разделяя сам космос и его описание и считая диалектику искусством умозаключений на основании вероятного, Платон же (равно как и неоплатоники) понимает диалектику онтологично, и потому говорит о дедуцируемости не отдельно рассматриваемого описания космоса, но самого космоса, включая тем самым действительность (космос) в диалектический процесс [51, 618, 685; 49, 7 – 2, 379 – 380]. Схожую трактовку основного принципа «теории идей» Платона встречаем у Вл. Соловьева:
«Идея есть умозрительная сущность или безусловный образ бытия, совпадающий с безусловным образом мышления» [91, X, 474].
Весьма важные черты диалектики (в указанном аспекте) на примере сравнения систем Платона и Гегеля отмечены в работе Лосева «Николай Кузанский и антично-средневековая диалектика» [54, 344 – 345]. Аналогичные положения считает базовыми для известного направления в истории мысли и С.Н. Трубецкой, постулирующий в начале обобщающей работы «Основания идеализма» следующее:
«В основании человеческого разума, мыслящего сущее, лежит всеобщий, универсальный разум – в одно и то же время начало мышления и бытия: он обусловливает собою истину человеческого познания и разумность всего существующего. Он обусловливает познаваемость природы, ее сообразность логическим законам нашей мысли; он же обусловливает собою и осуществимость разумных целей во внешнем мире, в деятельности человека» [96, 594; также 605, 672].
В марксистской теории, опирающейся на аксиому определенного соответствия мышления и бытия, диалектика трактуется как определяющая общие, универсальные закономерности и мышления, и действительности [см.: 23, 200 – 205, 207], притом что конечные причины подобного подчинения обычно не рассматриваются и вся аргументация сводится к указанию на материю, первичную по отношению к сознанию, и на механизм отражения, лежащий в основе сознания как свойства высокоорганизованной материи. См. также комм. 23* к СС.
Этот принцип, восходящий к платоновскому диалогу «Менон» (72 b – d) и в той или иной степени присущий всем «идеалистическим» теориям, в русской философии встречается у П.Д. Юркевича в его историко-философском очерке «Идея» (1859):
«Идея вещи есть необходимая форма вещи, то, что дает вещи этот, а не иной образ существования, то, что наделяет ее отличительной и определенной действительностью» [108, 30].
Аналогичный тезис встречаем в работе Лосева СС [62, 303 – 304].
Термины «идеализм» и «материализм» в отношении к философским учениям стали применяться с XVIII в. Так, в частности, Г. Лейбниц в одной из своих работ в 1702 г. говорил о Платоне как представителе идеализма, и об Эпикуре как представителе материализма. До этого времени – в XVII в. – термин «материализм» служил для обозначения теорий, обобщавших физические представления о материи как веществе. Для понимания приведенного высказывания Лосева, как представляется, полезным будет обращение к небольшой по объему работе Вл. Соловьева «На пути к истинной философии» [92, 2, 324 – 338]. Именно здесь Соловьев обращает внимание читателей на «коренной недуг», которым, по его мнению, страдает «умственное развитие новой Европы», на «основную ошибку картезианской школы, тяготеющую надо всем европейским просвещением» – на
«признание действительного существования в нашем мире двух безусловно особых и независимых друг от друга субстанций: с одной стороны, мертвого вещества… и с другой стороны – бесплотного, нематериального духа» [92, 2, 327 – 328].
Именно это разделение, считает Соловьев, привело к тому, что
«весь ученый мир Европы разделился на два чуждые и большею частью враждебные друг другу лагеря: одни занялись исключительно вещественной и механической стороной мироздания, оставляя без внимания или даже прямо отрицая все духовное; другие же исключительно сосредоточились на идеальной и логической стороне существующего, пренебрегая всем физическим и материальным» [92, 2, 329].
Выход из сложившейся ситуации Соловьев видит в признании фиктивной самобытности «и мертвого вещества, и чистого мышления», которые имеют реальность только в том, от чего они отвлечены абстрагирующей способностью ума – в реальной жизненной полноте действительности [92, 2, 330]. И, судя по всему, Лосев в этом вполне согласен с Вл. Соловьевым. Укажем также на тщательные дефиниции 10-и типов идеализма в соловьевской энциклопедической статье «Идеализм» [91, XII, 586 – 587].
Классификационное разделение практически всех учений в истории мысли на два противоборствующих направления, предполагавшее необходимость признания правильности лишь только одного из них, и довольно специфическая интерпретация «идеализма» и «материализма» постулируется в работе Ф. Энгельса «Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии», известной на русском языке в переводе Г.В. Плеханова (1892). Энгельс рассматривает вопрос
«об отношении мышления к бытию, духа к природе
(Die Frage nach dem Verhältnis des Denkens zum Sein, des Geistes zur Natur)»
с точки зрения определения относительной, и в то же самое время – производящей, первичности (die Ursprünglichkeit) духа или природы (непосредственно, по Энгельсу, связанной с признанием или отрицанием сотворенности мира Богом), и именно в этом аспекте проводит указывавшееся различение:
«Те, которые утверждали, что дух существовал прежде природы (die Ursprünglichkeit des Geistes gegenüber der Natur behaupteten) и которые, следовательно, в конечном счете, так или иначе признавали сотворение мира… составили идеалистический лагерь. Те же, которые основным началом считали природу (die Natur als das Ursprüngliche ansahen), примкнули к различным школам материализма» [73, 21, 283].
При этом нельзя упускать из виду того, что Энгельс согласен с точкой зрения (проявившейся, в частности, у Л. Фейербаха – см.: [86, XVIII, 165, 167, 186 – 187, 189, 195]), изначально рассматривающей религиозную доктрину о творении мира духовным началом (зарождавшуюся в виде представлений о душе) как результат не-должного, искаженного хода мысли, развивавшегося в направлении олицетворения сил природы и последующей их абстракции. Другими словами, религиозный опыт как таковой (и, соответственно – идеализм в целом) в данном случае предстает как восприятие объективных естественных событий, объясняемое самим человеком (т.е. исключительно субъективно) с помощью сверхъестественного (и потому – в конечном счете – необъяснимого) и самим же человеком почитаемое в качестве основы религии. Плеханов, к примеру, так и говорит:
«Если бы Фейербах обладал теми сведениями, которые дает современная нам этнология, то он мог бы прибавить, что философский идеализм исторически происходит от анимизма, свойственного первобытным народам. На это указал еще Э. Тейлор…» [86, XVIII, 193, 299].
Этот же подход ярко проявляется в чеканных формулировках «Материализма и эмпириокритицизма», использующих термин «психическое» для обозначения внутреннего мира человека, его субъективности:
«Суть идеализма в том, что первоисходным пунктом берется психическое; из него выводится природа и потом уже из природы обыкновенное человеческое сознание. Это первоисходное „психическое“ всегда оказывается поэтому мертвой абстракцией, прикрывающей разжиженную теологию» [32, 18, 238].
Плеханов не менее категоричен в своих работах «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю» (1895):
«Идеализм стремится объяснить все явления природы, все свойства материи теми или иными свойствами духа. Материализм поступает как раз наоборот. Он старается объяснить психические явления теми или другими свойствами материи, той или другой организацией человеческого или вообще животного тела… Материализм и идеализм исчерпывают важнейшие направления философской мысли» [86, VII, 61 – 62]
и «Основные вопросы марксизма» (1908):
«Идеалисты сначала превращают мышление в самостоятельную, независимую от человека сущность… а потом объявляют, что в ней, в этой сущности, разрешается противоречие между бытием и мышлением именно потому, что ей, независимой от материи сущности, свойственно отдельное, независимое бытие» [86, XVIII, 195].
Весьма интересно в связи с этим выделение Г. Гегелем, кроме субъективного идеализма кантовской философии,
«согласно которому то, что составляет содержание нашего сознания, есть лишь наше содержание, содержание, полагаемое лишь нами…» [11, 1, 162],
идеализма абсолютного, с точки зрения которого
«настоящее определение конечных вещей и состоит в том, что они имеют основание своего бытия не в самих себе, а во всеобщей божественной идее»,
и который, в силу этого, может служить в качестве основы религиозного сознания (но ни в коем случае – не производящей субъективной основой религиозного опыта) [11, 1, 163]. Как нам представляется, важными для понимания исходных позиций, от которых отталкивались теоретики марксизма, являются также §§ 381 – 389 «Энциклопедии» Г. Гегеля.
О своем отношении к марксистскому взгляду на историю философии Лосев, трактовавший идеализм как
«функционирование понятий как таковых, без опоры на какое-нибудь непонятийное бытие» [