— Ничего. Ничего страшного. — И точно, в речи фермера слышался характерный американский выговор, но, во всяком случае, голос был дружелюбный, и живые голубые глаза весело поглядывали на Лема.
— Я бы мог вас угостить хорошим домашним сидром, — сказал старик, — но сейчас он нам вряд ли придется по вкусу.
— Да я и не пью. Но все равно — спасибо вам.
Йоркширский акцент Лема не опознать было невозможно, так что старик быстро сообразил, кто такой Лем и откуда он взялся. Добродушный старик явно никуда не спешил, и они с Лемом, облокотившись на деревянный край колодца и поглядывая на яркий кружок света внизу, разговорились. Старик сказал, что его зовут Альберт Свит и уже многие поколения его предков обрабатывали землю на этой ферме, но теперь остались он и его жена, и после работать здесь будет некому. Дети у них были, да только с ними пришлось хлебнуть горя, как это часто случается.
И Лем, сам того не замечая, поделился с фермером Свитом своими заботами, и старик ему посочувствовал, хотя по всему было видно, что с такими делами ему сталкиваться не приходилось.
Слово за слово, он пригласил Лема зайти на ферму, уговорил остаться отобедать с ним и его женой, и Лем принял приглашение не задумываясь.
Старик показал Лему свою ферму. Она была невелика: немного кукурузы, корнеплодов и овса, шесть коров, две свиньи и несколько рядов клетей с цыплятами. Хозяйство выглядело немного запущенным: когда они поднимались на заднее крыльцо, ступени едва не проломились у них под ногами.
— Давно уж собираюсь ими заняться, — сказал фермер, — да все руки не доходят.
У Лема давно уже зашевелилась одна мысль, и тут она стала биться у него в голове с такой силой, что он чуть не поперхнулся, когда начал ее выкладывать; он боялся, как бы его не сочли дурно воспитанным, но какая-то сила все же заставила Лема говорить.
— Вы… это… вот что, — начал он, и голос его прозвучал почти свирепо, так он смутился. — Я вам вот что скажу. Руки у меня вроде на месте, и с инструментом обращаться научен. Так что, если вам это не в обиду, я сам эти ступеньки подправлю. Вот найти бы еще пилу, молоток, гвозди да пару досок. Мне вправду будет приятно. Мне ж нечем заняться, я только и думаю, как бы убить время, пока оно меня не убило.
Старый мистер Свит был действительно удивлен, но, немного подумав, предложение Лема принял. Лем пообедал с ним и его женой — худой седоволосой женщиной, ситцевое платье которой обтягивало все угловатости и неровности ее тела, но она была добра и приветлива и к тому же по-настоящему умела готовить. И ведь надо же, оказалось, что янки не так уж отличаются от йоркширцев!
Но и Лем заставил мистера Свита открыть рот от изумления, когда после обеда взялся за дело. Старик сидел, покуривая свою трубочку и наблюдая за Лемом, а тот уж постарался не ударить лицом в грязь.
— Так вы говорите, не плотник по профессии? — спросил старик фермер.
— Это нет, — ответил Лем, вытирая пот со лба. — Да я всегда был сноровистый. Если что нужно по дому, так я не прочь поработать своими руками. — И, указывая на ступеньки, добавил: — Теперь бы их малость подкрасить. Я, может, зайду завтра… если вас это не обидит.
— Так вы что же, и красить умеете? — спросил старик Свит.
— Более-менее, — признался Лем.
Потом они еще раз прошлись по ферме, и Лем замечал, где еще требовалась мелкая починка, и уж больше не стеснялся говорить об этом фермеру. А когда они подошли к курятнику, Лем начал рассказывать, как он у себя дома выращивал кур, и сообщил старику много такого о домашней птице, чего тот никогда не слыхал.
Неожиданно рев фабричного гудка, донесшийся издалека, с другой стороны холма, вернул его к действительности.
— Ты смотри, уже пять часов, — всполошился он. — Надо поторапливаться. Они небось там голову ломают, куда это я запропастился.
Но прежде чем он ушел, фермер Свит его сильно озадачил.
— Сдается мне, на фабрике вы только зря теряете свое время и способности, — сказал он. — А не хотите поработать у меня? Тут, конечно, много не заработаешь. Да ведь полкуска лучше, чем совсем ничего. И еще — здесь возле дороги есть маленький домик. Вы бы могли в нем жить бесплатно. Ну а со всякими мелочами, я думаю, вы с женой отлично справитесь.
«Эмма ни за что не согласится», — подумал Лем, но вовремя прикусил язык. Так-то оно так, да что выносить сор из избы?
— Что ж, спасибо, от всей души спасибо, — сказал он. — Не знаю, что и ответить. Так сразу решиться не могу. Но я это обмозгую. И знаете что, я как-нибудь загляну к вам, ладно? Просто так, в гости?
По дороге он так и не решил, как объяснить, где он провел весь день. Но так уж вышло, что объяснять ничего не пришлось, потому что ругань началась, как только он рассказал, чем кончился разговор с Сэмом Нейлором.
— Такой малости и то для тебя не сделал? А уж наобещал с три короба!
Голос Эммы поднялся до крика, лицо ее тут же утратило всю свою привлекательность. На глазах у Лема она превратилась в обезумевшую мегеру. Потом ни с того ни с сего начала валить всю вину на него.
— А ты тоже хорош, небось палец о палец не ударил, чтоб чего-нибудь добиться. Торчал там, видать, как пень, уши развесил, вот те и наплевали в глупую твою физиономию. Ну ничего, он у меня дождется, я ему все скажу. Вот уж он узнает, что я про него думаю!
Но через некоторое время она одумалась, потому что в конце концов ведь и свой кусок хлеба она не могла заработать при плохих отношениях с Сэмом Нейлором.
— Ладно, завтра сходишь в Седжвотер, — решила она, — и посмотришь, что там за мастерская. А потом, может, еще что подвернется.
На следующее утро безо всякого желания Лем отправился в Седжвотер. За ночь погода изменилась. Стало холодно и сыро, от живости красок леса и холмов не осталось и следа; он сел в трамвай и поехал. Потом он рассказывал, что Седжвотер напомнил ему Галифакс, а все, что похоже на Галифакс, говорит само за себя.
Мастерская находилась в небольшом доме из красного кирпича в маленьком переулке, ею управлял старый немец, кажется, по фамилии Локман, и Лем с первого взгляда почувствовал к нему недоверие.
— Дела сейчас идут плохо, — сказал Локман. — Может быть, попозже. Но вряд ли смогу взять вас на полный рабочий день.
Пока они разговаривали, взгляд Лема скользил по верстакам, и он думал, что Локман, наверное, не врет, что все так и есть.
Но они все же договорились, что Лем будет приходить три раза в неделю: видно, старый Локман был не дурак и сразу сообразил по тому, как Лем разглядывает оборудование, что он свое дело знает.
Вопреки ожиданиям Лема Эмма приняла эти новости спокойно. Видно, она таки побывала у Сэма Нейлора, и он втолковал ей, что рабочие не могут обращаться с хозяевами как им заблагорассудится. Да и все равно в тесном фабричном домишке поговорить наедине было невозможно, так что Эмма не могла высказать всего, что ей хотелось бы: Бакстер тут же читал газету, грея ноги возле печи, а жена его гладила в углу.
— Полкуска лучше, чем ничего, — бросила она довольно мрачно, но ее слова затронули какую-то струну в памяти Лема. Да ведь это были те самые слова, которые сказал ему старик Свит, предложив работать на ферме. И вдруг невесть с чего Лем почувствовал страстное желание снова увидеть и ферму, и поля, и искрящуюся колодезную воду, и чудесное полыхание красок, и солнце в ослепительно голубом небе. Никогда не видал он ничего подобного прежде, и ему казалось, что и жизнь не в жизнь, если не увидит он всего этого снова.
— Пойдем-ка погуляем, — сказал он неожиданно жене, и та, видя, что он что-то задумал и поговорить хочет с ней наедине, сразу согласилась.
На улице было сыро, зябко и туманно, да и стемнело рано, поэтому идти-то особенно некуда. Но им хотелось остаться вдвоем, так что они, не замечая холода и сырости, остановились под навесом кооперативного магазина и стояли, тесно прижавшись друг к другу, пока он выкладывал ей, что у него было на уме.
— Ну, знаешь, такой дурацкой истории я в жизни не слыхала! — воскликнула Эмма, едва он кончил, и пихнула его в бок.
— Но ведь не такая уж она дурацкая, — проговорил он умоляюще.
— Эх, послал мне господь мужа — дела себе не может найти, — сетовала она в дождливую туманную пустоту. — Вздумал пахать на фермера! И кто — ты, с таким ремеслом в руках! Дожили! Да я лучше горбину себе заработаю на фабрике, а до такого не опущусь.
— Да ты послушай меня, — настаивал он. — Ведь у нас будет свой собственный дом, и мы хоть вдвоем побудем. Мне просто тошно от эдакой жизни: скачешь, как канарейка в клетке, и всяк, кому не лень, тебя разглядывает. Ведь и тебе, поди, надоело.
Тут она затихла, и ему показалось, что слова его подействовали. Поэтому он продолжал:
— И что худого в том, чтоб зайти на ферму навестить фермера Свита с женой. Ну, что скажешь, сходим к ним в воскресенье?
И уж он не отставал, пока не уговорил ее хотя бы на это.
Всю неделю он волновался, как бы она не передумала. Но после воскресного йоркширского пудинга и ростбифа она надела праздничную шляпку, и они отправились.
Погода в тот день выдалась не хуже, чем в прошлый понедельник, — жаркая и безветренная. С голубого безоблачного неба на холмы струился солнечный жар, а краски леса казались еще сочней и ярче, чем прежде.
— Ну что, разве не здорово?! — воскликнул он, останавливаясь на середине склона и уговаривая ее полюбоваться видом. Но ей было не до пейзажей. Она надела свое праздничное платье, самое парадное, и идти в нем было тяжело и жарко — она изнемогала. Он и не думал, что эта прогулка окажется для нее такой долгой и утомительной.
Так что он замолчал и старался идти помедленней, чтобы она как можно меньше устала, и на полдороге они присели в тени на поваленное дерево перевести дух.
Когда они добрались до места и увидели белую ферму с зелеными ставнями окон и колодец на обочине дороги, у Лема к горлу подступил комок. Будто бы снова вернулся домой, и сердце его сжалось при мысли, что он может лишиться этой красоты навсегда.