Волхвы ждали девушку у хижины Хотобуды: Чернобог с кривым посохом да два его помощничка-приблуды – похожий на старый пень Колимог и толстый, как расползшаяся квашня, Кувор. Оба, говорят, из самого Киева. Еще были три старухи-волхвицы – Чернозема, Хватида да Доможира, – правда, они у хижины не толклись, видно, ждали во дворе Чернобога.
Завидев Радославу, все трое жрецов разом поклонились, низко-низко, до самой земли. Густая и длинная борода главного волхва словно бы подметала слежавшийся ноздреватый снег, черный от вылетавших в волоковые оконца хижин копоти и дыма.
– Почет да здравие тебе, невестушка! – хором проговорили жрецы, а Чернобог глянул недобро, с ухмылкою.
– Пошли.
Радослава махнула рукой.
– Погодите, сейчас хоть приоденусь.
– Не надо, – покачал головой Чернобог. – Уже приготовлено все. Идем!
Девушка вдруг ощутила, как подкатывает к самому горлу горький противный комок, холодный-холодный, такой, как бывает от недавней обиды, горя или от нахлынувших вдруг нехороших предчувствий.
– Ну, коли пора, так идем, – справившись с собой, севшим голосом произнесла Радослава.
Жрецы еще раз поклонились. Первым, постукивая по снегу посохом с привязанными к нему колокольчиками, пошел Чернобог, за ним – Радослава, а уж следом и Колимог с Кувором.
Утро выдалось теплым, как, впрочем, и ночь. Ярко слепило глаза растопившее тучи солнышко, мокрый снег поскрипывал под ногами, на ветках старой березы, что росла у дворища волхва, весело чирикали воробьи. Полнеба было ярко-бирюзовым, светлым, а другая половина все еще клубилась разноцветными тучами – фиолетовыми, желтыми, палевыми. В воздухе пахло навозом, сыростью и неумолимым запахом близкой весны. Еще месяц – и появятся проталины на лугах да лесных опушках, растает снег и первые ростки ярко-зеленой травки потянутся к небу. Жаль, Радослава этого уже не увидит, не побежит уж больше с девками на луга, не совьет венки, не запоет песню, укрываясь в лощине от теплого, внезапно нахлынувшего дождика.
Дождь, дождь,
На бабину рожь,
На дедову пшеницу,
На девкин лен
Поливай ведром.
Погрустнела Радослава, задумалась о своем, однако ж видела-истово кланяются ей люди. Не Чернобогу, не волхвам, а именно ей, невесте. Что ж, может, оно так и надо?
У ворот во дворе Чернобога уже ждали старухи. Поклонились в пояс, взяли девушку под руки да с ласковым шепотом повели в избу. Творимира туда, ясное дело, не пустили.
– Эй, Твор-Творша, что, не знаешь, что с сестрицей делается? – Тут же подскочили ребята, откуда и взялись. Принялись дразнить, насмешничать, ну, уж это как водится – от зависти, с чего ж еще-то?
– Да знаю я все, – отбивался покрасневший отрок.
– Так расскажи, расскажи! Мы-то никогда не видали.
– И расскажу!
– Ага, расскажешь, как же. Видали мы, как тебя со двора погнали, ровно пса худого.
– Сами вы псы! – обиделся Твор. Нагнулся, подвязал покрепче на ногах лапоточки. Онучи знатные наверчены были – белые, льняные, с вышивкой красными нитками – сестрица вышивала, – тут вам и солнышко, и снопы, и коровы, и страшная богиня Мокошь с мертвыми головами, и Род с Рожаницами. Пока подвязывал Твор лыковые завязочки, кто-то из отроков забежал сзади, пнул – на, мол, тебе, чтоб не врал! Творимир ткнулся лицом в грязный снег, обиделся, что лжецом обозвали.
– А ну-ка, – сказал, поднимаясь, – я не я буду, коль не посмотрю, как там все происходит, как приготовляются да что пьют-едят. Ну, а уж что на капище будет, вы и сами знаете, да и в этот раз, чай, припретесь.
– Да уж придем, куда денемся. Сестрицу твою проводим с почетом. Ты нам поведай только, как там все происходит, перед капищем, а то кто что говорит.
– Ужо. – Твор стряхнул налипший к коленам снег. – Поведаю. Подмогните только чуток на дворище проникнуть.
Ребята помогли. Отвлекли слуг да рабов-челядь, двое стали к частоколу-ограде, по их спинам ловконько вскарабкался Твор, – глядь – а он уже и на дворище. Большой двор у волхва Чернобога, просторный. Две избы, соединенные клетью, амбары, конюшня, птичник, хлев с овином да с ригою. Еще и маленькие избенки – для слуг, да будки для цепных псов. Вона, унюхали чужого, аспиды, разбрехались, загремели цепями. Как бы мимо них пробежать? А вон, за челядью!
Четверо рабов заносили в дом тяжелые кадки с водою, Твор и проскочил за ними, никто и не спросил зачем да куда, – не рабское это дело спрашивать, на то у ворот страж имеется, мосластый парняга с дубиною, мимо которого да мимо псов вошь и та не проскочит, не говоря уж о каком-то там отроке. Ну, а раз здесь он, значит – пропущен, значит – зван, значит – так и должно быть.
Неслышно скользнув вместе с рабами в полутьму дома, Твор притаился за кадками. Хорошее было место, удобное – и темно, и от очага тепло, и все, что вокруг делается, видно. А дела в волхвовской избе творились странные. Полностью лишенная одежды Радослава возлежала на широком ложе, составленном из трех скамеек, накрытых тяжелой ромейской тканью. Левой рукою девушка опиралась на подложенную под голову кошму, в правой держала серебряный кубок, из которого время от времени отпивала и как-то неестественно смеялась. Твор невольно залюбовался сестрой – какая она все-таки красивая! Длинные стройные ноги, узкая талия, живот – плоский, как точильный камень, грудь… не большая, но и не маленькая… Творимир неожиданно покраснел, почувствовав, как нахлынуло вожделение – это к собственной-то сестрице, невесте Рода! Отрок быстро перевел взгляд на жрецов – те сидели за столом, что-то пили и откровенно таращились на девчонку, свистящим шепотом отпуская скабрезные шутки. Радослава-то их не слышала – судя по пустым глазам и дурацкому смеху, она, похоже, уже парила в каком-то своем мире, – а вот Твору все было слышно прекрасно, и услышанное вовсе не прибавляло уважения к волхвам, а сестрицу почему-то становилось жалко.
– Ишь, красивая девка, – отхлебнув прямо из корца бражки, усмехнулся толстомясый Кувор. – Такую можно с хотеньем попользовать, а, брате Чернобог?
– Уймись покуда! – грозно прикрикнул на него Чернобог. – После меня отпробуете, как и с прочими было. А сейчас не время еще, вон, девка-то не доспела. – Повернувшись к девушке он умильно улыбнулся: – Пей, пей, дева!
– Пью, – засмеялась Радослава. – Питье у тебя, волхв, уж больно пьяное.
– Так ведь ничего не жаль для невестушки!
Волхвы противно загоготали, а возлежащая на ложе девушка томно смежила веки.
– Эвон, девка-то, – старый волхв Колимог ткнул в бок Кувора, – как бы не заснула!
– Заснет – разбудим, – захохотал тот. – Верно, брат Чернобог? А ведь такую красу можно было бив наложницах оставить, а?
– Не стала б она наложницей, – скривился Чернобог. – Горда больно. Что ж, тогда пусть подыхает лютой смертию да думает, будто станет невестою Рода. Так он ее и ждет, дурищу!
Жрецы снова расхохотались.
«Что они говорят такое?! – с ужасом подумал Твор. – „Лютая смерть“, „дурища“, „горда больно“… Это ведь они про сестрицу! Опоили уже чем-то… А та-то и впрямь поверила… Ой, не зря хмурилась матушка Хотобуда, не радовалась, а мы-то, дурни… Спасать надо сестрицу, спасать!»
Решив так, отрок еще более затаился и, почти не дыша, слушал. Впрочем, волхвы уже больше не говорили – действовали. Первым начал Чернобог. Поднявшись из-за стола, он скинул портки, подбежал к ложу, погладил лежащую Радославу по животу и, издав звериное рыканье, навалился на нее, задергался, оглаживая заскорузлыми ладонями податливое девичье тело.
– Умм! – дергаясь, рычал Чернобог, потом отвалился в сторону, уступая место передравшимся между собой жрецам.
– Я сначала, я! – брызгая слюной, кричал Колимог. – Я ведь старше!
– Ах, ты так, старая колода? – Толстый Кувор с неожиданным проворством схватил лежащий на лавке посох и изо всех сил звезданул старика по хребту. Тот взвыл и выхватил из-за пояса нож.
– Уймитесь вы! – Чернобог наконец поднялся с ложа. – Чай, на всех хватит невестушки. – Он глухо захохотал, пошел в угол – Твор распластался по полу и прикинулся тенью, – помочился в кадушку и, довольный, возвратился к ложу. – А ну, подвиньтесь, братие! Да переверните-ка ее на живот. Во-от…
Радослава никак не реагировала на все, что с ней делали, лишь легонько стонала. А вот Твор… он стал серым от ужаса.
– Похотливые твари, – с ненавистью шептал он. – За что вы ее так? За что? – Из ярко-голубых глаз отрока катились крупные злые слезы. Творимир уже примерился схватить лежащий на столе нож да броситься на похотливцев… Однако сдержался. Так он сестре не поможет. Все равно убьют. Принесут в жертву… Тоже мне – «невестушка Рода». Что же, однако, делать? Что делать? Пожаловаться вождю, старому Житонегу? Так ведь Радослава объявлена невестою Рода – и все, что сейчас делали с ней жрецы, может, так и должно оно быть? И все равно – гнусно… Да и не станет Житонег ссориться с могущественным волхвом из-за какой-то там девки. Мало ли в роду дев?
– Ну, все, братие! – вдоволь натешившись, решительно заявил Чернобог. – Кликните бабок, пусть вымоют девку да готовят к ночи.
Кто-то – кажется, Колимог – проворно подскочил к двери.
– Эй, Чернозема, Доможира, Хватида!
Волхвицы уже толпились в сенях, словно давно дожидались зова. Быстро, без суеты, вошли в горницу, подхватили под руки спящую, глупо улыбающуюся Радославу и понесли через сени в другую избу.
– Ну, вот и славно. – Надев порты, Чернобог потер руки. – Теперь еще одно дело. Дожидается тут меня один охотничек от соседей, из рода куницы. Но вам его не доверю, сам позову – сие дело тайное.
Подмигнув соратникам, волхв вышел наружу. Отсутствовал он недолго, Твор так и не сумел незаметно покинуть свое убежище, только собирался, выбирал подходящий момент, вот уже привстал, приготовился выпрыгнуть – и тут же хлопнула дверь.
Вошел Чернобог в сопровождении неприметного человечка в овчинном полушубке и кожаных постолах, с охотничьим луком за плечами. Человечек уселся на лавку, поближе к очагу, протянул к горячим углям руки – видно, озяб.