Адамек ополоснул стаканы, трубку и кувшин, поставил кувшин вверх дном на полку. Кулаком загнал пробку в бочку.
— Как зовут твою-то?
— Мария.
— К этому имени я, пожалуй, привыкну.
Дождь лил по-прежнему, по дороге стремительно несся сплошной поток воды. Они поплыли по течению, нагнув головы и зажмуривая глаза.
Капли, подгоняемые ветром, больно били по лицу.
— Черт!
— Споем?
Адамек начал, Винца подтянул не сразу.
Паренек чернявый,
тебя дома ждут,
вороным лошадкам
сена не дают.
Вороных лошадок
холил я и пас,
а мне, молодому,
кто на стол подаст?
В ярком сиянии солнца отчетливо вырисовывался черный цвет.
В черной комнате белел гроб.
Цветы увяли.
Привели вороного. На глазах у него были шоры, в гриве черные ленты. С одной стороны его вела под уздцы Марта, с другой — тихо плачущая Марина. Маргита стояла перед домом в длинном белом платье и черной накидке, держала в руке сломанную свечу, которая уже никогда и никому не осветит путь.
Вороной стоял перед открытой дверью. У него подрагивали ноздри, и всего его била дрожь.
Ударили в колокол, потом заиграли трубы, им аккомпанировали барабан и чистые девичьи голоса.
Вороной вскинул голову.
К небу поплыл запах кадила.
Вынесли гроб.
Серебряный крест указывал дорогу.
Маргита. Белый гроб. Черный конь.
Футболисты, авиамоделисты, водолазы, клуб верховой езды — все это было с Олином, пока он не уехал на каникулы.
Тяжелые звуки музыки, тяжелая поступь.
Солнце.
На дорогу осыпаются белые цветы каштанов.
Винца вспомнил слова поэта:
Продувают ветры дом на склоне,
там, в тени дороги, ряд черешен
лепестки цветов на раны сыплет,
и Морава забирает души грешных.
Надежно пристегнутый к сиденью ненадежного автомобиля, Винца взял курс на север. На Высочине еще только зацветала сурепка. Чтобы ехать, надо было ехать быстро. Убежать, перепрыгнуть из горечи мрака в сияющий день.
Не самый лучший выход, Винцик.
Пусть даже глупый, чем никакой, Винцик.
Все лучше, чем видеть пустую улицу, покрытую растоптанными веточками барвинка и каштанового цвета. Что угодно лучше свежезасыпанной раны земли.
Колеса мягко шелестели по шоссе, впереди — булыжник.
Леса теряли колючки, становились мягче, льнули к людям.
Винца позвонил и стоял в ожидании. Мир вокруг еще покачивался и кружился перед глазами, когда Винца, прихрамывая, вылез из машины. Открыла дама в дедероновом платье цвета морской волны, воздушном, нежном — только дунуть.
— Добрый день. Мария дома?
— Мм… — Дама уставилась на Винцу, словно он вел за собой на поводке козла. Винца невольно оглянулся: да нет же, он стоял у калитки палисадника один. Посмотрел на табличку с номером дома: все совпадало. Улица называлась «К Блаженству». Уж такое название мудрено забыть. Единственное, что он мог перепутать, так это город или полушарие.
— Вы по делу?
— Я приехал просто так.
— Откуда, смею вас спросить?
— Издалека.
Кто готов очертя голову мчаться невесть куда, тот не придает значения бессмысленным мелочам. Весь предыдущий разговор Винца считал никчемушным.
— Ваше имя?
— Винценц Адамек. И еще я учусь на пана. — Винца улыбнулся, и уверенность дамы-охранительницы поколебалась. Она неопределенно скривила верхнюю губу. Ей могло быть как тридцать, так и пятьдесят. Все же скорее пятьдесят, если Мария ее дочь.
Дама пошла в дом походкой, какой привыкла ходить смолоду. А Винца подумал, что козел еще не самое большое несчастье в доме.
Мария прибежала запыхавшись, в дедероновом платье цвета морской волны, воздушном, нежном — только дунуть.
— Откуда ты взялся?!
— Да так. Уехать, что ли?
— Сумасшедшенький… Входи… Или нет, погоди секунду. Пусть тебя все как следует разглядят.
Винца окинул добродушным взглядом окна ближних домов. Занавески трепало сквознячком.
— Ты не забыла, что вечер у нас занят? — ласково напомнила Марии мать.
Мария досадливо отмахнулась и подмигнула Винце:
— Я вас познакомлю.
Винца мигнул в ответ. Еще несколько дней назад он тут же убежал бы, только волосы развевались бы.
— Это Винца Адамек. Мы дружим, ясно?
— Оч-чень приятно… Конечная.
Винце тоже было очень приятно.
Пан Конечный выразился несколько невнятно. Он сидел с рюмкой бехеровки в кресле перед телевизором и смотрел «Дикую Бару»[11]. Когда охотник наконец-то нежно поцеловал Бару перед пылающей часовней, пан Конечный спросил:
— Выпьете?
— Спасибо, — ответил Винца.
— Нет так нет.
— Видишь! — Пани Конечная показала на экран.
Охотник, красивым движением обняв Бару, уводил ее к сияющему горизонту. Рядом шла его лошадь.
— Для этого тебе понадобились бы охотник и лошадь.
Мария щелкнула выключателем телевизора.
— Ну, рассказывай, что у вас нового. Кто умер, кто женился? Он, когда ни приедет из дома, всегда-то у них кто-то умер.
— Ну что ты! — Пани Конечная вежливо наклонила голову. — А вот в газетах пишут, что в деревне чистый воздух.
— Хлеб убрали… — вмешался пан Конечный.
— Еще и не начинали.
— Дорогие, нам пора идти. Пан… Пан…
— Винценц.
— Пан Винценц извинит нас.
— Чего ему извинять? Он пойдет с нами.
— Но, Мария…
— Мы с ним можем пойти и одни!
— Будь добра, зайди в ванную, поможешь мне привести в порядок прическу.
Воздушная пани Конечная отшуршала, Мария со строптивым видом скатывала ковер.
— Ужасно, — пробасил пан Конечный. — Не понимаю, как можно добровольно войти в этот дом.
Винца чувствовал себя настолько в гостях, что добродушно кивал и с неизменной улыбкой воспринимал все, что видел и слышал.
— Но получится страшно неловко, когда ему придется самому заплатить за себя, — шипела пани Конечная в ванной. — Почему ты меня не предупредила, что кого-то ждешь?! Я могла бы приготовить бутерброды.
— Мама, мне просто стыдно тебя слушать!
В фойе ресторана дамы отлучились, чтобы снова привести себя в порядок. Пан Конечный и Винца смущенно рассматривали друг друга.
— Может, нам лучше войти?
— Вы не хотите их подождать?
— Понимаете, — пан Конечный в растерянности озирался. Он держался как агент, обнаруженный на маскараде в доме своего смертельного врага. — Видите ли, у нас существует такой… такой, ну, вроде… уговор. Нет, скорей игра… Однако я как-то не чувствую себя вполне компетентным посвящать вас в наши домашние дела.
— Что ж, я смиряюсь.
Пан Конечный энергично встряхивал головой.
Они сели за столик, засунутый в самый дальний угол, и пан Конечный заказал две порции сухого вина.
— Лучше чего-нибудь горячего.
— Принесите бутылку… Или лучше две.
— Сначала одну, потом другую, да? — Официант говорил, словно держал во рту кусочки льда.
Винца не отважился ему перечить.
— У меня… всего… двадцать крон. — Пан Конечный покраснел.
Как ни странно, Винца тоже.
— Не стоит об этом говорить. Раз уж я свалился вам на голову, вы мои гости.
— О-о-о, — пан Конечный даже захлебнулся. — Это надо сказать жене.
Пани Конечная бурно дебатировала с Марией. Судя по тому, как она размахивала руками, говорили они о чем-то важном. Мария упрямо мотала головой. Они шли через пустую еще площадку для танцев, и обе выглядели очень эффектно. В красноватом полумраке, в одинаковых платьях, они шли как две сестры. Пани Конечная села с краю, у самой площадки. Мария, не обращая на нее внимания, прошла дальше, за столик, скрытый позади мраморной колонны.
Винца потянулся за стаканом.
Мария незаметно кивнула.
— Это… Это… Это явно вам. Ступайте, ступайте, Маруш вам все объяснит.
Маруш!!
Сперва Винца выпил вино. В городе он не всегда чувствовал себя в своей тарелке, сегодня же ему особенно было не по себе.
— Сядь скорее, чтоб я могла за тебя схватиться и не выпускать. — Такими словами встретила его Мария. — Не то опять удерешь.
— Чего мне удирать? Мне ведь хорошо.
— Понимаешь, это все мамины штучки. Раз в месяц они с папой ходят в ресторан и делают вид, будто незнакомы… Папа должен ухаживать за ней, как когда-то. Если это происходит дома, я изображаю мамину младшую сестру… Ты понимаешь в этом что-нибудь?
Винца понимал. Не знал только — смешно это или как?..
Пани Конечную вскоре обнаружил неотразимый седоватый франт; не раздумывая, он подсел к ней и еще задолго до полуночи дал волю своим рукам, предоставив им возможность выбирать, куда себя деть.
Пану Конечному на этот раз, по крайней мере, было что пить. Он сидел, уставясь на гудящий вентилятор. Весело играла музыка, и отважно декольтированная певица с удовольствием кланялась публике.
Вступительный билет стоил двадцать пять крон.
Винца лежал на диване в гостиной, закутавшись в покрывало так, что еле дышал. Мария легла с матерью рядом в спальне; мило надравшийся пан Конечный ушел куда-то через ванную и больше не появлялся. Непохоже было, что кто-нибудь еще, кроме Винцы, беспокоился о нем.
Непривычные ночные звуки в чужом доме.
Скрипнула кровать. Тишина. И голос пани Конечной:
— Я еще не сплю.
Винцу прошиб пот. Но вовсе не дышать он все-таки не мог.
Тишина. Скрип кровати. Тишина. Голос пани Конечной:
— Ты меня с ума сведешь!
Мария заплакала:
— Ну зачем ты так?!
— И это называется порядочный дом!
— Разве я хочу делать что-то дурное?
— Ради бога, не говори мне, что ты хочешь! Моя дочь!
— Мне уже двадцать!