Достаточно того, что большевики спасли людей «красной палатки». Если они найдут Алессандрини, их триумф будет полным. Допустить этого нельзя!
Затем был суд чести, объявивший Цаппи и Мариано истинными патриотами, а Нобиле — виновным во многих упущениях и проступках, несовместимых со званием генерала вооруженных сил фашистской Италии…
Небольшой круг советских людей знал Умберто Нобиле до полетов «Норвегии» и «Италии». В начале 1926 года он выступал с докладами в Москве. Первую его книгу на русском языке издали тогда же. Она называлась «Полет через полярные области» и была написана до того, как стартовала «Норвегия».
Нобиле был в нашей стране и во время полета «Норвегии»: по пути в Арктику дирижабль и его экипаж останавливались в Гатчине под Ленинградом. Академия наук устроила в честь гостей торжественное заседание.
После того как фашистские власти развенчали недавнего национального героя, он снова побывал в Советском Союзе. Профессор Самойлович в 1931 году пригласил его на ледокол «Малыгин», идущий к Земле Франца-Иосифа. Нобиле с радостью согласился. Быть может, в этих водах удастся обнаружить какой-либо след унесенных вместе с оболочкой дирижабля.
Вскоре у него созрело решение покинуть Италию и на некоторое время поселиться в Советском Союзе. Признанный конструктор легко мог найти пристанище и дело во многих странах. Он выбрал страну, люди которой проявили высокий гуманизм во всей истории с «Италией» и по-человечески отнеслись к нему. Кроме того, он убедился, что большевики — люди с размахом, способные сделать очень многое в Арктике.
В 1933 году Нобиле на несколько лет связывает свою судьбу с Дирижаблестроем. Позднее он вспоминал: «Все было создано на том месте, где прежде поднимался лес и тянулись болота. На построенном нами дирижабле «СССР В-6» — гордости советского воздухоплавания — молодой пилот Паньков установил мировой рекорд длительного полета для дирижаблей всех типов, превысив вдвое и мой собственный рекорд…» Нобиле имел в виду полет «Норвегии».
Пока Нобиле работал в Дирижаблестрое, самолет победил дирижабли в небе над Арктикой. Через Северный полюс проложил трассу в Америку Валерий Чкалов. Затем армада советских воздушных кораблей опустилась на лед возле «макушки Земли», и четверо полярников во главе с Папаниным надолго поселились в палатке дрейфующей станции «Северный полюс-1».
Вернувшись после окончания войны в Италию, Нобиле оставил конструирование дирижаблей. Он стал профессором аэронавтики.
Дома у него стоял глобус, где на месте Северного полюса был вмонтирован бриллиант. А рядом — макет «Италии». «Италия» и полюс прошли через всю его жизнь. И почти всю жизнь он снова и снова возвращался к тому дню, когда Лундборг посадил самолет возле «красной палатки».
Давно установлено, как все было. Эйнар Лундборг отверг составленный Нобиле список очередности отправки людей на материк, где генерал числился предпоследним. Летчик был тверд: первым должен лететь Нобиле, таков приказ.
На самом деле приказа не существовало. Жизнь Нобиле была застрахована в крупную сумму, и страховые компании не хотели рисковать. Летчик выполнял их поручение. Вероятно, не безвозмездно.
Да, Лундборг обманул генерала, сказав, что существует приказ. Но есть свидетельство Бегоунека: когда Нобиле спросил, должен ли он лететь первым, «некоторое время все смущенно молчали».
— Я мог бы очень просто послать к черту Лундборга и приказ, который он привез, — сказал однажды Нобиле.
Но он не сделал этого, надолго поставив под сомнение свою честь и репутацию исследователя.
После падения фашистской Италии суд пересмотрел его дело и снял обвинение.
Я начал этот рассказ о далеких днях с заметки из Рима о кончине Нобиле. В ее заключительных строках коротко говорилось об избрании Нобиле в учредительное собрание по списку коммунистической партии Италии.
Вот некоторые подробности, не упомянутые в заметке.
Генеральный секретарь партии Пальмиро Тольятти написал Нобиле письмо:
«Мы гордимся тем, что в наших списках стоит имя человека, прославившего страну своим талантом, трудом и мужеством и от которого ожидают много».
Нобиле сделал заявление для газет. Он говорил о своем «отчетливо социалистическом образе мыслей». О глубокой симпатии к Советскому Союзу.
«В этот решающий момент национальной жизни, — писал Нобиле, — я желаю принять участие в борьбе бок о бок с коммунистической партией, к которой чувствую себя близким по многим мотивам».
Сама жизнь, долгая и трудная, со взлетами и падениями, заставила его сделать этот выбор.
Вскоре после того как на экраны вышел фильм «Красная палатка», Центральный дом литераторов в Москве собрал для разговора участников спасения экипажа «Италии».
Их осталось совсем немного, пустовала половина стульев за небольшим столом президиума. Зал был полон. Собрались преимущественно люди в возрасте, те, для кого события 1928 года совпали с юностью.
Они с нежностью и огорчением разглядывали героев своих школьных лет, которых помнили молодыми, полными сил. Годы все же сильно изменили Бориса Григорьевича Чухновского, Анатолия Дмитриевича Алексеева… Узнавали Эрнста Теодоровича Кренкеля: он ведь еще до эпопеи папанинцев был членом международного экипажа дирижабля «Граф Цеппелин», видел Нобиле на «Малыгине».
Участники встречи собрались, чтобы поговорить о фильме «Красная палатка». Было сказано немало резких слов. Критиковали допущенные неточности.
Но мне кажется, главным в этот вечер была все та же атмосфера, в которую перенесли нас, слушателей, участники эпопеи «Красина». Этому помог и старый документальный фильм, снятый операторами в 1928 году.
Мы увидели на экране дирижабль. Он действительно огромен и величествен даже по сегодняшним меркам, а самолеты… Машину Бабушкина волокли к пристани ломовые извозчики. Летал «Ю-13» со скоростью сто километров в час.
А «Малыгин»? В отличие от внушительного двухтрубного «Красина», обыкновенный пароход, размерами уступающий сегодняшним волжским грузовым «самоходкам». Он был хорош для летних экспедиционных рейсов и для небольших ледокольных работ в Архангельском порту. А ему пришлось идти в область многолетних тяжелых льдов.
Мы узнавали на экране героев «Красина» и «Малыгина». Вот Самойлович, вот Визе, он почему-то в шляпе…
А вот и спасенные. Некоторых сняли уже несколько дней спустя после встречи с «Красиным». На костылях ковыляет Чечиони. Мариано поднимают на носилках. Шустрый Биаджи подмигивает киноаппарату. С особым интересом смотришь на Цаппи. У него нагловатое лицо, он весело ухмыляется.
Начинается фильм рассказом об истории освоения Арктики, упоминанием о Великой северной экспедиции, в XVIII веке составившей первые достоверные карты полярных окраин.
И я слышу, как Чухновский говорит Алексееву:
— Мы ведь, Анатолий Дмитриевич, в двадцатых годах летали еще по этим картам.
Борис Григорьевич Чухновский прошел гражданскую войну, дрался в воздухе над Волгой и Каспием. Арктику узнал и полюбил в 1924 году. Когда погибла «Италия», был в госпитале: ему собирались делать операцию. Удрал из палаты, к негодованию врачей и к радости товарищей по экспедиции.
Мне о Чухновском рассказывал А. Д. Алексеев. Я познакомился с Анатолием Дмитриевичем в середине тридцатых годов. Красноярск был тогда тыловой базой полярной авиации. Отсюда пилоты летали на Диксон, в Карское море. Алексеев первым проложил воздушную дорогу к мысу Челюскин и на Северную Землю. Среди своих товарищей Анатолий Дмитриевич слыл большим любителем дружеской шутки.
В 1936 году он летал надо льдами Карского моря, разведывая путь для нашего арктического каравана. На флагмане получили от него радиограмму с оценкой состояния льдов. Она заканчивалась фразой: «Впал состояние анабиоза». Тотчас был послан ответ, что к его возвращению из разведки на судне приготовят баню для оттаивания и чай с малиновым вареньем.
Анатолий Дмитриевич заслуженно считался одним из образованнейших летчиков. Он брал с собой в экспедиции философские трактаты. Как-то в дежурной комнате аэропорта Дудинки я застал его над курсом лекций по высшей математике.
Девять лет спустя после спасения итальянцев Бабушкин и Алексеев участвовали в полете советской воздушной экспедиции на Северный полюс. Оба стали Героями Советского Союза. Бабушкин вскоре погиб при воздушной катастрофе. Алексеев водил тяжелые машины в войну и после войны.
Каково же мнение ветерана полярной авиации о событиях 1928 года? Собравшиеся в зале Дома литераторов услышали это.
— Люди, казавшиеся сильными и мужественными, способны значительно меняться под влиянием тяжелых обстоятельств. Одни собирают в кулак волю и силы. Другие теряются. Думаю, что к таким людям можно отнести и Нобиле. После катастрофы он заметно утратил власть над собой и окружающими. Утратил ответственность руководителя экспедиции. Командир, покинувший подчиненных в трудную минуту, уже не командир. Можно искать и находить оправдания своему поступку. Нобиле занимался этим пять десятилетий. Меня он не убедил. Мне было тогда двадцать шесть лет, и урок «Италии» я запомнил на всю жизнь.
В дни, когда Амундсен и Нобиле готовили «Норвегию» к полету на полюс, на их глазах американец Бэрд поднял в воздух свой аэроплан «Жозефину Форд», взял курс со Шпицбергена на север и через тринадцать часов вернулся обратно, успев побывать над полюсом.
Но если бы с «Жозефиной Форд» случилось что-либо, у отважных летчиков — их было двое — едва ли оставались сколько-нибудь значительные шансы на спасение. Пусть даже им удалось бы посадить машину на лед. В этом случае их могла выручить лишь «Норвегия» — разумеется, если бы с дирижабля увидели самолет.
Позднее самолетостроение так далеко шагнуло вперед, что дирижабли стали казаться чем-то безнадежно устаревшим. Было похоже, что им предстоит разделить судьбу карет, уступивших место автомобилю.