трудились как пчелы, недаром именно изображение пчелиного роя они избрали своей эмблемой и символом. Многосложный гул человеческой деятельности стоял над полями и над городом. По пыльным дорогам тянулись длинные вереницы тяжело навьюченных мулов. Все они направлялись на Запад, ибо в Калифорнии началась «золотая лихорадка», а сухопутная дорога туда пролегала как раз через Город избранных. Дорогу заполоняли также стада овец и волов, гонимых с дальних пастбищ, и обозы усталых переселенцев: и люди, и лошади были одинаково измотаны, казалось, нескончаемым переходом. Сквозь все это разношерстное скопище, маневрируя с искусством опытного наездника, ловко пробиралась Люси Феррье; щеки ее раскраснелись от лихого галопа, каштановые волосы развевались на скаку. Отец послал Люси в город по делу, и она неслась вперед с отчаянным безрассудством юности, как обычно, думая лишь о том, чтобы скорее и лучше выполнить отцовское поручение. Покрытые дорожной пылью искатели приключений глядели на нее в изумлении, даже невозмутимые индейцы, везущие шкурки на продажу, словно лишались стоицизма и откровенно любовались красотой бледнолицей девушки.
На ближних подступах к городу Люси увидела, что дорога перекрыта огромным стадом; с полдюжины осатаневших пастухов, гнавших его из прерий, никак не могли с ним справиться. Не желая ждать, Люси решила проехать сквозь стадо и рискнула направить мустанга в просвет, как будто открывшийся между расступившимися животными. Но не успела Люси проскочить, как стадо сомкнулось у нее за спиной, и ее плотно зажал движущийся поток быков, бешено мотающих длиннорогими головами и дико косящих налитыми кровью глазами. Умеющая управляться со скотом, девушка не испугалась, а стала рывками продвигаться вперед, используя каждый зазор, образовавшийся между животными. К несчастью, то ли случайно, то ли намеренно какой-то бык боднул мустанга в бок, отчего тот озверел, встал на дыбы, дико захрапел и начал скакать и брыкаться так, что удержаться в седле мог только очень искусный наездник. Ситуация становилась угрожающей. Каждый раз, опуская передние ноги на землю, взбесившийся мустанг натыкался на рога, что приводило его в еще большее неистовство. Девушке оставалось только из последних сил держаться в седле, ибо, упади она на землю, ее ждала бы страшная смерть под копытами разъяренных животных. У непривычной к таким передрягам Люси закружилась голова, рука, державшая поводья, неуклонно слабела. Она задыхалась от поднятой пыли и резкого запаха разгоряченных животных, и, охваченная отчаянием, была уже близка к тому, чтобы оставить попытки спастись, но тут рядом раздался любезный голос, предложивший ей помощь. Одновременно с этим сильная загорелая рука схватила обезумевшего мустанга под уздцы, и неожиданный спаситель, пробившись сквозь стадо, вскоре вывел незадачливую наездницу на окраину города.
– Надеюсь, мисс, вы не пострадали? – почтительно спросил он.
Люси взглянула в его смуглое волевое лицо и беззаботно рассмеялась.
– Я порядком перетрусила, – простодушно призналась она. – Кто бы мог подумать, что Пончо так испугается стада быков.
– Слава Богу, что вы удержались в седле, – серьезно сказал ее избавитель. Это был высокий молодой человек, типичный вольный сын прерий, в грубом охотничьем костюме, с длинным ружьем за спиной. Он восседал на мощном чалом коне. – Вы ведь дочь Джона Феррье, если не ошибаюсь? Я видел, как вы выехали из ворот его усадьбы. Когда вернетесь домой, спросите отца, помнит ли он семейство Джефферсона Хоупа из Сент-Луиса. Если он тот самый Феррье, то они с моим отцом были большими друзьями.
– Не лучше ли вам самому прийти и спросить его? – игриво ответила Люси.
Молодой человек, похоже, обрадовался приглашению, его глаза заблестели.
– Так я и сделаю, – сказал он. – Только мы два месяца провели в горах, вид у нас не слишком подходящий для визитов. Надеюсь, ваш отец примет нас такими, какие мы есть?
– Он теперь так обязан вам за мое спасение, что будет безмерно рад выразить свою благодарность, как бы вы ни выглядели. Он очень меня любит. Если бы эти быки растоптали меня, он был бы безутешен.
– Я тоже, – сказал ее новый знакомец.
– Вы?! Вам-то какая печаль? Вы ведь даже не наш друг.
При этих словах смуглое лицо охотника так омрачилось, что Люси Феррье не удержалась от смеха.
– Простите, я неловко выразилась, – успокоила она молодого человека. – Разумеется, отныне вы – наш друг. И должны непременно нас навестить. А теперь я должна спешить, иначе отец никогда больше не поручит мне ничего. До свидания!
– До свидания, – ответил он и, сняв свое широкополое сомбреро, склонился к протянутой ему изящной ручке. Люси развернула своего мустанга, щелкнула хлыстом и помчалась по широкой дороге, вздымая за собой облако пыли.
А молодой Джефферсон Хоуп, присоединившись к своим спутникам, поехал дальше, молчаливый и задумчивый. Они долго искали серебро в горах Невады и теперь возвращались в Солт-Лейк-Сити в надежде собрать денег, чтобы начать разработку открытых месторождений. Этой идеей он был увлечен не меньше своих товарищей, но только что описанный эпизод повернул его мысли совсем в иное русло. Встреча с юной девушкой, лишенной и намека на жеманство, чистой и свежей, как горный ветерок, пробудила вулкан, дремавший в глубине души Хоупа. Когда она скрылась из виду, он понял, что в его жизни наступил решительный перелом и никакая торговля серебром, да и вообще ничто отныне не имеет для него такого значения, как вспыхнувшее в нем всепоглощающее чувство. Любовь, загоревшаяся в сердце Хоупа, отнюдь не походила на мимолетное мальчишеское увлечение, это была неистовая, пламенная страсть взрослого мужчины с властным и волевым характером, привыкшего всегда добиваться того, чего он хочет. И Хоуп поклялся себе, что и теперь ни за что не отступит и добьется своего, если только это в пределах человеческих сил и возможностей.
Он навестил Джона Феррье в тот же вечер и потом приходил часто, пока не стал в доме своим человеком. Джон, погруженный в свои повседневные труды, последние двенадцать лет был отрезан от мира и очень мало знал о том, что происходит за пределами долины. Джефферсон Хоуп многое порассказал Феррье, причем так увлекательно, что это было интересно не только ему, но и Люси. Один из пионеров в Калифорнии, Хоуп знал удивительные истории о том, как создавались и рушились состояния в те безумные «золотые» времена. Был он и старателем, и охотником, ставящим капканы, и добытчиком серебра, и ковбоем. Едва откуда-нибудь веяло духом приключений, Джефферсон Хоуп тут же устремлялся им навстречу. Скоро старик фермер уже души в нем не чаял и не уставал восхвалять его достоинства. Люси слушала расточаемые Хоупу похвалы молча, но румянец, разгоравшийся на ее щеках, и счастливое сияние глаз свидетельствовали о том, что юное сердце Люси уже принадлежит не ей. Простодушному отцу, возможно, было невдомек, что означают эти признаки, зато мужчина, завоевавший ее привязанность, прекрасно все понимал.
Как-то летним вечером, галопом проскакав по дороге, он подъехал к их воротам. Завидев его, Люси поспешила ему навстречу. Накинув поводья на столбик ворот, Джефферсон Хоуп пошел по дорожке, ведущей к дому.
– Люси, я уезжаю. – Он сжал в руках ее ладони и нежно заглянул ей в глаза. – Я не прошу вас уехать со мной сейчас, но последуете ли вы за мной, когда я вернусь?
– А когда это будет? – спросила она, вспыхнув.
– Месяца через два, не позже. Тогда, дорогая, я приду за вами. И никто не сможет нам помешать.
– А как же отец?
– Он согласится, если дела на рудниках пойдут хорошо. А в этом у меня нет сомнений.
– Ах так! Ну что ж, если отец не возражает, мне нечего добавить, – прошептала Люси, прижавшись щекой к его широкой груди.
– Слава тебе, Господи! – осипшим от волнения голосом сказал Хоуп и, склонившись, поцеловал ее. – Тогда решено. Чем дольше я здесь простою, тем труднее мне будет уйти. Друзья ждут меня в каньоне. До свидания, любимая моя, до скорого свидания – через два месяца.
Он с трудом оторвался от Люси, вскочил на коня и бешеным галопом помчался прочь, ни разу не оглянувшись, – словно боялся, что решимость покинет его, стоит ему еще раз увидеть ту, которую он покидал. Люси же стояла в воротах и смотрела вслед Хоупу, пока он не скрылся из виду. Потом вернулась в дом счастливейшей из всех девушек Юты.
Прошло три недели с того дня, как Джефферсон Хоуп с товарищами отбыл из Солт-Лейк-Сити. Сердце Феррье наполнялось печалью, когда он думал о возвращении молодого человека, потому что оно означало расставание с приемной дочерью. Однако сияющее счастьем лицо девушки лучше любых аргументов примиряло его с неизбежностью. В глубине души этот человек с твердым характером раз и навсегда решил, что никакая сила не заставит его выдать дочь замуж за мормона. Мормонский брак Феррье вообще считал не браком, а позором и бесчестьем. Как бы ни относился Феррье к мормонским доктринам в целом, в этом пункте он оставался непреклонен, хотя никогда не высказывался на подобные темы, ибо в те времена в Стране святых выражать неортодоксальные мнения было делом опасным.
Да, весьма опасным – настолько опасным, что даже наиболее ревностные мормоны если и обсуждали религиозные проблемы, то лишь самым тихим шепотом, поскольку любое слово, сорвавшееся с уст, могло быть превратно истолковано и грозило навлечь немедленную и страшную кару. Ни севильской инквизиции, ни германскому Фемгерихту, ни тайным обществам Италии оказалось не под силу так раскрутить чудовищный маховик возмездия, как это сделали мормоны в штате Юта, погружавшемся с некоторых пор в атмосферу религиозной нетерпимости.
Тайна, окружавшая деятельность их призрачной карательной организации, делала ее вдвойне устрашающей. Эта организация казалась всеведущей и всемогущей, хотя оставалась невидимой и неслышимой. Человек, позволивший себе выступить против церкви, пропадал бесследно; никому никогда так и не удавалось узнать, куда он исчез и что с ним сталось. Жена и дети ждали его дома, но ни один муж и отец ни разу не вернулся и не поведал, что он пережил, находясь во власти своих тайных судей. Неосторожно сказанное слово, опрометчивый поступок – и человек исчезал. Притом никто не ведал о природе этой ужасающей и могущественной силы, нависающей над всеми, словно дамоклов меч. Неудивительно, что люди постоянно дрожали от страха и даже в безлюдной пустыне, даже шепотом не высказывали сомнения, одолевавшие их.