– Все честно и по справедливости, – кивнул Боггис. – По справедливости! – громко повторил он, покосившись в сторону Шута, который, окончательно придя в себя, теперь клацал зубами от ненависти. – Вот что значит решить вопрос по-государственному. Очень обязан. Может, чего-нибудь для себя закажешь? В этом сезоне мы внедряем новинку по тяжким телесным. Практически безболезненно, даже почувствовать ничего не успеваешь.
– Никаких следов повреждений, – добавил младший племянник. – Кроме того, предоставляется выбор конечности.
– Благодарю, – с прежней лаской в голосе отозвался Томджон. – У меня в этом районе старые связи, которые до сих пор не подводили.
– Что ж, рад за тебя. Остается лишь пожелать всего наилучшего.
– И заплатить гонорар за улаживание конфликта, – напомнил Томджон, когда разбойники намылились было сделать ноги.
Сероватый налет на головешке ночи рассыпался по небесам Анк-Морпорка. Томджон и Хьюл сидели друг против друга за столом в своих апартаментах и пересчитывали монеты.
– По моим расчетам, чистая прибыль составляет три серебряных доллара и восемнадцать медяков, – заявил наконец Томджон.
– Зрелище было достойное, – признался Шут. – Особенно когда они предложили забежать к ним домой и поделиться с тобой своими деньгами, после того как ты толкнул речь о правах человека.
Подцепив на палец еще целебной мази, он щедро помазал очередную шишку на своей голове.
– Молодой даже разрыдался, – добавил он. – Уму непостижимо.
– Ничего, это пройдет, – успокоил Хьюл.
– А ты настоящий гном?
Хьюлу не слишком хотелось обсуждать реальность своей персоны.
– Зато ты, сразу видно, круглый дурак, как и полагается настоящему шуту.
– Ну да… У меня даже бубенцы имеются, – хмуро промолвил Шут, потирая помятые ребра.
– Точно, даже бубенцы есть.
Томджон поморщился и лягнул под столом Хьюла.
– Честно сказать, я вам очень благодарен, – сказал Шут, не без усилий поднимаясь на ноги. – И я бы хотел засвидетельствовать свою признательность… Здесь поблизости никакого трактира нет?
Томджон подвел его к окну и описал рукой широкий полукруг:
– Смотри, видишь на дверях домов пивные кружки?
– Вижу. О боги! Они здесь что, размножаются?
– Точно. А видишь ту таверну на углу, с бело-синей вывеской?
– Кажется, вижу.
– Так вот, по моим сведениям, это единственное место в квартале, которое время от времени закрывается.
– Тогда покорнейше прошу разрешить угостить вас парой кружечек, – сказал Шут, переминаясь с ноги на ногу. – Надеюсь, твой спутник также не откажется принять что-нибудь на свою скромных размеров грудь?
Хьюл ухватился за край стола, распахнул пасть, чтобы извергнуть поток брани, но…
Передумал.
Он уставился на своих будущих собутыльников, совершенно позабыв об открытом рте. Его челюсти захлопнулись сами собой.
– Что-то не так? – осведомился Томджон.
Хьюл отвел глаза в сторону. Устал он, видно, за эту ночь.
– Так, обман зрения, – буркнул он. – Кстати, от выпивки я отказываться не стану. Пойдем примем хорошенько на грудь.
«И чего я вечно сопротивляюсь?» – подумалось ему.
– Может, я даже пару песенок спою, – добавил он.
– А к'кое с'лдщее сл'во?
– П-мойму, золото.
– А-а-а-а…
Хьюл заглянул в свою кружку. Да, пьянство просветлению никак не способствует.
– Слушай, вроде ты пр'пустил одно «золото», – заметил он.
– Когда это? – удивился Томджон, на макушке которого красовался колпак Шута.
Хьюл попытался вспомнить поточнее.
– Полагаю, – сказал он, собираясь с мыслями, – это случилось между «золотом» и «золотом». Так мне кажется. – Он снова заглянул в кружку. Та была пуста. Душераздирающее зрелище. – П-мойму… – Он напрягся, подыскивая нужное слово. – П-мойму… в общем, еще от одной я б не отказался…
– Я плачу, – вступил Шут. – Но не плачу. Ха-ха-ха.
Он поднялся со скамьи и врезался головой в потолок.
С десяток жилистых рук, невидимых в полумраке пивной, напряглись, пальцы сжались вокруг верных топорищ. Та часть Хьюлова мозга, которая была еще трезвой и в ужасе созерцала свою пьяную в дугу сестрицу, заставила хозяина приветливо помахать рукой в направлении сплошной борозды ощетинившихся бровей.
– Все н'рмально, – выкрикнул Хьюл, обращаясь к заведению в целом. – Вы не обижайтесь на него! Он, эта, как его, ну, имбецил. А, да, Шут, вот он кто. Смешной такой Шут из этого, как его…
– Из Ланкра, – подсказал Шут, грузно бухаясь на скамью.
– Пр'льно… Это где ж такой… Кожная болезнь какая-то, а не город. В общем, не умеет он вести себя. За всю жизнь, поди, ни одного гнома не видел.
– Ха-ха-ха, – громко заржал Шут. – У нас гномов недорост… Ха-ха-ха…
Тут кто-то постучал Хьюла по плечу. Обернувшись, тот увидел перед собой бугристую, покрытую жесткой щетиной рожу, выглядывающую из-под железного шлема.
– Слышь, приятель, ты бы посоветовал своему приятелю потише веселиться, – поступило предложение из-под шлема. – А не то вскоре он будет пировать с чертями в преисподней!
Хьюл вперился в алкогольную дымку, медленно плывущую перед его глазами.
– А ты сам кто такой? – поинтересовался он.
– Я – Башнелом Громодав, – представился гном, ударив себя кулаком в обтянутую кольчугой грудь. – Так ты хорошо меня понял?
Хьюлу наконец удалось отчасти развеять дымку.
– Слушай, а я тебя знаю… – сообщил он наконец. – Ты – хозяин косметической фабрики, что на Бедокурной улице. На прошлой неделе я покупал у тебя партию грима…
На лице Громодава отразился панический ужас. И воинственный гном испуганно склонился над столом.
– Ты чего орешь? Тише ты, тише… – зашипел он.
– Ну точно! – обрадовался Хьюл. – Производства «Эльфийский Парфюм и Румяна Компани».
– Кстати, отличная штука, – проговорил Томджон, отчаянно пытаясь удержаться на чересчур узкой скамейке. – Номер девятнадцать, к примеру, румяна «Трупно-Зеленые». Мой отец вообще говорит, что лучше на Диске не найдешь. Просто класс.
Гном смущенно затеребил топорище.
– Ну, э-э-э… – промямлил он. – Вообще-то… М-да… Но… Конечно… Нет, спасибо, в общем. У нас только самые лучшие ингредиенты.
– Этой штукой их и добываете? – безмятежно осведомился Хьюл, указывая на грозное оружие Громодава. – Или сегодня ночью ты не работаешь?
Брови Громодава вновь ощетинились, разом став похожими на импровизированную летучку тараканов.
– Слушай, а ты, часом, не из театра?
– Из него самого, – ответил Томджон. – Бродячие актеры. Нет, – поправил он себя. – Теперь уже оседлые актеры. Ха-ха. Вернее, сползающие с лавки.
Гном вдруг оставил в покое свой топор и плюхнулся на скамью рядом с Хьюлом. Лицо его озарилось крайним воодушевлением.
– Я у вас на прошлой неделе был, – сообщил он. – Чертовски здорово, скажу я вам. Там про парня и девчонку было. Девчонка, значит, замуж за другого вышла, за старика, а потом этот парень объявился, но ей сказали, что он умер, так она сначала места себе не находила, а дальше вообще яд приняла. Но потом оказалось, что тот человек был на самом деле совсем другим, только не мог признаться ей, потому как… – Громодав шумно высморкался. – В общем, все умерли. Очень трагично. Признаюсь, я всю дорогу домой рыдал. Она была такой бледненькой…
– Номер девятнадцать плюс слой пудры, – весело пояснил Томджон. – И чуточка коричневых теней.
– А?
– И еще пару накладных платков под жилет, – добавил Томджон.
– Чего он болтает? – повернулся гном к крупным – как бы ни страдал этот эпитет – авторитетам в трактире.
Хьюл ухмыльнулся, не поднимая глаз от своего пойла.
– Ну-ка, парень, представь им монолог Гретелины, – сказал он.
– Запросто.
Томджон поднялся, стукнулся головой о своды трактира, вновь опустился на табурет и в конце концов встал на колени, сочтя это достойной заменой. Приложив руки к месту, которое, если бы не пара шальных хромосом, было бы его бюстом, он заговорил:
– «Быть или не быть, вот в чем вопрос…»
Пока Томджон произносил монолог, гномы, сгрудившись вокруг него, не смели вымолвить ни слова. Когда же у одного выпал из руки топор, все прочие яростно на него зашикали.
– «…Любовь моя, пью за тебя!» – закончил Томджон. – Выпиваю яд, переваливаюсь через зубцы крепостной стены, далее бегом по лестнице вниз, сбрасываю платье, облачаюсь в наряд Второго Комического Стража и появляюсь на сцене слева. «Ну и дела, чума на всех на вас…»
– По-моему, вполне достаточно, – спокойно заметил Хьюл.
Несколько гномов, опустив на лица шлемы, предавались безутешным рыданиям. Весь трактир дружно похлюпывал носом.
Громодав промокнул глаза кольчужным носовым платочком:
– Я такую грустную историю в первый раз слышу, – и уставился на Томджона.
– Постой-ка! – вскричал он, пораженный невероятным открытием. – Да это же мужчина. Проклятие, а я по уши втюрился в ту девчонку на сцене! – Он подтолкнул в бок Хьюла. – Слушай, у него эльфов случайно в роду не было?
– Чистокровнейший человек, – разом опроверг все домыслы Хьюл. – Я и отца его знаю.
Он уже в который раз внимательно поглядел на Шута, который с открытым ртом внимал происходящему, и перевел взгляд на Томджона.
«Не-е, – подумал он. – Просто совпадение. Бывает…»
– Он же настоящий актер, – продолжил он свое объяснение. – А хороший актер сыграет кого угодно.
Хьюл чувствовал, как взгляд Шута буравит его коротенькую шейку.
– Да, но одеваться женщиной – это как-то… – с сомнением пробормотал Громодав.
Томджон стянул с ног сапоги, подложил их себе под колени и очутился с гномом нос к носу. Несколько секунд он присматривался, после чего чуточку изменил свое лицо и повернулся к публике.
Взгляду посетителей трактира явилось сразу два Громодава. Правда, один из них почему-то стоял на коленях и был гладко выбрит.
– Чума на ваши головы… – пробормотал Томджон, подражая говорку гнома.
Гномы всегда славились незатейливым чувством юмора, поэтому шутка Томджона имела оглушительный, невероятный успех. Пока посетители трактира воздавали почести Томджону и Громодаву, Хьюл вдруг почувствовал, что кто-то смущенно трогает его за плечо.