Эдвард Рикардо БрейтуэйтПочетный белый(Отрывки из путевого дневника)
Вступление и перевод с английского М. Загота
Эдвард Рикардо Брейтуэйт — уроженец Британской Гвианы, нынешней Гайаны, писатель, крупный политический деятель. Он окончил Кембриджский университет, во время второй мировой войны был летчиком в английских ВВС, потом работал учителем. С 1965 года возглавлял миссию Гайаны в ООН. Был послом Гайаны в Венесуэле, представителем всемирной федерации ветеранов в Париже, консультантом ЮНЕСКО по вопросам образования. В настоящее время живет и работает в США.
Э. Р. Брейтуэйт — автор многих повестей и романов. Его произведения носят ярко выраженный антирасистский характер. В острой публицистической форме это выражено и в книге «Почетный белый», которая создана на основе личных впечатлений писателя от не совсем обычной поездки в ЮАР. Книга представляет собой обличительный документ режима апартеида, его мнимой демократичности, унизительной жестокости и цинизма, насаждаемых по отношению к коренному населению этой страны.
Огромный «Боинг-747» оторвался от бетонной дорожки лондонского аэропорта Хитроу и с ревом взмыл в чернеющее небо — моя встреча с ЮАР началась. С этой минуты салон самолета превратился для меня в маленький изолированный мир, населенный случайно оказавшимися в компании друг друга шумными людьми. Англичане, американцы, швейцарцы, немцы, южноафриканцы, несколько французов. Все белые. И среди них один черный — это я.
Объединяло моих попутчиков и другое. Все они были охвачены каким-то радостным возбуждением — и те, кто возвращался домой, и те, кто летел в Южную Африку впервые. Я чувствовал себя картой из другой колоды, потому что меня обуревали неуверенность и страх. Я думал: мне предстоит столкнуться с обществом, которое обязательно захочет унизить меня, подавить мою личность. Надолго ли меня хватит?
С самого раннего детства в Гайане я слышал истории о том, в каких немыслимых условиях вынуждены трудиться люди с черной кожей на золотых, алмазных и угольных рудниках Южной Африки, как жестоко угнетают их европейцы-поработители. Они работают день за днем глубоко в недрах земли, полуголодные, получают за этот нечеловеческий труд гроши и полностью зависят от белых, а те обращаются с ними хуже, чем со скотом. В рудниках случаются обвалы, шахты заливает водой — и в ловушке оказываются сотни африканцев. Для их спасения белые принимают лишь символические меры — стоит ли беспокоиться, если легко найти замену?
Мы, гайанские мальчишки, имели возможность познавать мир, учиться, пользоваться свободой слова и передвижения, и все наши рассуждения о тяготах и лишениях черных братьев в далеком далеке носили чисто абстрактный характер. Нам трудно было прочувствовать весь ужас рассказов об изможденных африканцах, которые понурой цепочкой каждое утро спускаются в глубокие забои, подгоняемые белыми надсмотрщиками. «Почему же они не восстанут против своих мучителей?» — задавались мы вопросом. Ведь, например, рабочие на сахарных плантациях Гайаны, они часто требуют своего, если работа становится тяжелой и изнурительной, а платят мало. Мы были молоды, невежественны и обвиняли южноафриканцев в чрезмерной робости. Уж мы-то, похвалялись мы друг перед другом, ни за что не потерпели бы такого.
Я взрослел, и казалось, что каждое новое правительство Южной Африки все больше закабаляет черное население, которое как будто совершенно смирилось со своей судьбой и с невозможностью изменить ее.
В начале 1965 года я был назначен представителем Гайаны в ООН и там неоднократно беседовал с южноафриканцами, как белыми, так и черными. Некоторые белые, представители церкви, те, кто придерживался либеральных взглядов, протестовали против расистского режима. В большинстве же случаев это были бизнесмены, правительственные чиновники и туристы. Им было прекрасно известно, что в ООН к их правительству относятся с резкой антипатией, и они всегда занимали активную оборонительную позицию, утверждая, что иностранцы не могут судить об особых условиях, существующих в Южной Африке. Встреченные мной южноафриканские черные, все без исключения, либо бежали, либо были навсегда изгнаны из своей страны и в ООН обращались с жалобами на режим и требованиями к странам — членам ООН отказать ЮАР в каких бы то ни было контактах.
В 1966 году Генеральная Ассамблея ООН подавляющим большинством голосов постановила прекратить действие мандата, по которому Юго-Западная Африка, нынешняя Намибия, управлялась правительством ЮАР, и взять на себя контроль над этой территорией. Я активно участвовал в работе специальной комиссии, которая разрабатывала резолюцию и способствовала ее принятию. Позднее при ООН был создан Совет по делам Юго-Западной Африки, и его президентом избрали меня.
Те, кто обращался в ООН с жалобами и петициями, часто говорили: «Вы должны поехать и увидеть это своими глазами». Я действительно не мог в полной мере осознать, сколь ужасно все, о чем они рассказывали: грубость полиции, арест и тюремное заключение без юридической защиты, сфабрикованные судебные процессы, черные повсеместно приговариваются к ссылке и смертной казни, черные по закону лишены права голоса, черным запрещено объединяться в профсоюзы. Обо всем этом я слышал впервые. Англичане, правившие в Гайане, конечно, были искушены и в расизме, и в политике дискриминации, но это не шло ни в какое сравнение со страшными историями, которые я слышал от южноафриканцев.
Правительство ЮАР отказалось признать вновь созданный Совет. Наши просьбы о разрешении посетить Намибию либо оставались без ответа, либо встречались категорическим отказом. Однако меня стала часто посещать мысль: а что, если в один прекрасный день правительство ЮАР возьмет, и разрешит членам нашего Совета посетить Намибию? И вместе со своими коллегами, черными и белыми, я попаду в Южную Африку? Разрешат ли нам путешествовать вместе, питаться вместе, жить в одном отеле? Или мы на себе испытаем все прелести расовой сегрегации? А может быть, нас, иностранцев и представителей ООН, расовые законы ЮАР не коснутся?
Только подумать: я, черный, попаду в страну, где мои братья ежечасно подвергаются жестоким испытаниям, и буду от этих жестокостей огражден. Злая получится шутка. Как же отнесутся ко мне сами африканцы, коль скоро правительство ЮАР дарует мне свою «защиту»? Буду ли я для них черным братом, или же просто представителем ООН, которого хоть и угораздило родиться с черной кожей, но которому скорее всего нет дела до их бедствий?
В начале 1973 года — к тому времени я уже давно расстался с ООН — приятель прислал мне заметку из одной южноафриканской газеты; в ней говорилось, что запрет на книги Э. Р. Брейтуэйта в ЮАР снят. Я очень удивился и тут же позвонил генеральному консулу ЮАР в Нью-Йорке. Сказал, что только что узнал о снятии запрета с моих книг и в этой связи интересуюсь, не снят ли «запрет» с самого автора.
Генеральный консул был любезен и мил, он пребывал в счастливом неведении относительно меня самого, моих книг и запрета. Он сказал, что проверить, являюсь ли я для ЮАР персоной «нон грата», очень просто: нужно обратиться к правительству ЮАР за визой. Так я и поступил.
Пять месяцев спустя, когда я был абсолютно убежден, что никакой визы не будет, раздался звонок от генерального консула. Виза пришла. Первой моей реакцией было острое отчаяние. Теперь, когда путь был свободен, мысль о поездке приводила меня в трепет. В то же время а честно ли отказываться? Я ведь полностью солидарен с критиками расистского режима в ЮАР, сам являюсь таковым. Почему же не увидеть своими глазами, что там делается, как советовали многие из них? Ведь в конце концов я всего лишь гость и смогу оттуда уехать, когда захочу. И все-таки — а выдержу ли я, пусть даже недолго, унижения, ограничения и ущемления, с которыми неизбежно столкнусь в ЮАР?
Сомнения и страхи терзали меня почище зубной боли, но я знал: отказаться от поездки не смогу.
Стюардесса объявила, что самолет уже над Иоганнесбургом, и я начал мысленно готовиться к первому испытанию. Как вести себя при виде табличек «Только для белых», которые, вполне возможно, висят на будочках паспортного и таможенного контроля?
Но ничего подобного я не увидел. Оказалось, что паспортный контроль осуществляется отдельно для граждан ЮАР и для иностранцев. Паспортист и таможенник обслужили меня беспристрастно и вежливо, и вот я уже вышел из здания аэропорта, готовый ко встрече со всем, что ожидало меня в течение следующего месяца.
Отель был выстроен недавно, он располагался на краю делового квартала и солидно возвышался над оживленным уличным потоком, а окнами смотрел на парк, зеленый оазис среди стали, стекла и бетона. Не успела машина остановиться, как двери отеля распахнулись, и появился швейцар — высокий мускулистый черный. Выглядел он шикарно: серый цилиндр, серо-жемчужный фрак, черный галстук, начищенные до блеска черные башмаки. Он помог мне выбраться из машины и с широкой улыбкой приветствовал меня на неизвестном мне африкаансе, но тут же понял свою ошибку и перешел на английский.
Внутри отель выглядел еще более внушительно. Просторный вестибюль был утыкан кожаными креслами, напоминавшими островки в безбрежном море. Широкая деревянная лестница декорирована прекрасно выполненной резьбой по дереву. Белые сотрудники гостиницы — сама вежливость, само внимание, словно им хорошо известно о моем приезде. Кругом обслуживающий персонал в серых костюмах. Ко мне с положенным апломбом подходит администратор.
— Доброе утро. Надеюсь, хорошо долетели?
— Спасибо, все в порядке.
— Очень рады, что вы остановились у нас.
Он подводит меня к столу, на котором лежат ручки и регистрационные карточки, показывает, что нужно заполнить и где подписаться. Затем провожает меня в номер, большой, удобный и прохладный. Мой багаж несут двое носильщиков. Оба они черные и, я замечаю, не сводят с меня глаз. Когда администратор уходит, один из них обращается ко мне, видимо, на одном из африканских диалектов.