Он сделал еще один шаг к матушке. Костяшки его пальцев побелели.
– Допустим, ты сможешь меня низложить, – продолжал он. – Допустим, объявится тот, кто захочет стать моим преемником. Правда, такого дурака еще придется поискать, ведь он будет приговорен твоими чарами послушно исполнять любую твою волю, а случится ему чем-либо тебя прогневать, за его жизнь никто не даст и ломаного гроша! Даже если ты торжественно отречешься от своей опеки, этот человек всегда будет помнить, что правит он исключительно с твоего разрешения. Он никогда не станет настоящим королем! Или, скажешь, я вру?
Матушка отвела глаза. Маграт и нянюшка попятились, готовясь в любое мгновение кинуться на пол и прикрыть голову руками.
– Ну так что, может, я вру?
– Нет, – ответила матушка. – Ты не врешь…
– Вот именно.
– Но есть некто способный низложить тебя и без моей помощи, – медленно проговорила она.
– Ты имеешь в виду того малыша? Что ж, приводи его сюда, когда он вырастет. Подпоясанный мечом отрок, ищущий свою судьбу… – Герцог хмыкнул. – Ужас, как романтично! Правда, у меня будет много времени, чтобы хорошенько подготовиться к встрече. Пусть попробует.
Невесомый кулак короля Веренса мелькнул в воздухе, но цели своей так и не достиг – прошел прямо сквозь челюсть Флема.
Герцог же навис над матушкой. Расстояние между их носами сократилось до одного дюйма.
– Возвращайтесь к любимым котлам, вещие сестрички, – посоветовал он.
Матушка Ветровоск, подобно огромной, разъяренной летучей мыши, мчалась по коридорам Ланкрского замка. Зловещий смех герцога до сих пор отдавался в ее голове.
– Во всяком случае, ты могла бы наградить его парой фурункулов, – заговорила наконец нянюшка Ягг. – Или геморроем, что тоже неплохо. Этого нам никто не запрещает. Страной он бы правил по-прежнему – только стоя. Хоть посмеялись бы. Или свищ – тоже милое дело.
Матушка Ветровоск не обронила ни слова. Если бы гнев и впрямь обладал свойством гореть, то кончик ее остроконечной шляпы рассыпал бы сейчас снопы искр.
– Хотя, может быть, он бы совсем свихнулся, – проговорила нянюшка, стремясь идти в ногу с подругой. – Кстати, есть для этого хорошее средство – зубная боль.
Она искоса бросила взгляд на кислую гримасу матушки.
– Брось ты переживать! Они меня даже пальцем не успели тронуть. Но вообще-то, спасибо.
– Неужели ты думаешь, это я о тебе так переживаю, Гита Ягг? – фыркнула матушка. – Маграт очень уж нервничала, вот я и пришла. Лично я всегда говорила: если ведьма не может защитить себя, то это уже не ведьма.
– Кстати, Маграт очень неплохо поработала с деревом.
Здесь матушка все-таки сумела обуздать ярость и выдавить из себя кивок.
– Она быстро идет вперед, – согласилась она. Оглянувшись, она нагнулась к уху нянюшки: – Перед ним я бы в этом никогда не призналась, но должна сказать тебе, что он нас сделал.
– Не знаю, не знаю, подружка, – покачала головой нянюшка. – Вот мой Джейсон соберет дружков, тогда посмотрим…
– Ты же видела его стражников. Крепкие парни. Это раньше здесь всякие слабаки служили.
– Мы можем немного пособить мальчикам.
– Даже не думай об этом. Пусть люди сами разбираются.
– Наверное, ты права, Эсме, – кротко отозвалась нянюшка.
– Ясное дело, права. Магия существует затем, чтобы ею управляли, а не затем, чтобы править самой.
Нянюшка кивнула, а потом, вспомнив о своем обещании, нагнулась и подобрала с пола обломок булыжника.
– А я было подумал, что ты забыла, – проговорил рядом с ее ухом призрак.
Отставая от старших ведьм на несколько шагов, Маграт отбивалась от вертящегося вокруг нее Шута.
– И когда мы с тобой снова увидимся?
– Ну, не знаю… – отвечала Маграт, прислушиваясь к ликующей песне собственного сердца.
– Может, сегодня вечером? – предложил Шут.
– Вряд ли, – сказала Маграт. – Сегодня у меня куча всяких дел.
В сущности, куча сводилась к стакану горячего молока и ученым записям тетушки Вемпер, посвященных разработкам в области прикладной астрологии, однако внутренний глас подсказывал Маграт, что путь ухажера должен быть усеян терниями, ибо это только разожжет аппетит влюбленного.
– Тогда, может, завтра? – не унимался Шут.
– Вообще-то, я собиралась завтра вечером голову помыть.
– Значит, я беру отгул в пятницу.
– В пятницу вечером мы всегда по горло загружены работой.
– Тогда давай встретимся днем!
Маграт помешкала. Не слишком ли она доверяется незнакомому, хотя и внутреннему гласу?
– Днем? – переспросила она.
– В два часа. На лужайке возле пруда, идет?
– В два часа?
– Да, да, да! Приходи, хорошо? – едва не взмолился Шут.
– Эй, Шут! – эхом разнесся по коридору голос герцогини.
Лицо Шута мигом перекосилось.
– Мне надо срочно идти, – проблеял он. – Но мы ведь договорились? На лугу. Я обязательно что-нибудь этакое на себя надену, чтобы тебе легче было узнать меня. Ну как, договорились?
– Хорошо, – безвольно отозвалась Маграт, не в силах устоять перед его исступленным натиском. И тут же, развернувшись, устремилась вдогонку за старшими подругами.
Площадь возле замка превратилась в кромешный ад. Толпа, сквозь которую матушке и Маграт пришлось прокладывать дорогу, увеличилась за это время стократно, хлынула через покинутые стражей ворота внутрь замка и теперь теснилась возле главной башни. И хотя акции гражданского неповиновения были пока в новинку для жителей Ланкра, горожане успели усвоить несколько основных навыков подобных мероприятий. Основным из навыков было грабле– и серпопотрясение, прием, исполняемый местными манифестантами крайне незамысловато, то есть путем простого поднятия и опускания названных предметов, причем в конце каждого цикла собравшиеся делали страшные лица и дружно рычали: «Гр-р-р! Гр-р-р!» Однако нашлись и такие граждане, которые не уловили изюминку и неповиновение свое выражали в размахивании флагами и свирепом улюлюканье. Некоторые умники из числа учащейся молодежи уже взяли на заметку наиболее склонные к быстрому возгоранию постройки. Словно из-под земли возникли лоточники[13], продающие мясные пирожки и запеченные в булочках сосиски, и развернули на площади бойкую торговлю. Еще немного, и в чей-то невинный череп наверняка угодил бы первый злополучный камень.
Ведьмам, оказавшимся на верхней ступеньке лестницы, которая спускалась к главным воротам, открылся океан человеческих лиц.
– Смотрите, вон Джейсон! – воскликнула счастливая нянюшка. – А вон там – Вейн, а рядом с ним – Даррон, Кев, Трев и Нев…
– Обязательно их запомню, – проговорил герцог Флем, встревая в группу и по-братски обнимая ведьм за плечи. – А на моих арбалетчиков вы обратили внимание? Видите, вон на той стене…
– Мы заметили, – угрюмо ответила матушка.
– Ну, в таком случае дружно улыбнитесь и помашите ручками, – посоветовал герцог. – Пускай народ знает, что мы с вами поладили. В конце концов, всем известно, что именно радение о благе государства привело вас сегодня в замок. – Он повернулся к матушке: – Да, я знаю, ты можешь придумать сотни каверз, способных отравить мне жизнь. Но все они в конечном счете бесплодны. – Герцог несколько отстранился. – Но я же разумный человек. Убеди людей угомониться, и, может, я соглашусь отказаться от некоторых чересчур вызывающих законов… Разумеется, никаких гарантий с моей стороны!
Матушка не ответила.
– Улыбнись же и помаши ручкой! – приказал герцог.
Матушка вяло подняла ладонь и помахала рукой – механический жест, вряд ли являющий ее надежду на будущее. Тут же, скривив недовольную мину, матушка больно пихнула в бок нянюшку Ягг, которая упоительно зубоскалила и размахивала руками.
– Чего резвишься-то, а? – прошипела она.
– Да ведь там же наши Рит и Шарлин со своими детишками, – объяснила нянюшка. – Э-ге-гей!
– Заткнешься ты или нет, чучело трухлявое?! – прорычала матушка. – Немедленно возьми себя в руки!
– Изумительно, изумительно! – воскликнул герцог.
Он и сам было поднял обе руки, но одну тотчас поспешно сунул за спину. Рука зверски ныла. Этой ночью он снова пустил в дело рашпиль, но ничего так и не добился.
– Люди Ланкра! – вскричал он. – Отныне вам нечего бояться! Я, ваш самый искренний друг, намерен оградить вас от посягательств со стороны ведьм! Сегодня они поклялись оставить вас в покое!
Пока он говорил, матушка не спускала с него глаз. Сразу видно, один из этих, маньяков дефективных… Никогда не знаешь, чего от таких ожидать. Сначала всю печень выстрижет, а потом спросит, как ты себя чувствуешь.
Она вдруг ощутила, что герцог смотрит на нее так, будто ждет от нее каких-то действий.
– Чего тебе еще?
– Я только что объявил, что прошу почтенную матушку Ветровоск сказать собравшимся несколько слов.
– Ты что, действительно объявил об этом?
– Конечно!
– Ну, на сей раз ты зашел слишком далеко…
– А куда еще зайду! – захихикал герцог.
Матушка повернулась к толпе, которая смотрела сейчас только на нее.
– Всем расходиться по домам, – отчеканила она.
– И все?! – удивился герцог.
– Да.
– А почему мы не услышали заверений в вечной преданности моему престолу?
– Ты меня спрашиваешь?… Гита, опустишь ты наконец свои руки?!
– Извини, Эсме.
– Мы тоже сейчас уходим, – сообщила матушка.
– А мне казалось, мы так здорово поладили, – удивился герцог.
– Гита, идем! – проскрежетала матушка. – Маграт, ты куда, вообще, смотришь?
Маграт виновато потупилась. Все ее внимание было поглощено общением с Шутом, хотя необходимо отметить, что роли обеих сторон в разговоре сводились главным образом к разглядыванию плит под ногами и разглаживанию одежды. В девяноста случаях из ста настоящая любовь – это мучительное, до коликов в суставах, оцепенение.
– Мы уходим, – буркнула матушка.
– В пятницу в два часа дня. Помнишь? – прошипел Шут.