– Да, вы меня чрезвычайно поразили, вот и начало казаться, что вы заранее знаете все. Впрочем, попробую изложить факты, а уж потом, от души надеюсь, вы скажете мне, что они могут означать. Не спал всю ночь, ломал голову и чем больше думал об этом, тем запутаннее казалось дело. Я записался на службу два года назад, в январе девятьсот первого, и в том же эскадроне незадолго до меня оказался молодой Годфри Эмсворт. Единственный сын полковника Эмсворта, того самого Эмсворта, ветерана Крымской войны. Видно, отвага передалась ему по наследству – неудивительно, что он стал добровольцем. Не было во всем полку более славного молодого человека. Мы с ним очень подружились, такого рода дружба возникает, только когда люди живут одной жизнью и делят все радости и печали. Он стал моим верным товарищем, а в армии это очень много значит. Целый год мы сражались бок о бок, немало пережили и испытали. А потом его ранило пулей, выпущенной из винтовки для охоты на слонов; случилось это во время боя у Дайэмонд-Хилл, за пределами Претории. Я получил одно письмо из госпиталя в Кейптауне, второе пришло из Саутгемптона. И больше – ни слова, ни единой весточки на протяжении вот уже почти полугода, мистер Холмс. А ведь он был самым близким моим другом. Но вот война закончилась, и я вернулся домой. Писал его отцу, спрашивал, где Годфри. Ответа не получил. Выждал какое-то время, потом написал снова. На сей раз ответ пришел, краткий и крайне нелюбезный. Годфри отправился в кругосветное путешествие, и раньше чем через год ждать его не стоит. Вот, собственно, и все. Это письмо мне не понравилось, мистер Холмс. Вообще вся эта история выглядит как-то неестественно. Этот славный добрый парень ни за что не бросил бы товарища вот так, совсем на него не похоже. А потом я случайно узнал, что Годфри – наследник огромного состояния и что они с отцом, мягко говоря, не слишком ладили. Старик порой проявлял бычье упрямство, а молодой Годфри был само непокорство и вряд ли спокойно это сносил. Короче, это объяснение не удовлетворило меня, и я решил докопаться до истины. Но вышло так, что за время моего отсутствия многие дела мои пришли в полный упадок и мне пришлось ими заняться. Лишь на этой неделе я немного освободился и решил выяснить, что же произошло с Годфри. И теперь, раз уж взялся за это, брошу все остальное, пока не доведу дела до конца.
Мистер Джеймс М. Додд производил впечатление человека, которого лучше иметь другом, а не врагом. Синие глаза смотрели строго, квадратный подбородок выдавал решительность.
– И какие же шаги вы предприняли? – спросил я.
– Ну, первым делом отправился к нему домой, в Таксбери-Олд-парк, что неподалеку от Бедфорда, разведать, что там и как. А до этого написал его матери, пресытившись грубыми отписками отца. И был с ней предельно откровенен. Написал, что Годфри – мой близкий друг, что я могу порассказать ей немало интересного о наших с ним похождениях, что в самом скором времени буду по соседству и не возражает ли она… Ну и так далее, в том же духе. Она ответила мне очень любезным письмом, предложила даже переночевать в ее доме. И вот в понедельник я туда и отправился.
Таксбери-Олд-парк – место уединенное, на пять миль вокруг ровным счетом ничего. От станции пришлось добираться пешком, при мне был чемодан, и я подошел к дому, когда уже стемнело. Большой и странный дом стоял в парке. Он являл собой причудливое смешение самых разных архитектурных стилей, нижняя часть была наполовину выстроена из дерева, в манере елизаветинских времен, а портик – викторианский. Стены внутри обиты деревянными панелями, завешаны гобеленами и потемневшими от времени старинными картинами. Словом, таинственный дом, где обитают тени и призраки. Слуг оказалось двое: старый лакей Ральф, примерно того же возраста, что и дом, и его супруга, казавшаяся еще старше. Она была нянькой Годфри, вырастила его, я не раз слышал, как он отзывался об этой женщине с необычайной теплотой и любовью, почти как о родной матери. Я сразу проникся к ней самыми нежными чувствами. Да и мать Годфри мне тоже понравилась – тихая как мышка хрупкая женщина с серебристыми волосами. Там был лишь один несимпатичный мне человек – сам полковник.
Мы почти сразу же с ним повздорили, и я уже хотел вернуться на станцию пешком, но тут мне показалось, что он затеял ссору нарочно и это какая-то хитрая игра. Меня проводили к нему в кабинет, и я остался наедине с этим огромным сгорбленным мужчиной с пепельной кожей и седой щетиной на подбородке. Он сидел за письменным столом, беспорядочно заваленным бумагами. Нос с красными прожилками напоминал клюв хищной птицы, сверкающие серые глазки пронзительно смотрели на меня из-под кустистых бровей. Теперь я понял, почему Годфри так редко говорил об отце.
«Итак, сэр, – произнес он неприятным, скрипучим голосом, – мне хотелось бы знать, какова истинная цель вашего визита».
Я ответил, что все объяснил в письме к его супруге.
«Да, да, вы писали, что знали Годфри по Африке. Что ж, придется поверить вам на слово».
«У меня в кармане его письма».
«Позвольте взглянуть. – Он взглянул на два письма, которые я протянул ему, и тут же небрежно отбросил их в сторону. – Ну и что дальше?» – спросил он.
«Я очень любил вашего сына Годфри, сэр. Нас многое связывало. А потому вполне естественно, что меня обеспокоило столь долгое его молчание. И мне хотелось бы знать, где он и чем занимается».
«Помнится, сэр, я уже переписывался с вами по этому поводу, ясно и четко ответив, где он и что с ним. Годфри в кругосветном путешествии. Здоровье его было подорвано после африканской кампании, вот мы с матерью и решили, что ему нужен отдых и перемена мест. Будьте добры, передайте то же самое и другим его друзьям, если они вдруг заинтересуются».
«Непременно, – ответил я. – Но может, вы окажете мне любезность и сообщите название корабля, на котором Годфри пустился в плавание, маршрут и дату отправки. Тогда мое письмо к нему обязательно дойдет».
Маленькая эта просьба почему-то страшно раздражила хозяина дома. Кустистые брови гневно сошлись у переносицы, он забарабанил пальцами по столу. Потом он поднял на меня глаза. У него было такое выражение лица, будто его противник по игре в шахматы вдруг сделал опасный ход и следует решить, как лучше ответить.
«Многих людей, мистер Додд, – начал он, – немало разозлила бы подобная настырность, они сочли бы ее оскорбительной и даже дерзкой».
«Мною движет только любовь к вашему сыну, сэр».
«Допускаю. Иначе бы я вас просто не принял. Как видите, я пошел вам навстречу. Но должен просить вас: оставьте эти расспросы и поиски. У каждой семьи свои правила и мотивы, и чужакам незачем знать всю подноготную, какими бы благородными намерениями они ни руководствовались. Моя жена будет рада выслушать ваш рассказ о прошлом Годфри, но я попросил бы вас не касаться настоящего и будущего. Повторяю, подобное любопытство ни к чему хорошему не приведет, сэр, просто поставит нас в неловкое положение».
Мистер Додд вздохнул, затем продолжил:
– Как видите, мистер Холмс, я оказался в тупике. И мне оставалось только притвориться, что я принимаю выдвинутые сэром Эмсвортом условия. Но про себя я поклялся, что не успокоюсь, пока судьба друга не прояснится. Вечер прошел скучно. Мы отобедали втроем в просторной и мрачной столовой. Хозяйка дома с волнением расспрашивала меня о сыне, супруг же ее мрачнел с каждой секундой. Обстановка действовала на меня угнетающе, и вот в конце концов под каким-то вежливым предлогом я удалился в спальню. Это была просторная и почти пустая комната на первом этаже, столь же мрачная, как и весь дом. Но для человека, почти год проспавшего под открытым небом африканской степи, обстановка особого значения не имеет, мистер Холмс. Я раздвинул шторы и выглянул в сад, отметив, какая чудесная выдалась ночь, тихая и лунная. Затем уселся у огня, зажег настольную лампу и решил отвлечься чтением романа. Но тут уединение мое нарушил Ральф: старый слуга принес угля для растопки.
– Подумал, вы тут озябнете, сэр. Ночи стоят холодные, и эти нижние комнаты плохо отапливаются. – Он подошел к двери и вдруг остановился, на морщинистом лице застыло озабоченное выражение. – Вы уж извините, сэр, но я слышал, что вы говорили за обедом о молодом мистере Годфри. Моя жена вынянчила его с самых пеленок, так что, можно сказать, я довожусь ему приемным отцом. И мы с женой, понятное дело, переживаем за нашего мальчика. Так вы говорите, он вел себя достойно, сэр?
– Не было более храброго солдата во всем полку. Однажды он спас меня от верной гибели, вытащил прямо из-под огня буров, иначе меня здесь не было бы.
Старый слуга удовлетворенно потер костлявые руки.
– Да, сэр, что верно, то верно, таков уж наш мастер Годфри. Храбрец, каких поискать! Не было в парке дерева, сэр, на которое он не вскарабкался бы. Ничто не могло его остановить. Чудесный мальчик, и был потом настоящим мужчиной, сэр.
Я вскочил.
– Позвольте! Вы только что сказали «был». Говорите о нем так, словно он умер. Что означает вся эта таинственность? Что стало с Годфри Эмсвортом?
Я схватил старика за плечо, он попытался вырваться.
– Не понимаю, о чем это вы, сэр, – растерянно бормотал он. – Спросите лучше хозяина. Он знает, а я… я не должен вмешиваться.
Он порывался уйти, но я не отпускал его.
– Послушайте, – сказал я. – Ответьте на один вопрос, и после этого я отпущу вас. А если нет, продержу здесь всю ночь. Годфри мертв?..
Ральф избегал смотреть мне в глаза, упорно отворачивался, и вид у него был такой, точно его загипнотизировали. А потом прозвучал ответ, ужасный и неожиданный.
– Лучше б он умер, ей-богу! – простонал старик и опрометью бросился вон из комнаты.
– Можете вообразить, мистер Холмс, в каком состоянии я находился после этого странного разговора. Слова старика могли означать одно. Очевидно, мой бедный друг совершил какое-то преступление или другой неблаговидный проступок, затрагивающий честь семьи. И тогда суровый отец прогнал сына из дома, спрятал его от всего остального мира, чтобы скандал не выплыл наружу. Годфри всегда был сорвиголовой. Легко поддавался чужому влиянию. Несомненно, он попал в плохую компанию, и эти люди сбили его с пути истинного. Страшно жаль, если так оно и окажется, и все же я считал своим долгом отыскать его и протянуть ему руку помощи. Так я размышлял, оставшись один, а затем вдруг поднял глаза и увидел, что передо мной стоит Годфри Эмсворт.