самым лучшим, да, это как раз возможно. Может быть, под тем, как ты живешь, словно бы проходя мимо всего и надо всем, глядя на все свысока, есть бездонный, полный до краев колодец тщеславия, из которого ты пьешь; но ты никогда не желал стать лучше — ты только желал других. Может, ты причинял вред, много вреда, многим людям, приходившим к тебе за знанием, и, уча их, ты забирал у них душу. Ты никогда не задумывался об этом?
Признаюсь: мне хотелось бы забрать твою душу.
Сейчас? Зачем?
Не знаю, что сказать. Просто мне бы этого хотелось.
Я начинаю думать, что ты всегда был таким — всегда старался завладеть человеком: стремление завладеть, замаскированное под блеск. Я говорю «блеск», потому что у блеска есть особое свойство — он ослепляет. Может, и ты ловишь людей так же, как ловят насекомых, привлекая их светом.
Да, это и есть мой метод, ты раскрыла мой секрет. Однако с тобой мне это не удалось.
Послушай… вот я сейчас вспомнила… ту историю, что ты рассказывал мне, — ту, о твоем друге.
О моем друге?
Да, о том, у которого жена покончила с собой.
A-а, да, верно.
Насколько я помню, ты сказал: твой друг обнаружил, что его жена неумна.
Так оно и было.
И — поправь меня, если я ошибаюсь, — все, что случилось потом, весь этот сомнительный договор шел оттуда, от того факта, что, обнаружив отсутствие ума у жены, он решил продолжать совместную жизнь с ней, но только формально.
Не совсем так: он решил продолжать совместную жизнь без всякого намека на любовь.
Да все равно. Почему он это сделал?
Нет. По-моему, это не все равно.
Ладно, пусть так. Но все же — почему, зачем он это сделал?
А как еще он мог поступить? Расстаться с ней?
Ну, например, расстаться.
Это означало бы подписать ей смертный приговор.
Нет. Это он так считал — точно так же, как считал, что жена принадлежит ему. А если бы она не покончила с собой?
Ну, об этом тебе лучше было бы спросить у него. К чему ты клонишь?
А я спрашиваю тебя.
Ответа нет.
Ты рассказал мне эту историю в качестве некоего примера, в связи с моей собственной дилеммой. Какое отношение все это имеет ко мне?
Вот я сейчас думаю… пожалуй, никакого.
Я тоже так считаю: абсолютно никакого.
Отлично; значит, мы пришли к согласию.
Конечно, ты говорил, что я не хочу признавать, хотя на самом деле я и не задумывалась об этом, того факта, что я умнее своего мужа — это действительно так, и я говорю об этом открыто, хотя и с болью, — что я скрываю это от самой себя и что рано или поздно это выйдет наружу.
Я, в общем-то, имел в виду, что рано или поздно это серьезно повлияет на твою жизнь и что знать или не знать об этом — не одно и то же. Если человек знает, его способность противостоять невзгодам гораздо больше, чем если он не знает, потому что во втором случае бывает непонятно, откуда пришла беда.
Разумеется, но и в этом случае он не беззащитен. Может даже случится, что именно беда заставляет его увидеть свет и, как это ни парадоксально, помогает черпать силы в слабости. Ты же говоришь так, словно возможно должным образом противостоять бедам, только если человек способен предвидеть их, словно отбить атаку можно, лишь когда ожидаешь ее, а не когда она случается внезапно. Почему ты так боишься неожиданных ударов? Потому что, по-твоему, в подобной ситуации ты беззащитен?
Дорогая, я закоренелый рационалист, человек, верующий в анализ как в форму познания. Предвидение меня не интересует, поскольку оно — нечто вроде спасительного заклинания, которое читают для того, чтобы то или иное событие произошло лишь как логический результат анализа, проникновения мозга в тайны жизни.
Я думаю, что проникнуть в тайну не означает ее разгадать: это означает только проникнуть в нее.
Поправка. Пойми меня: в сложности жизни.
Ты можешь поправлять, сколько тебе будет угодно. Ты сам произнес слово «тайна».
Это значит, что я говорю все хуже и хуже. Вероятно, таково следствие изоляции, в которой ты меня упрекаешь с самого приезда.
Ты всегда ускользаешь, как угорь.
Пожалуйста, не утомляй меня. Сейчас мне совершенно не хочется дискутировать.
Я снова думаю об этой истории.
О какой?
О той, что ты мне рассказывал, — о твоем друге.
Ты опять за свое?
Прости. Она не выходит у меня из головы. Я снова думаю о ней, потому что она кажется мне историей о стремлении к обладанию, а ведь ты рассказал мне ее с тем, чтобы она послужила мне неким примером, с тем, чтобы я поразмыслила над ней. Вот этим я и занимаюсь, видишь? И чем больше я размышляю, тем больше она сбивает меня с толку. Все это время она сидит у меня внутри: это похоже на несварение желудка, знаешь, когда ощущаешь в нем нечто инородное, от чего стремишься избавиться как можно скорее, чтобы наступило облегчение.
Но тебе не нужно ни от чего избавляться.
Нет, нужно. Думаю, мне это просто необходимо.
Смотри-ка, опять все затянуло тучами.
Этот отблеск на поверхности моря… он внушает страх, но и волнует.
Это свет, та belle, грозный свет.
Но в нем есть красота.
А истина?
Не смейся надо мной. В нем есть красота — красота суровая, как в серебряном клинке.
Не смотри на него больше.
Истина тоже иногда бывает такого же цвета. Это свет, рассекший полотнище тучи. Ты понимаешь? Полоса цвета стали посреди темного моря, рана в море.
Она очень быстро затянется.
Что — рана?
Просвет в туче. Свет уходит.
Но сейчас ведь не полдень. Как странно…
Свет вернется вместе с дождем. Я не раз видел такое. А нам нужно бы поспешить, а то он застанет нас здесь, и мы здорово промокнем.
Почему бы нам не остаться?
Вместе?
Нет. Здесь. И переждать дождь.
Ты не знаешь, о чем говоришь.
Я хочу видеть, как закроется эта рана. Смотри, она бледнеет, становится уже… полоса превратилась в узкую черту.
Подними голову. Приближается настоящий потоп.
Нет. Он должен прийти со стороны моря. Он придет с моря сюда, к нам.
Давай-ка поспешим.
Дождь уже приближается к черте.
Он накроет нас, а маяк заперт. Мы не успеем спрятаться. Можешь мне поверить: на нас идет просто стена воды, и в пять минут мы промокнем до костей.
Это похоже на туманную завесу. Рана сейчас закроется. Смотри: свет ушел. Разрыв в тучах исчез. Там только дождь, и он движется сюда. Это так прекрасно. Я уже давно не видела ничего подобного…
Пойдем, скорее.
Подожди. Еще одну минутку. Подожди. Ты ощущаешь запах дождя?
Нет. Я ощущаю дождь. Вот уже и первые капли. Беги. Беги!
Я уже бегу! Как же это прекрасно! Красота и истина, Фаусто, истина и красота!
Уф, какой сильный дождь.
Видела бы ты себя со стороны, когда бежала: ты была похожа на сумасшедшую, особенно когда совершала эти истерические прыжки.
Да что ты говоришь! Не путай радость с истерикой. О господи, как же ты здесь живешь! Неужели тебе не показались чудесным этот ливень, эта ярость, такая чистая, такая полная? Нет ничего лучше, чем бегать под дождем, когда он такой, как сейчас, я делала это в Овьедо, еще девчонкой, а моя мать… знаешь, она реагировала точно так же, как ты. Правда, забавно?
Это ужасно, педантично и абсолютно по-детски.
То, что делала я? Или моя мать?
Ты не хочешь пойти обсушиться? Или нет, лучше прими душ, горячий душ, если не хочешь умереть от пневмонии. Иди ты первая, прошу. А может… знаешь, мне тут пришло в голову… может, мы пойдем вместе?
Не вздумай. Даже близко не подходи.
Тогда поторопись.
Бедный, ты насквозь промок.
Теперь понимаешь? А ты — видела бы ты себя.
Хорошо. Я сейчас, всего минутку. Потом переоденусь и соберу чемодан.
Подай мне хотя бы махровый халат.
Как кстати мы промокли. Вот уж воистину подарок судьбы: ты же не можешь уехать, пока не высохнешь, а мы, дорогая, промокли так, что на это у тебя уйдет весь день и ночь.
Не обольщайся. У меня в машине есть обогреватель.
Работающий обогреватель разрежает воздух, водитель от этого тупеет, и езда становится опасной: не успеешь один раз клюнуть носом, как окажешься где-нибудь в кювете.
Я уезжаю сейчас же, не занудствуй.
Но ты ведь вся дрожишь…
Не настаивай. И не порти все еще больше. Пожалуйста.
А разве что-то испорчено? Ведь все хорошо.
Ладно, забудь.
Нет уж, скажи мне: что испорчено?
Послушай, я не останусь, ты понял? А сейчас оставь меня в покое. Все пришло к тому, к чему пришло; значит, все хорошо. И давай бросим все так, как есть.
Я люблю проникать в самую глубь вещей, и именно поэтому мне очень неприятно утверждение, что я якобы порчу или уже испортил все. Что конкретно я порчу, ты можешь объяснить?
Все. Все. Почему все должно заканчиваться вот так?
Значит, мы снова вернулись к тому, с чего начинали. Все твои слова насчет ясности, к которой мы пришли, были ложью. Ты что, любишь лгать?
Все мы лжем. И ты тоже лжешь.
Разумеется. Иногда приходится лгать, чтобы иметь возможность сказать правду.
Тебе приходилось так поступать?
Да, конечно, да. Я поступал так всегда, когда это было необходимо.
Наконец-то хоть что-то прояснилось.
И что же для тебя прояснилось?
Ты поступил так же и со мной, верно?
Не знаю, что ты имеешь в виду.
Твою ложь.
Я лгал тебе? Что за чушь.
Я права. Ты не ищешь истины — ты стремишься завладеть чем-то, что тебе необходимо, чтобы чувствовать себя сильным. Стремишься завладеть нашими душами — душами тех, кто окружает тебя и восхищается тобой. Что ты делаешь здесь?
Здесь? Дай-ка подумать. Наверное, стремлюсь завладеть простыми деревенскими душами?
Ты живешь здесь, спрятавшись, как в норе, и я еще не знаю, почему, но ты не выдержал, когда я оказалось рядом. Я спрашиваю себя: чего ради я приехала, если тебе было наплевать на мою проблему? Она интересует тебя лишь в той степени, в какой касается тебя. Господи, как она может касаться тебя? Что ты хочешь отнять у меня?