— Не понимаю, — отвечаю я.
— Вы не африканец? — спрашивает он по-английски.
— Нет.
— А откуда вы?
— Из Гайаны. — По лицам вижу, что для них это пустой звук.
— Где это?
— В Южной Америке.
— Америка. Мистер Боб Фостер тоже был из Америки. Вы знаете мистера Боба Фостера, сэр?
— Нет. А кто он?
— Чемпион по боксу. — С гордостью: — Он останавливался здесь, в этом отеле. — Смотрит на меня так, словно сказано что-то очень важное. Я понимающе киваю.
— А вы боксер? — спрашивает он.
— Нет. Я пишу книги.
Интерес его ко мне тотчас же гаснет — видимо, небоксеры ему безразличны. Позже я узнал, что Боб Фостер не просто останавливался здесь, но был почетным гостем и разрезал ленточку при официальном открытии отеля. Узнал я также, что именно в этот отель меня отвезли не случайно.
По законам ЮАР отель имеет право предоставить жилье человеку с небелой кожей только при получении специального разрешения, а такие разрешения выдаются довольно редко. К «небелым» относятся черные, азиаты, а также метисы (или «цветные»). Ирония заключается в том, что принимать небелых гостей имеют право лишь пять отелей высшего разряда. Речь, разумеется, идет об иностранцах — у местных небелых не хватит средств на жизнь в этих отелях, и в любом случае для них это полнейшее безрассудство. Приезжие небелые получают статус «почетный белый», что лишь усугубляет двусмысленность их положения. Это якобы делается для того, чтобы оградить этих гостей от разного рода неловкостей и неудобств, которых иначе не избежать. Впервые, как я выяснил, этого звания удостоились японские бизнесмены, приехавшие в Южную Африку осваивать рынок для товаров своей фирмы. Подвергать их унизительным ограничениям было нельзя, и власти решили на время пребывания в Южной Африке «обелить» их. С той поры все небелые иностранцы именуются в ЮАР «почетными белыми».
В тот же вечер я впервые в ЮАР пошел в гости. Хозяйка — Элен Сузман — знала меня по письмам нашего общего нью-йоркского друга. Депутат прогрессивной партии в парламенте ЮАР, она была известна как решительный критик апартеида. Она пригласила меня на обед, на котором должны были присутствовать и некоторые из ее друзей. По ее предложению я приехал чуть пораньше, до прибытия остальных гостей.
— Что ж, добро пожаловать в Южную Африку. Надеюсь, ваша поездка не пройдет впустую, и вы увидите и услышите немало интересного.
— Спасибо.
— Сколько времени собираетесь пробыть в ЮАР?
— Сколько выдержу, — ответил я.
— Ну, с виду вы человек крепкий, — засмеялась она.
— Я имел в виду не физическое, а моральное состояние, — уточнил я.
— Я тоже. Где намерены побывать, куда хотите поехать?
— Для поездок за пределы Иоганнесбурга я заказал машину с водителем. В городе же, наверное, буду пользоваться общественным транспортом. Ну а посмотреть бы хотел как можно больше, особенно районы, где живут народности банту, бантустаны.
— Теперь эти районы называются «национальными очагами». — Она улыбнулась, придав словам чуть ироническое звучание. — Один совет. Это не Лондон и не Нью-Йорк. Вы не можете сесть в первый попавшийся автобус или остановить первое попавшееся такси. Раз уж в вашем распоряжении машина, пользуйтесь ею. Вы поняли?
— Понял.
— Не нужно лишний раз подставлять себя под удар.
— Это, пожалуй, и будет самым трудным. С одной стороны, хотел бы избежать осложнений для себя, с другой — должен получить ясное представление о том, какой жизнью живут черные в этой стране. Вряд ли я что-нибудь узнаю, если буду заботиться только о собственных удобствах и душевном комфорте.
— А если вас станут оскорблять и третировать — радости тоже мало. Хотите знать, как живут черные в ЮАР, — спросите их самих. Может, они и не скажут вам, но вы все равно попробуйте.
— Почему не скажут?
— Неизвестно, захотят ли они довериться вам.
— Что ж, попробую. Вы познакомите меня с кем-нибудь из них?
— Боюсь, это вам мало что даст. Кое-кто из них обращается ко мне, но едва ли они мне доверяют. И можно их понять. На их месте я бы поступала точно так же.
— В Нью-Йорке мне сказали, что вы, вероятно, единственная представительница белых в парламенте, кто выступает в защиту черных.
— Не совсем так. Я выступаю против правительственной политики репрессий. Против деспотических методов, которыми эта политика навязывается нашим гражданам, черным и белым. Против домашних арестов, преследования и тюремного заключения, которым подвергают тех, кто критикует правительство. Против того, что все черные лишены права голоса. Короче говоря, думаю, правильнее было бы сказать, что я выступаю против несправедливостей в нашем обществе вообще, а не в защиту какой-то определенной группы…
Постепенно стали собираться гости, и нас знакомили друг с другом. Большинство из них были африканерами, представителями основной группы южноафриканских белых, сторонниками стоявшей у власти националистической партии. Не знаю, подготовила ли их хозяйка ко встрече со мной, но я сразу же учуял их желание выглядеть общительными людьми, свободными от расовых предрассудков. Мою руку они пожимали уж слишком сильно, улыбались уж слишком сердечно.
— Позвольте задать вам вопрос, — обратился ко мне один из гостей. — Было ли у вас какое-то мнение о нашей стране, когда вы решили приехать к нам?
— Разумеется.
— Может быть, вы им с нами поделитесь?
— Почему же нет? — Выложу им то, что думаю, интересно, как они будут реагировать. — Откровенно говоря, мнение было отрицательное. Сформировалось оно во время бесед с белыми гражданами ЮАР, чиновниками и бизнесменами, которые пытались защищать ваш строй, и давалось им это мучительно трудно. Встречался я и с другими белыми южноафриканцами, в основном церковниками. Совесть заставила этих людей выступить против расизма, и они были подвергнуты домашнему аресту, высылке, а иногда и тюремному заключению. Но больше всего на меня повлияли рассказы черных из ЮАР и Намибии, ставших жертвами этого режима и чудом сумевших спастись.
— Что ж, может быть, теперь ваше отношение к нам изменится, — заметил другой гость, банкир. — Мы будем рады вам в этом помочь, если вы, конечно, сумеете подавить предвзятость. Во многих странах к нам относятся с предубеждением, не имея ни малейшего понятия о том, как мы пришли к нынешнему состоянию, что представляем собой как государство, как складывались отношения между нами и банту. — Он сделал паузу, улыбнулся. — Наши предки сражались с народом банту и покорили его, и, как любой покоренный народ, банту оказались в подчинении. С покоренными никогда не обращаются как с равными, такое равенство может быть продиктовано только определенными политическими и экономическими условиями. Банту количественно превосходят нас как минимум раз в десять, и мы не можем допустить, чтобы сейчас или в ближайшем будущем создались условия, которые ускорили бы возникновение конфликта между ними и нами. Мы должны защитить себя от этой опасности. Иностранцам этого не понять. В общем-то мы живем в страхе перед банту.
— Вы? В страхе перед банту? Я провел здесь несколько часов, и мне показалось, что все обстоит наоборот. К тому же более ста лет назад живших здесь африканцев полностью разоружили, разобщили, лишили права голоса, поработили. И когда вы говорите, что боитесь их, это выглядит по меньшей мере двусмысленно.
— Не так-то все просто, — возразил банкир. — Вы, я думаю, согласитесь, что меньшинство даже с помощью самого изощренного оружия не всегда в состоянии выдержать решительный натиск безоружной или плохо вооруженной толпы. — На губах его заиграла улыбка, словно он заранее отметал такую возможность. — Все же мы надеемся, что до испытания кровью дело не дойдет. Вам, наверное, говорили, что мы категорически против каких-либо перемен. Это не так. Мы — за перемены, если они упорядочены. Мы — за эволюцию: каждый эволюционирует естественным путем, с естественной скоростью, вместе с себе подобными. Революция — вот против чего мы возражаем.
— Если вы искренне желаете вашим черным согражданам добра, — сказал я, — почему бы не поговорить на эту тему с ними? Пусть они сами убедятся в том, что ваши слова о доброй воле не просто слова.
— Возможно, вы правы, — не стал спорить банкир. — Но пока что мы имеем возможность поговорить с вами. Вы представляете для нас мировое общественное мнение, и я бы не сказал, что оно нам безразлично. Иностранцам вряд ли известно, что определенные перемены у нас все же происходят. Например, в спорте.
— Вы говорите о матче между вашим чемпионом и чернокожим боксером из США? Который выиграл американец? — сознательно добавил я, чтобы хоть чуть-чуть пробить броню их уверенности в своей правоте. Но это замечание осталось без внимания.
— О нем, но не только. В нашем теннисном турнире участвовал черный — Артур Эш. Вам такие события могут показаться пустячными, для нас же это важное начало. Могу привести еще один пример. Долгие годы я являюсь членом клуба, вступить в который могли только белые африканеры. Белые, говорящие на английском, в него не принимались. Недавно по моей инициативе мы приняли в клуб такого человека. Как видите, медленно, но верно порядок вещей меняется.
— Каков же будет следующий шаг? Может быть, вы примете в свой клуб черного? — Я нарочно провоцировал их, но они были непробиваемы.
— Нет, в качестве следующего шага мы пригласим посетить наш клуб вас. Встретьтесь с членами клуба, твердолобыми консервативными бурами, — мы ведь вам представляемся такими? Вы окажете нам любезность, если выслушаете нашу точку зрения. Соглашаться с ней не обязательно, но выслушать-то можно?
Остальных гостей это приглашение удивило не меньше меня. Даже поразило. Я посмотрел на банкира — глаза его лукаво поблескивали, гладкое лицо расплылось в улыбке. Разыгрывал ли он меня, зная, что я все равно откажусь? Или хотел таким образом остановить поток едкой критики?
— Возможно, наш гость предпочитает обличать издалека? — предположил кто-то из гостей. — Так, разумеется, проще.