кружая ее со всех сторон плотным кольцом. С огромным усилием из-за перетянувшего меня ремня я развязала Филонову галстук и обнаружила, что мой друг холоден как труп. Он исчезал, таял на глазах, и чем меньше от него оставалось, тем активнее вел себя автомобиль его мечты. Врубилась музыка, и Леонард Коен загробным голосом запел про машину смерти. In death car. Авто вдруг начало под нами вибрировать, как массажное кресло. Я кричала, звала на помощь, стучала в стекло. А потом увидела, как группа людей, сидящих сверху на небольшом балконе, аплодирует. Они глазели на происходящее, как на отличное гладиаторское шоу. Марат стоял там же наверху, у парапета и напряженно смотрел на меня. Что ж, для него это был прекрасный способ раз и навсегда поквитаться со мной за предательство. Он хотел принести меня в жертву во время черной мессы и готов был упиваться этим зрелищем без конца. Когда толпа окружила машину и стала ее раскачивать, я потеряла его из виду. Толстяка так вдавили в стекло, что его сплющенный нос был прямо передо мной. Я даже видела черные волосы, торчащие из его красных ноздрей с огромными порами. Мне нужно было убедиться, что Филонов все еще жив, и я сунула ему под нос старинное зеркальце с длинной резной ручкой, которое выпало мне на колени из сумки. Я где-то читала, что если человек жив, то поверхность зеркала должна запотеть. Но как только зеркало оказалось на уровне губ моего друга, он судорожно втянул воздух и пришел в себя. Я увидела в его широко распахнутых серых глазах смертельный ужас. Он вцепился мне в руку и дышал так, будто его все это время держали под водой. Но Марат опять просчитался. Я уже знала, кто я на самом деле. Я поднесла зеркало к лицу и почувствовала теплое дыхание большого зверя на своей шее.
«Ты не имеешь права это делать, – проскрипел сзади меня старческий голос. – Здесь ты на нашей территории, и ваши фирменные штучки не работают».
На заднем сиденье сидел Марат, а рядом с ним безобразная старуха в черных очках и вуальке. Ее голова тряслась, а нос почти слился с подбородком в едином тремоло.
«Убери ЭТО немедленно, или он сейчас умрет. Я повторять не буду».
Филонов задышал, но делал это с таким хрипом, будто ему вставили в трахею трубку. Потом он схватился за горло и стал биться головой о сиденье.
Я убрала зеркало обратно в сумочку.
«Марат, помоги ему. Клянусь, у нас ничего не было».
Старуха сзади захихикала так мерзко, что у меня пошел мороз по коже.
«Дурочка думает, что кого-то волнует то, с кем она спит. Нет, принцесса, здесь это совершенно не важно. Ты изменила нам по-другому. Ты проникла в мир вещей, как разведчик во вражеский лагерь. Мы тебе открыли кованые ворота и постелили красную дорожку. Мы ценили и любили тебя, как свою кровинушку, ты была лучшая. Маратику и не снилась та сила, что ты имела над нами. Ты могла бы стать нашей королевой, сменить, наконец, меня на этом посту. Но ты вдруг ни с того ни с сего объявила нам войну. Как это понимать, Несси, дорогая? У тебя было все на свете, все в мире. Все, что только можно желать. И вместо благодарности ты начинаешь уничтожать нас. За что? За нашу любовь к тебе? Вот сейчас ты, негодница, снова вмешалась и испортила акт белонгирования. Более того, ты испортила нашу репутацию. Что теперь скажут наши респектабельные клиенты? Эту выставку мы можем проводить только раз в несколько лет, потому что, скажу тебе, не так просто найти клиентов, жаждущих совершить переход. Это огромный труд, большая работа, деточка. Нужно, чтобы человек смотрел на вещи так, словно они боги. Чтобы его сердце стало биться в унисон мотору автомобиля. И только в таком случае возможен полный переход. Ты любишь этого человека?»
Я видела, как Марат искоса взглянул на меня и потом снова уставился куда-то внутрь себя.
«Марат, что за цирк? Какого хрена ты притащил с собой бабку? Давай выйдем и поговорим один на один. Только помоги мне откачать Филонова, вызови врача. Прошу тебя, Марат. Не молчи же ты, черт возьми!»
Но он не слышал меня. Или делал вид, что не слышит. Зато бабка не на шутку разозлилась.
«Я тебя, идиотка, последний раз спрашиваю – ты любишь его? Сделаешь все, чтобы не отдать нам его душу?»
«Да».
«Поступишь в наше полное подчинение?»
«Да, обещаю. Только скорее. Он умирает, вы же видите».
Филонов опять посинел, его сердце почти не билось. Марат молча курил, глядя в окно на беснующуюся толпу. А старуха приблизилась ко мне и зашептала на ухо:
«Он всего лишь наполняет собой другой сосуд. Он мог бы стать кем-то большим, чем обычный человечишка, но ты ему помешала. Теперь это лузер, ничего хорошего у него в жизни не будет. Ни денег, ни славы. Да не переживай так, успеем. Дай мне руку».
Мерзкая старуха схватила меня за кисть и ткнула в безымянный палец чем-то острым. Это была хрустальная узорчатая трубка, которая заканчивалась на конце львиной мордой. По трубке побежала моя кровь.
– Вот так-то лучше, деточка. Теперь ты никуда от нас не денешься. Давай сюда сумку.
– Вы отпустите его?
– Слово королевы.
– Марат, сука. Да не молчи же ты!
Я стала дергаться, пытаясь очередной раз снять с себя ремень безопасности, но он намертво пригвоздил меня к сиденью.
– Сумку сюда. Или твой дружок сейчас подохнет. Не достанется ни вам, ни нам. Тут лучше не мешкать. Марат, займись этим.
Марат дернул у меня из рук сумку так, что чуть не вырвал руки. Я видела в боковое зеркало, как он с большим усилием приоткрыл заднюю дверь, потому что там до сих пор топтались эти зомби-покупатели. В небольшую щель он вытряхнул все содержимое моей сумки и быстро захлопнул дверь снова.
– Опасное дело, черт возьми, – зашептала бабка. – Когда я в свое время разбила зеркало, меня еле спасли.
И тут я увидела, как чей-то острый каблук наступил на хрупкое стекло, на мое старинное зеркальце. Раздался страшный грохот. Мне на минуту показалось, что рухнул потолок. А потом словно где-то далеко вдали раненое животное жалобно протрубило и скорбно затихло. Моя рука, которую когда-то отметил Захер, адски заныла. Я поняла, что совершила страшный грех.
– Одним рогатым меньше, – засмеялась бабка, гадко тряся своим носортом.
В тот же миг машина заскрипела металлическим скрежетом и заглохла. Двери открылись. Публика вокруг будто застыла на секунду, готовая обрушиться на нас и растерзать в одночасье. Я наклонилась вниз и стала подбирать и засовывать вещи обратно в сумку. Когда я взяла за ручку зеркало – его стекла тут же посыпались на пол. И тут женщина с собачкой, которая наступила каблуком на зеркало и разбила его, задергалась и закричала: «Уберите это, уберите. Помогите!» Вокруг началась невообразимая паника. Люди лезли к выходу, наступая на тела тех, кто упал в давке на пол. То тут, то там раздавались звуки хрустнувших костей.
– Хорошо, дети мои. Отпускайте этого парня на волю и пойдем, попьем чайку. Там все и обсудим. Марат, садись, дружок, за руль.
Зал вмиг опустел. Раненых быстро вынесли охранники, где-то вдали завывали сирены «Скорой помощи». А Филонов все так и сидел на стуле, куда посадил его Марат, глядя немигающим взглядом перед собой. Но он уже немного пришел в себя и снова был похож на моего прежнего друга. Через боковое стекло я видела, как он осматривается кругом, словно очнувшись после долгого мучительного сна. Я знала, что больше никогда его не увижу, но была уверена, что поступаю правильно. Конечно, мне не хотелось поступать в рабство к эйдосам, но убить невинного Филонова, который за всю мою жизнь единственный отнесся ко мне со столь искренней нежностью и добротой, я не могла. Он был мне дорог, как одна из возможностей быть счастливой, как самое прекрасное из воспоминаний, которое я буду теперь беречь, потому что больше у меня ничего не осталось. И знаешь, я оказалась права. Теперь это воспоминание – моя последняя защита от тварей, пролезающих день за днем в мое сердце.
За окном было темно. Вечный сумрак подкрадывался ко мне. Мы еще долго мчались по какому-то еле освещенному узкому туннелю – скрытой от всех дороге под Финским заливом. Я сидела на заднем сиденье, словно пойманный воришка в полицейской машине, а эта странная парочка – спереди. Слезы текли и текли, но мне уже было все равно – видит ли кто мою слабость или нет. По дороге в ад все земное кажется довольно глупым. Автомобиль вынырнул из-под земли где-то в районе Репино. Наша милая компания зашла в красивый особняк, и бабка резво поковыляла по длинному извилистому коридору. На вид ей было лет сто пятьдесят, даже удивительно, откуда взялась такая прыть. Стоит отметить, что она была в длинном черном платье, да еще и на каблуках сантиметров в десять. Без шуток, я еле поспевала за ней. Марат мрачно шел позади меня, все так же не роняя ни слова. Он был будто палач, что угрюмо точит свой топор в ожидании исполнения приговора. Стены коридора напоминали галерею 1812 года в Эрмитаже, только венчали их не портреты знаменитых полководцев, а прекрасные в своем разнообразии гербарии. Казалось, тут представлены все цветы мира. Сколько же надо было трудиться, чтобы так красиво и аккуратно усеять полотна маленькими засушенными цветочками. Они были собраны в цветовые гаммы, которые заполняли целые стены. Как точные мазки художника-импрессиониста, цветы дополняли друг друга по цвету и свету, кружась и закручиваясь в картины, ничем не уступающие творениям Ван Гога. Однако чем дальше мы шли, тем меньше красоты оставалось на стенах. Вместо цветов в рамах запестрели чучела птиц разных видов, а потом их и вовсе сменили засохшие морды зверей.
«Странное местечко, не находишь?» – решила я прощупать ситуацию. Меня все еще не покидала надежда, что я смогу отсюда выбраться.
«Не более странное, чем Музей Средневековья».
«Откуда ты знаешь? Вмонтировал камеру мне в глаз?»
«За тобой следили».
«Кто?»
«Пара любовников, что была с вами».
«Не ври, они милые люди».
«Все люди милые, пока ты не потрясешь перед их носом пачкой денег. Те двое не исключение».