Творца, вождя грядущим временам.
Второй съезд РСДРП.
Брюссель.
Гостиница с названьем голосистым
«У золотого петуха». Съезжались
Довольно шумно делегаты. Гусев
До поздней ночи распевает песни
И оперные арии, пока
Под окнами не соберется куча
Зевак.
Ты был не прочь его послушать,
Особенно вот эту: «Нас венчали
Не в церкви…»
Заседанья начались
В мучном огромном складе.
Те, кто думал
О конспирации,
На этот раз
Перестарались
И своим вторженьем
Не только распугали всех мышей —
Но дали повод крысам полицейским
Вынюхивать крамолу. Зашептались
О русских бунтарях.
Пришлось всем съездом
Переплывать в туманный Альбион.
Апрельский Лондон. Шум и гам столицы
В тумане, продырявленном дождем.
Ты любишь забираться высоко
На крышу омнибуса, всю столицу
Успел исколесить.
На Пиккадилли
И Уайтчеппель — роскошнейшие виллы
С зеркальными окошками
Утопли
В озерах зелени. А мимо проплывают
Сверкающих фиакров купола.
Бриллианты. Бешеные туалеты.
Духи.
А рядом улочки, где грязь.
С развешанным под окнами бельишком,
С голодными прозрачными детьми.
«Two nations»[1] — ты хмуришься.
Как всюду,
Где властвует разнузданно барыш.
В пивных легко насытиться мечтою.
Чадящие лучины освещают
И лица продавцов, и люд галдящий, —
Пей, пролетарий, и возвеселись…
Но в следующую уличную сцену
Вгрызается грохочущий автобус.
О чем ты призадумался, Ильич?
ИСТОРИЧЕСКИЕ ВЫКЛАДКИ
ТАКОЙ ДАЮТ ОТВЕТ:
ИСТЕРИЧЕСКИЕ ВЫХОДКИ
ПРИНОСЯТ ТОЛЬКО ВРЕД.
МЫ НАЗЛО ВРАГАМ ПОСТРОИМ
НОВЫЙ МИР ЗА ГОДОМ ГОД.
ПО ЗЕМЛЕ ЖЕЛЕЗНЫМ СТРОЕМ
РАТЬ НАРОДНАЯ ПРОЙДЕТ!
Ты навсегда запомнишь воскресенье
Кровавое.
Покойное течение
Народа к Зимнему дворцу. Иконы.
Царя портреты. Залпы из винтовок,
И горы трупов. Всюду льется кровь.
В столовке эмигрантов Лепешинских
Поют о павших жертвою в борьбе.
Волнения. Переживанья. Речи
О Первой революции…
Чиновник
«Société de Lecture»[2] — свидетель
Того, как ежедневно утром рано
Приходит русский революционер
В дешевых брюках, на манер швейцарцев
Подвернутых, чтоб грязью не заляпать
(Ты вечно забывал их отвернуть),
И, в руки книжку взяв о баррикадных
Боях, ту, что штудировал вчера,
Садится у окошка, упоенный
Работой над неведомым трудом.
Лишь изредка встает, подходит к полке,
Берет большой словарь, чтоб отыскать
Мудреный термин, а затем неслышно
Расхаживает по библиотеке
Туда-сюда, и вновь за стол садится,
И что-то мелким почерком строчит.
Немало книг прочел ты о военном
Искусстве, разработал досконально
Весь план вооруженного восстанья,
Которое сметет прогнивший мир.
О Первой революции раскаты!
Какой восторг! Волнение какое!
«ВЫ ЖЕРТВОЮ…»
НО ДЕНЬ НАСТАНЕТ НЕИЗБЕЖНЫЙ,
НЕУМОЛИМЫЙ ГРОЗНЫЙ СУД!
РУХНУТ ТИРАНЫ СМЕРДЯЩИЕ — И ЗАДРОЖАТ
ДУШИ ТОРГАШЬИ, ПЛОДЯЩИЕ ЛОЖЬ И РАЗВРАТ,
ВРЕМЕНИ ВЕКИ И ЧАШИ ВСЕЛЕНСКИХ ВЕСОВ,
ТЕНИ УШЕДШИХ НАВЕКИ ЛЮДСКИХ ГОЛОСОВ.
Я
Метронома ленинского
Слышу
Биенье
Над живою синевою
Ударных строек комсомольских.
Век
Счастливцев, навсегда перечеркнувших
Извечную печаль в судьбе Земли.
Любимая, как сладко сознавать,
Что и мои напевы приближают
Грядущего ликующее небо,
Раскинувшееся, как лепестки
Огней рассвета,
Над стремниной века
Твоих ударных строек, Комсомол!
Любимая, прижмемся же друг к другу,
Как два единоверца,
На ладони
Дворцовой площади. Вот здесь, гляди,
Когда-то
На ветру,
Октябрьской ночью
Решалось счастье всей земли людей.
Прижмемся же друг к другу
Под лучами
Святой звезды рубиновой, глядящей
Провидчески на каждого из нас.
ЧЕЛОВЕК РАСПРЯМЛЯЕТСЯ В ВЕЧНОСТЬ —
РАСКРЫВАЕТСЯ В НЕМ ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ…
Он распрямляется, отягощен
Поклажей суеверий, недомолвок,
Речений проржавевших,
Прорицаний
О том, что все и вся сметает смерть.
В его душе еще не стихнул пламень
Слепого зла — наследие гиен,
Стервятников, клопов, ползучих гадов
В необозримом родственном ряду.
На древе жизни яблоко познанья
Еще висит,
А роботов орда
(Из третьего и прочих поколений)
Ждет грозных повелений за окном.
В котлах кипящих
Наших черепов
Всплывают судьбоносные вопросы,
И помыслы благие громыхают,
И нет нужды скрывать,
Что друг о друге
Мы знаем подноготную давно.
Науке взоров и прикосновений,
Признаний и намеков — тыщи лет.
Иллюзий нет.
Зато за горизонтом —
Яйцо растрескавшееся рассвета
И девушки русоволосой песнь.
Парящие воздушные шары
Туманов застилают взор дороге.
Земля набрякла.
Вновь рука судьбы
Над пробудившейся весной воздета.
Мы перетягиватели канатов.
Мы полиспасты. Блоки. Рычаги.
Мы шестеренки и колес ободья.
Мы плуги, поршни и заслонки.
Мы —
Дороги электрические. Взрывы
Моторов и форсунок.
Над столицей —
Живая туча газов выхлопных.
Храп темноты за окнами.
Безверье
Закаркало.
Я вижу их. Они
На поводочках — друг за другом — тянут —
Кто дачку, кто болонку, кто авто.
Прислушайся, великий открыватель
Грядущего,
К гогочущим остротам
Бездельников
И вздохам бедняков.
А клумбочки стоят на задних лапках,
И наподобье масленых бисквитов
Сверкают ставни.
Клацканье ворот.
Заборы точно стены крепостные.
За ними — геркулесовы головки
Капусты — как шары магнитных мин.
На рыле телевизора
Голодных
Детишек созерцаем столь же близко,
Как первую прогулку по Луне.
Но и Луна и нищета далеко
От нашей чистой совести.
Утроба
Небес из мирозданья выпирает,
Телами падших ангелов полна.
Прислушайся, великий открыватель
Грядущего:
Вздыхает мокрый снег,
Деревья плачут перед холодами,
И сонно квохчут куры равнодушья,
И обыватель на террасе воет
Всем надоевший шлягер.
Где ж итог?
До октября семнадцатого года
Итог таков: кровавые расправы,
Туннели горя…
Но расплаты час
Грядет.
И это знаешь ты, дрожащий
От холода в своем пальтишке тесном…
Нева. И милой песни долгий взлет.
ЧЕЛОВЕК РАСПРЯМЛЯЕТСЯ В ВЕЧНОСТЬ,
ПРОСЫПАЕТСЯ В НЕМ ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ.
Да, все мы знаем, господа убийцы,
И незачем чесать вам языком.
Такое повторялось многократно
В истории и повторится вновь.
Европа содрогнулась, услыхав,
Как волосы горящие трещали
У девушки, спалившей в знак протеста
Себя
У президентского дворца.
Тебя спасая, милая свобода.
Пред канцелярией
Швыряли суматошно
Предатели друг другу пистолеты —
И вот уж в сердце целит генерал.
Да, все мы знаем, господа убийцы,
И незачем
Теперь вилять хвостом!
Под облаком сернистых испарений
Он умирает, Сальвадор Альенде.
Тебя спасая, милая свобода!
О Вальпараисо!
В колыбель рассвета,
Сюда, к твоим морщинистым стенам,
Приносят моряки свои большие
Зеленые цветы вечерних волн.
И снова нежно ластятся, как кошки,
К стране твоей
Концерны США.
Все ярче занимается, все выше
Свободы пламень над твоей могилой,
Над острыми хребтами Кордильер.
Не растоптать вам, мерзостные крысы,
Рассвет.
Да пробудится лесоруб!
Тебя спасая, милая свобода.
Огонь борьбы и веры все сильней,
Диктаторы всех званий и мастей.
Мы здесь, хорьки вонючие, мы здесь!
МЫ — МЕСТЬ!
МЫ — МЕСТЬ!
МЫ — МЕСТЬ!
На Антиплано, на плато гигантском
Между двумя хребтами грозных Анд
На высоте четыре тысячи метров
Ты подаешь сигнал всем беднякам
Америки Латинской,
Че Гевара!
КТО ХОЧЕТ УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА,
ПУСТЬ ЦЕЛИТСЯ НАВЕРНЯКА.
Как объяснили бывшие солдаты
Из роты «Б»:
Энеинос, Бальбои и Чоку, —
Ко анданте Че Гевару
В полк привели в 11 часов.
ВЛАДЕТЬ ЗЕМЛЕЙ ИМЕЕМ ПРАВО!
А было так: по одному из склонов
Ла-Игера спускались партизаны.
Один из них, с оружьем за спиною.
Поддерживал двух раненых друзей:
ЭТО ЕСТЬ НАШ ПОСЛЕДНИЙ…
То были боливиец Симон Куба
С кровоточащей раной на лице
И Анисенто (тот после ранения
Ослеп и тоже кровью исходил).
И РЕШИТЕЛЬНЫЙ БОЙ!
У Че Гевары правая нога
Была прострелена, и он шагал, хромая,
С большим трудом…
ТЫ ХОЧЕШЬ УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА? —
ТАК ЦЕЛЬСЯ ЖЕ НАВЕРНЯКА!
«Когда попал я в это помещенье, —