Благородный Лагори повернулся к солдатам:
— Ребята, разве мы с вами убийцы?
— Но здесь, — продолжал выхрипывать Савари, — сейчас здесь все говорит мне о грубейшем насилии и злодействе. — Лагори уже направился к выходу. — Не уходи! — призывал его герцог. — Не оставляй меня одного с этой казарменной швалью… Вспомни, что однажды я уже спас тебя! Неужели ты забыл, как я выкрутил твою судьбу из судебного процесса над генералом Моро?
Лагори вышел, а в спину ему еще летели слова:
— Ты помнишь?.. Ты не забыл?.. Не уходи!.. Повиснув на руках солдат, державших его, Ровиго бессильно затих, потом он поднял лицо к капитану Пиккерелю:
— Теперь я взываю к вам. Скорее!.. Как можно скорее отвезите меня в любую из тюрем Парижа… В этом мое спасение. И не только мое, но и ваше, капитан!
После расправы с графом Гюлленом генерал Мале скорым шагом пересек Вандомскую площадь и поднялся на второй этаж здания штаба внутренней стражи Парижа.
— А, и ты здесь, Боккеямпе! — задержался он на лестнице штаба. — Скажи, успели или нет арестовать гадину Лаборда?
— Наверное, старик Дузе все уже сделал… Дузе, оказывается, ничего не сделал. Когда Мале поднялся в его кабинет, генерал еще копался в полученных бумагах, а помогал ему в этом занятии… сам капитан Лаборд!
Мале подошел к столу и показал на Лаборда:
— Не я ли приказал арестовать этого человека?
— Где и когда? — притворился Дузе наивным малым.
— Здесь, в этих бумагах.
— Ну, значит, я еще не дочитал до этого места… Мале распахнул окна штаба на площадь:
— Чтобы у вас не оставалось дурных сомнений, можете выглянуть на улицы: и штаб и комендатура уже оцеплены войсками… Лаборд, я знаю — все это вам не по вкусу, но отечество в опасности, а потому извольте отправиться под арест.
— Так уж сразу? Поймите, что я еще не завтракал…
Стремительным шагом он покинул кабинет Дузе.
— Дузе, куда понесло твоего помощника?
— Откуда я знаю? Наверное, к завтраку…
Лагори удалился, и события в особняке министра на улице Святых Отцов непростительно затянулись. Герцог Ровиго — в ночной рубахе — стоял внаклонку, с вывернутыми назад руками, а солдатам уже надоело его держать в таком положении.
Люди не разговаривали — лишь старинные куранты, в бронзе и мраморе, не спеша отщелкивали роковое время, и того, а герцог, выждав удобный момент, снова обратился к Пиккерелю:
— А все-таки кто вы такой? И откуда ваши солдаты? Пиккерель охотно объяснил.
— Так, значит, вы не заговорщики?
— Да нет, — вразброд отвечали солдаты. — Нас привел сюда тот генерал, который накричал на вас и выскочил.
— Несчастные! Знаете ли вы этого генерала?
— Нет, — отозвались солдаты когорты. Герцог Ровиго вздохнул почти с облегчением:
— Зато я хорошо знаю: это приятель преступника Моро, изгнанного в Америку, он бежал из тюрьмы, куда я же посадил его… Он погубит себя и вас! Но меня-то вы знаете?
Увы, солдаты его не знали. Это на миг обескуражило министра, но он уже ковал железо, пока оно горячо.
— Взгляните на мраморный бюст в углу, — сказал Савари, — и сравните его с моим лицом… Разве это не я?
Солдаты посмотрели на голову человека, высеченную из белого каррара и увенчанную лавровым венком патриция.
— Ну, сударь, — ответили ему. — Этот истукан, сразу видно, из святых отцов церкви… Но вы-то ведь не святой!
Савари снова поник, а Пиккерель шепнул ему на ухо:
— Они не знают, но я вас знаю. Хотя, скромный офицер, я не имел чести быть представленным ранее… И тогда министр полиции обрушился на него:
— Ах, знаете? Если так, сразу арестуйте Лагори… Немедленно! — указывал герцог. — Стоит гвардии императора вскочить на коней и — горе вам всем. За неисполнение же моего приказа вы будете расстреляны мною через полчаса!
— Не слишком ли быстро сыплются ваши пули? — обиделся Пиккерель, задетый угрозами за живое.
— Нет! — орал герцог. — Всего четверть часа нужно конным гренадерам, чтобы доскакать сюда от казарм…
Пиккерель искоса глянул на часы, и Савари (опытный ученик Фуше) сразу же заметил в нем смену настроения. Ага! Теперь, после удара хлыстом, должна последовать ласка.
— Я же по глазам вижу, — ворковал министр, — вы честный и благородный человек. Так не марайте себя преступлением, цели которого, я уверен, вам даже неизвестны… Не лучше ли мы совместно спасем этих обманутых и несчастных солдат?
Пиккерель совсем уже было размяк от речей министра, но тут Ровиго совершил оплошность: он вдруг вцепился в эфес его шпаги. Пиккерель возмутился такой подлостью:
— Лестью не купите! Я честный солдат нации… Случайно бросив взгляд в окно, герцог Ровиго испугался. Он увидел, что возвращается Лагори, рядом с ним идет человек с обнаженной шпагой, а лицо его, как у палача, было закрыто капюшоном. Ровиго обратился к Пиккерелю:
— Не дайте меня убить… умоляю вас, капитан! Пиккерель тоже выглянул в окно и в человеке с капюшоном узнал генерала Гидаля. Лагори и Гидаль, писал Савари в своих мемуарах, «ворвались ко мне как бешеные… Лагори остался позади солдат, что произвело на меня отвратительное впечатление».
Да! Иметь дело с Гидалем было труднее…
Гидаль не мог пожаловаться на недостаток жизненной энергии и доказал это даже сейчас, успев где-то позавтракать и выпить. Он сразу приткнул к шее министра ледяное острие своей шпаги, речь его перемежалась марсельскими ругательствами.
— Попался! Так это тебе, подлецу, отсыпают денег только за то, чтобы ты сортировал французов по тюрьмам?
— Гидаль? — вроде не сразу припомнил его Ровиго. — Ведь я думал, что вы уже в Марселе… Надеюсь, вас помиловали?
От этих подлых слов Гидаль рассвирепел. Его шпага чиркнула по шее министра, оставив на ней красную борозду.
— Убью! Но сначала ты поедешь со мной в сенат.
— Зачем? Чтобы продлить мой позор?..
Гидаль велел камердинеру герцога принести одежды.
— Да шевелись! — цыкнул он на министра полиции. Но, выгадывая время, герцог Ровиго облачался в свой костюм нарочито медленно. Нечаянно он заметил секретаря, который заскочил в спальню и теперь растерянно торчал среди солдат. Надеясь на понятливость своего чиновника, министр сказал по-латыни — как бы в пустоту:
— Поспешите предупредить обо всем моего соседа. Пусть не тревожится. Заодно и жену… пусть она узнает.
Секретарь понял и помчался к дому члена Государственного совета — графа Реаля, который проживал по соседству на той же улице Святых Отцов. Однако молодой человек опоздал.
— Его сиятельство, — отвечал швейцар, — уже изволили отбыть. Великие времена уже наступили…
Глава 12
Ранним утром этого дня граф Николас Фрошо, префект департамента Сена, верхом на статной лошади не спеша возвращался в Париж от своей любовницы, которую он содержал на загородной вилле в предместье Ножан. Настроение было великолепное, пение птичек сопровождало его всю дорогу, и, впервые подумав о новом любовнике жены без неприязни, префект решил сегодня же обеспечить ему приличную должность в своей канцелярии. «Молодой человек стоит этого», рассудил граф Фрошо.
На улице Святого Антония, почти напротив лечебницы доктора Дебюиссона, Фрошо издали заметил верхового, скакавшего ему навстречу. Это был курьер префектуры.
— Что-нибудь экстренное? — обеспокоился Фрошо, для которого с этого момента пение птиц сразу же смолкло…
Курьер передал записку от одного из приятелей Фрошо, и префект узнал, что его с нетерпением ждут в ратуше на Гревской площади, а в конце писульки стоял жирный постскриптум, вселивший в графа тихий ужас: «Императора не стало…»
— Боже, что будет теперь с нашей империей? — воскликнул Фрошо, потрясенный, и вонзил шпоры в бока лошади.
Куда-то быстро прошли солдаты, во все горло распевая:
Нам городским правленьем запас оружья дан
Для всех людей порядочных и честных парижан.
Липкий комок грязи пролетел над головою Фрошо, и он поскакал дальше. Песня санкюлотов напомнила ему былое. «Боже, — раздумывал он, прыгая в высоком седле, — я ведь не молод… Неужели всю карьеру начинать сначала?» Он придержал свою запаренную лошадь возле казарм Десятой когорты:
— Где полковник Сулье? Скажите, что я желаю срочно переговорить с ним о наведении образцового порядка… Ответ был для Фрошо обескураживающим:
— Сулье не усидел дома, он уже в ратуше Парижа готовит зал для размещения нового правительства… Разве вы не знаете сами, что великий час уже пробил!
И префект Фрошо далее пустил свою лошадь шагом. «В конце концов, можно неплохо устроиться и в республике…»
Министра полиции увели, и Лагори решил для начала обжиться в его кабинете — за тем самым столом, за которым герцог Ровиго совсем недавно дописывал свои депеши в Россию… На лбу министра, как известно, не написано, что он министр, — один лишь мундир закрепляет за человеком его высокое положение. Лагори был твердо уверен в успехе переворота.
— Эй! Не знаете ли хорошего портного? — спросил он, уже начиная изнывать от трагического безделья.
— Как же, — отозвался секретарь, — мсье Пти-Пти шил еще на герцога Отрантского (герцог Отрантский — это Фуше)…
Пти-Пти был доставлен в кабинет министра полиции, Лагори издал первое государственное распоряжение:
— Мундир должен быть готов к полудню. Ну-ка, не трясись от страха, а сними мерку и живо принимайся за дело…
Потом Лагори велел заложить герцогских лошадей в карету и поехал на Гревскую площадь — в ратушу, где, по расчетам генерала, уже должны были собраться члены комиссии правительства новой Французской республики. Лейтенант Ренье с почетом встретил нового министра, салютуя ему шпагой. Лагори еще раз обозрел список лиц, подлежащих немедленному аресту: