первые истоки органической природы недоступны физическому исследованию, то это необоснованное утверждение ведет лишь к утрате исследователем мужества. Смелому утверждению всегда дозволено противопоставить другое, не менее смелое, и тем самым наука не сдвинется с места. Объяснение природы продвинулось бы хотя бы на один шаг, если бы можно было показать, что иерархия всех органических существ сложилась посредством постепенного развития одной и той же организации» [107, 1, 90],
хотя, по мнению автора, именно в «едином начале природы» (другими словами – в идее организующего начала, формирующего мир в систему, что, вероятнее всего, и считалось в древности мировой душой [107, 1, 93]; см. также: [23, 102 – 103]), проявляющемся не в последнюю очередь в «стремлении к формированию», и следует видеть причину жизни [107, 1, 178], или «всеобщее начало жизни», которое должно мыслиться не как извне приходящее к органической материи (подчиняющейся физико-химическим закономерностям) и тем самым как бы одушевляющее ее, но как создающее саму эту органическую материю, и потому не могущее входить в процесс жизни в качестве составной части [107, 1, 180]. Сам Шеллинг предлагал своеобразное «соединение» позиций витализма и химизма [107, 1, 147], продолжая при этом говорить о целесообразности живого, как его принципиальном качестве, невыводимом из сферы физических и химических процессов [107, 1, 138], и о «положительной причине жизни», которой животная материя повинуется наравне с физико-химическими закономерностями [107, 1, 158, 163]. Обратим внимание и на то, что именно в этой работе Ф.В.Й. Шеллинга четко прослеживается тенденция к соотнесению «обоснования философией своих утверждений» с «экспериментирующей физикой» [107, 1, 106], но при этом, как и у Канта, определяющее значение все же признается за целостностью организации живого, в противовес механистическому объяснению состава этого живого [107, 1, 165].
Г.В.Ф. Гегель, критически переосмысливая вклад Канта и предлагая в связи с этим свое видение пути развития мысли, основывающейся на предложенных Кантом постулатах о цели как имманентном определении живого существа (§§ 57 – 60 «Энциклопедии»), в то же время подходит к указанной проблеме более строго, четко выделяя три ее основных аспекта и считая необходимым логически показать, чем отличается
«жизнь, как чистая идея, от природной жизни, рассматриваемой в философии природы, от жизни, поскольку она находится в связи с духом» [10, VI, 222].
При этом Гегель, так же как и Шеллинг, подчеркивает недопустимость рассмотрения живого (организма) как составленного из вещества и внешне прилагаемой цели (одушевление), хотя и делает это с использованием привычной для себя терминологии:
«Так как понятие ему имманентно, то целесообразность живого нужно понимать как внутреннюю целесообразность; понятие имеет бытие в живом как определенное понятие, отличное от своей внешности и в своем различении пронизывающее ее и тождественное с собою. Эта объективность живого существа есть организм…» [10, VI, 227].
Но, в отличие от Шеллинга, Гегель рассматривает не соотношение организма и физико-химического механизма в их противопоставленности, но (применительно к философии природы [11, 2, 363]) качественно восходящий ряд (§§ 195 – 218 «Энциклопедии»): механизм – химизм – телеология – организм, причем завершающий член ряда, организм, есть (в гегелевском словоупотреблении) истина двух первых, т.е. единство различия непроницаемо внешнего (механизм как соотношение только с собой) и проникающе внутреннего (химизм как соотношение с другим) соположений [10, 6, 234].
Из отечественных философских исследований этой проблемы можно указать определение, данное Вл. Соловьевым в энциклопедической статье «Жизнь»:
«…в философском смысле – такой способ существования, в котором множественность частей и различие форм данного целого связываются целесообразно известным единством, находящимся в самом этом целом, а не полагаемым извне» [91, XII, 582].
Вполне очевидно, что Вл. Соловьев защищает именно органический подход (в философском аспекте) к определению жизни. На этой же основе базируется учение Н.О. Лосского, изложенное в его работе «Мир как органическое целое» (1917). Причем, по мнению этого мыслителя, именно идея органического целого
«есть условие познаваемости мира, так что дóлжно признать одно из двух: или мир во всех своих проявлениях имеет сторону, согласную принципам органического мировоззрения, и тогда он познаваем, или мир не имеет такой стороны, и тогда знание о нем невозможно» [70, 344].
Высказывался по этим вопросам и предшественник Вл. Соловьева на кафедре философии Московского университета П.Д. Юркевич (в статье «Язык физиологов и психологов») – в ходе полемики с Μ.А. Антоновичем, защищавшим положения, высказанные в статье Н.Г. Чернышевского «Антропологический принцип в философии» [см.: 108, 371 – 372, 376, 385].
Нелишним будет и обращение к хорошо известным читающей публике того времени исследованиям собственно биологической стороны вопроса. Так, например, академик В.И. Вернадский, затрагивая проблему возникновения жизни в своей работе «Начало и вечность жизни» (1922), придерживался обоснованного Ф. Реди (1626 – 1698) принципа биогенеза (происхождения живого только из живого: omne vivum ex vivo), подтвержденного экспериментами Л. Пастера и развитого Р. Вирховым по отношению к теории клетки: всякая клетка – из клетки (omne cellula ex cellula). (Справедливости ради стоит отметить, что возникновение самого первого живого Ф. Реди относил к проявлению воли Творца [8, 338].) В этой же статье, среди прочих, были упомянуты и некоторые положения гипотезы однократного, невоспроизводимого позднее, абиогенеза (появления живого из неживого), на которых позднее формировалась теория А.И. Опарина [8, 339]. Особый же интерес, в данном случае (с учетом особенностей словоупотребления, уровня развития научной мысли того времени и позиции самого В. Вернадского, резко разделявшего науку от философии), представляют взгляды В. Вернадского по поводу противостояния витализма и авитализма (физико-химического редукционизма) в вопросе о сути живого: естественнонаучная методика для исследователя-натуралиста должна оставаться незыблемой при изучении структуры живого организма, но вопрос о полноте понимания всего живого организма и сводимости всех его проявлений к имеющимся в распоряжении естествоиспытателя «материям и энергиям», положительно решавшийся материалистическим учением в философском аспекте, именно в силу своей научной необоснованности ставиться не должен [8, 346 – 347].
В своей книге «Происхождение жизни» (1924) А.И. Опарин развивал гипотезу о появлении жизни в жидкой среде (первоначальном «бульоне») путем «выпадения геля», другими словами – возникновение жизни представляется здесь как результат эволюционных физико-химических процессов (в частности – коагуляции). Гипотезу А.И. Опарина горячо поддержал кембриджский профессор Дж.Б. Хэлдейн (J.В.S. Haldane), также предполагавший в своей работе «The origin of Life» (1929) возможность самозарождения жизни в скоплении огромного количества органических соединений, названном им «горячим разбавленным бульоном» (hot dilute soup; впоследствии закрепилось название первичный бульон, или протобульон – primeval soup). В настоящее время абиогенетическая теория Опарина – Хэлдейна (равно как и более поздняя теория Дж. Бернала) не отвергается наукой, хотя в ее адрес и выдвигаются серьезные критические замечания.
Однако, заслуживает внимания то обстоятельство, что при изучении возможностей и условий возникновения жизни А.И. Опарину удалось в заданных определением Ф. Энгельса терминологических рамках предложить компромиссную трактовку характеристики жизни. А именно, говоря о химических процессах (реакциях), происходящих в живом веществе и характеризующих обмен веществ, он подчеркивает:
«…специфично для живой материи то, что в протоплазме эти реакции определенным образом организованы во времени, связаны между собой в единую целостную систему. Они протекают здесь не случайно, а в строго определенной последовательности, в известном гармоническом порядке, который лежит в основе всех жизненных явлений. Принципиально отличает протоплазму от всех систем неорганического мира присущая жизни определенная направленность, целеустремленность указанного порядка… и весь этот порядок направлен к единой цели, к самообновлению и самосохранению всей системы в целом» [81, 321].
Немаловажно здесь то, что целеустремленность в подобных случаях, во избежание допущения витализма, объяснялась характерным для живых целостных систем свойством самоорганизации. На наш взгляд, в тезисе А.И. Опарина большую роль играет именно значимость (смысл, как устремленность к целостности), которая объединяет совокупность составных частей в единое целое. Следует также учитывать предложенное Л.С. Бергом в 1922 г. учение о номогенезе, в основе которого лежало положение о биологической эволюции как процессе, протекающем по определенным внутренним закономерностям, направленным в сторону усложнения биологической организации (в отличие от дарвиновской теории, не предусматривавшей возможности целенаправленности развития).
В ходе уже упоминавшихся «дискуссий» проблеме жизни было уделено особое внимание. Основной вопрос, послуживший камнем преткновения для противоборствующих сторон, заключался в проблеме сводимости / несводимости всех процессов природного характера к действию тех видов энергии, которые изучают физика и химия. Причем сторонники сводимости (механисты) – Л. Аксельрод, А. Тимирязев, Л. Варьяш, И. Скворцов-Степанов [