ОАСМ [57, 895 – 899].
Более подробно об этих учениях см.: [65, 799 – 800; 41, 202 – 203; 57, 697 – 698, 700 – 703].
Гуссерль Эдмунд (1859 – 1938) – немецкий философ, основоположник современной феноменологии (теории явления), первоначально трактовавший ее задачу как анализ структур «чистого сознания». Гуссерль считал, что феномен следует трактовать не просто как явление чего-либо иного (сущности), но как то, что само себя обнаруживает в непосредственной явленности сознанию. С этих позиций феноменология предстает в виде метода интуитивного усмотрения идеальных сущностей (феноменов), обладающих непосредственной достоверностью. Впоследствии, с усилением в феноменологии субъективистских тенденций, она начинает оказывать заметное влияние на философию экзистенциализма. О значении работ Гуссерля по античной философии Лосев говорит в ОАСМ [57, 696 – 698], АКСН [34, 71 – 72, 331 – 332] и ДХФ [41, 174]. Позднее, в беседе с Ю. Ростовцевым, Лосев указывал на то, что термин «эйдос» при анализе античной философии был заимствован им именно у Гуссерля [46, 701].
Коген Герман (1842 – 1918) – немецкий философ, представитель Марбургской школы неокантианства. Кантовскую «вещь-в-себе» Коген трактовал не как существующую вне и независимо от познания, но как целенаправленную идею мышления. В соответствии с этим, мышление должно порождать не только форму, но и содержание познания. Более подробно о специфике неокантианства Лосев говорит в работах ФИ: прим. 16 [65, 799 – 800] и ДХФ: прим. 2 [41, 166 – 167].
Наторп Пауль (1854 – 1924) – немецкий философ, ученик Г. Когена. В трудах по античной философии Наторп сближает метод Платона с трансцендентальным методом Канта, интерпретированным с точки зрения Марбургской школы неокантианства. Особенности учения марбургских неокантианцев в их отношении к эйдологии Платона раскрыты в ОАСМ [57, 700].
Лосев указывает на принципиальную ограниченность философии, воспринимающей эмпирическую методологию естественных наук. В этой связи укажем близость формулировок Лосева к рассуждениям Вл. Соловьева в его статье «Опыт синтетической философии» об ограниченности предмета изучения конкретных (естественных) наук формами бытия и, в силу этого, недосягаемости для этих наук принципов самого бытия. По Соловьеву, единственный методологически допустимый в данном случае выход представляется в виде доктрины абсолютного бытия, моделируемого путем абстрагирования от всех наличествующих и возможных форм бытия – гипотетического бытия вообще [см.: 91, I, 247 – 248].
Представляет определенный интерес сравнение приведенных утверждений Лосева с теоретическими положениями, высказывавшимися Э. Гуссерлем в его работе «Философия как строгая наука» (на рус. яз. впервые: Логос. Μ., 1911, кн. 1. Переиздание см. в сборнике: Гуссерль Э. Философия как строгая наука. Новочеркасск, 1994).
См. комм. 56* к наст. работе.
В данной связи, значительный интерес представляют работы Лосева, собранные в книге «Хаос и структура» (Μ., 1997).
Кант употребляет термин «ноумен» (греч. νοουμενον) в § 3 диссертации «О форме и принципах чувственно воспринимаемого и интеллигибельного мира» (1770) в значении предмета интеллекта, не данного чувственным образом:
«Предмет чувственности – чувственно воспринимаемое; то, что не содержит в себе ничего, кроме познаваемого рассудком, есть интеллигибельное. В античных школах первое называлось феноменом, а второе – ноуменом» [27, 2, 285].
В «Критике чистого разума» дается развернутая (исправленная и дополненная Кантом во втором издании) и тщательно детализированная теория соотношения феноменов и ноуменов [27, 3, 234 – 248 / 295 – 316].
См. комм. 5* к наст. работе.
Более подробно взаимосвязь «факта» и «смысла» рассмотрена в работах ФИ [65, 765 – 767, 754 – 756] и ДХФ [41, 107 – 111]. О феноменологическом «воздержании от фактов» см.: ОАСМ [57, 366, 476, 551].
В монографии, специально посвященной философии И. Канта (1929), В.Ф. Асмус специально подчеркивал особенность данного словоупотребления:
«Подлинная диалектика может быть только там, где есть подлинное противоречие. Только в том случае можно говорить о диалектике, если мы вынуждены об одном и том же предмете высказывать утверждения, противоречащие друг другу в одно и то же время и в одном и том же отношении» [2, 145 – 146, 166; ср.: 23, 257 – 258, 261 – 262, 272; 77, 56].
В проблеме «являемости и не-являемости» сущности Лосев выделяет весьма важный методологический момент, отличающий логику противоречия от противоречивой логики, а именно – диалектическую осуществимость тождества и различия одновременно и в одном отношении, принципиально уходящую от формально-логического запрета подобного противоречия (подробнее см.: [57, 512, 546 – 548; 41, 25, 171; 52, 799]). По наблюдениям Лосева, ограниченность признания формальной логики как единственного метода рассуждения постепенно осознается уже Платоном в диалоге «Евтидем» [57, 355 – 363] на примере анализа софистических утверждений. Противоречивые суждения не могут быть синтезированы только с описательно-феноменологической точки зрения (для Платона – исходной), когда возможно признание правильности либо тезиса, либо антитезиса, но никак не с диалектической (к которой Платон подходит позднее). В качестве примера затруднений, к которым приводит такая постановка вопроса софистами, Платон приводит следующий вывод:
«Значит, коль скоро ты знаешь, ты человек знающий?… Но если ты чего-то не знаешь, ты будешь человеком незнающим… И таким образом, ты как таковой одновременно и существуешь, и не существуешь в одном и том же отношении» (293 c – d).
Софист, разумеется, незаметно смешивает частное знание и знание вообще («коль скоро ты человек знающий, разве ты не должен в силу необходимости знать все?») и, опять же, частное незнание превращает в отсутствие знания вообще, потому-то и становится возможен столь необычный вывод – тот же самый человек как знающий и существует, и не существует. Позднее Лосев резюмирует следующим образом:
«На самом деле, софист должен был бы сказать, что знание и незнание могут принадлежать одному и тому же человеку, но это не значит, что знание и незнание есть одно и то же. Очевидно, софист умеет отличать частности, но не умеет их обобщать в том новом и целом, что их охватывает» [85, 1, 755].
(В этом смысле требование Аристотеля к непротиворечивости («Метафизика» 1051a 10 – 13, 16) вполне удовлетворяется).
В ОАСМ диалектическое противоречие рассматривается Лосевым на примере более поздних диалогов Платона:
«Исходный пункт диалектики… есть такое отождествление бытия и инобытия, или бытия и небытия, при котором бытие само порождает свое инобытие, так что оба они и абсолютно тождественны, и абсолютно различны… [В „Софисте“] показано, как бытие и небытие, взаимно порождая друг друга и взаимно отождествляясь, сливаются в одну самопротиворечивую цельность сущности… [Диалектика] не может помыслить решительно никакого эйдоса без того, чтобы тут же не указать его антиномико-синтетического происхождения… это-то самое антиномико-синтетическое происхождение и есть диалектика» [57, 482, 484 – 485].
Рассматривая антитетику положений «одно тождественно с собою» и «одно отлично от себя» (именно в одном отношении), Лосев говорит об их диалектическом синтезе в положении «одно есть становящееся одно» [43, 94 – 95]. Весьма важной особенностью диалектики категорий для Лосева является введение в «Пармениде» Платона понятия «мгновенности», или «мига» [57, 532 – 533]. Диалектические категории различаются и отождествляются не во времени, а в мгновенье, чем собственно и объясняется возможность одновременного сосуществования (и невозможность совершенного разделения, изолированности) диалектически противоречивых утверждений, которые взаимно друг друга предполагают. См. также: [34, 171 – 172, 402 – 403; 57, 548 – 549; 72, 73 – 74].
Говоря о соотношении формальной логики и диалектики, Лосев неоднократно подчеркивает, что закон противоречия в диалектике рассматривается в качестве тезиса в единстве и взаимообусловленности со своим антитезисом:
«…диалектика не просто отрицает закон противоречия, но считает его только тезисом. Этому тезису она противопоставляет его антитезис и затем синтез. Таким образом, закон противоречия, собственно говоря, не отрицается, а сохраняется, но сохраняется как момент более общей структуры» [51, 629 – 632; 52, 799].
Поэтому, как считает А.Ф. Лосев, утверждение и отрицание, имеющие свое значение только во взаимной соотнесенности, обладают «статусом» противоречия лишь благодаря своему изначальному единству – диалектическому совпадению, которое и лежит в основе практически всех построений античной диалектики:
«…закон противоречия только и возможен на основе закона диалектического совмещения противоречия» [34, 119; см. также: 49, 8 – 1, 368].
О специфике взглядов Платона и Аристотеля на указанную проблему см.: [