о для тарана, и им долго не продержаться. Ворота, кстати, были открыты – похоже, старейшина Доброгаст со старцами градскими уже навострил лыжи к Вещему князю. А кривозубый сынок его, Витогост, одетый в лучшее свое платье, громко хвастал перед молодежью про то, с каким почетом принимал его киевский князь.
– Того больше, защиту от хазар обещал! – стуча себя в грудь, кричал Витогост. – А кто из молодых воев охоч будет – к себе в дружину звал, на Царьград обещал повести.
– На Царьград! – возбужденно повторяли окружившие Витогоста парни.
Старики недоверчиво перешептывались:
– Хазарина-то поди поймай. Не уплатим дани – налетит, пожжет все, уведет в полон девок да детушек малых.
– Батюшко волхв, – подбежав к башенке, поклонился быстроногий отрок. – Господине Доброгаст ждет, чтобы к князю ехать вместе. Лучших коней вывели из конюшни.
– Чего ж чужой князь-то пеш? – усмехнулся жрец.
– Видать, лесом шли, бездорожьем, – предположил отрок. – Так что передать, батюшко?
– Пусть подождут. – Волхв махнул рукою и еще раз, повнимательней взглянул на Вещего князя. Глаза жреца вдруг полыхнули черным огнем, а в груди возникло противное ощущение собственной слабости. Нет, еще рано… еще не время для встречи… Олег. Вещий Олег. Хельги-ярл…
– Что ты сказал, господине? – обернулся к Чернобогу трясущийся от страха Кувор.
– Так. – Чернобог быстро пошел к лестнице, крикнул мальчишке-посланнику, пусть, мол, староста да старцы градские, его, Чернобога, не дожидаясь, едут. А он, мол, потом подойдет, чуть позже, пока же и Колимога с Кувором вполне достаточно будет.
– Ой, нет, господине! – бухнулся на колени Кувор, да и Колимог затряс бородою, загромыхал ожерельем из змеиных голов. – Мы ж сами киевские, насилу от князя этого убежали. Нешто решил ты нас ему головами выдать?
– Ладно, можете не ходить, ваше дело, – угрюмо разрешил волхв. – Спрячьтесь где-нибудь, пересидите. Не век же тут чужаки будут.
Жрецы радостно переглянулись и, подобрав полы шуб, поспешили к усадьбе. Чернобог проводил их рассеянным взглядом и, немного подумав, решительно зашагал следом.
– Унемира, Малога! – первым делом подозвал он наложниц. – Собирайтесь, в дальние леса пойдем, да после к реке, к Лютонегу – волхву в гости. Припасов с собой возьмите да платья белые – мало ли, пригодятся для требищ. Да смотрите не болтайте, собирайтесь быстро.
– Вот славно! – выскочив в сени, радостно закричали девки.
Чай, хозяин-то не жен в дальний путь берет и не воинов. А к Лютонегу-волхву хоть и долог путь, да ништо, хаживали по осени, да и в позапрошлогодье были. Снег бы только не растаял раньше времени – быстро дойти можно. Собравшись, девки накинули на плечи теплые, подбитые овчиной, плащи и заглянули к волхву:
– Собрались, батюшко.
– Собрались, так идем. – Чернобог хмуро мотнул головой и, отправив девок на улицу, вытащил из-под лавки тонкий стальной прут с заостренным концом, недавно выкованный по его заказу кузнецом Межамиром.
– Ничего, – окидывая взглядом горницу, злобно прошептал волхв. – Мы еще встретимся с тобою, выскочка Хельги. Вот только чуть поднакопим силы…
В глазах жреца бушевало лютое черное пламя. Не своим умом думал сейчас он, а хитрым и гнусным умом Форгайла Коэла, черного друида Теней, убитого Хельги с товарищами возле далекого ирландского холма Тара. Друид был повержен, но черная душа его так и не успокоилась. Правда, прежней силы у друида уже не было. Пока не было…
Быстро нагнав девок, Чернобог завернул за угол усадьбы и, пройдя тайным ходом, вышел на тропу, ведущую к капищу. Девки молча шагали вслед за ним.
– Тетушка Хотобуда, ты что, не узнаешь меня? Это ж я, Радослава, дочка твоя приемная. – Со слезами на глазах девчонка упала на колени перед старухой. Остриженные волосы ее смешно топорщились, да и вообще, одетая в мужское платье Радослава больше напоминала сейчас красивого отрока, нежели молодую деву.
– Чур меня, чур! – испуганно замахала руками старушка. – Ты ж на том свете! Невеста Рода!
– Не на том, а на этом, – засмеялась девушка.
Хотобуда ахнула:
– Неужто обратно выгнали? Аль не понравилась чем Роду, не угодила?
– Да я там и не была. – Радослава обняла приемную мать. – Сбежали мы от волхвов с Твором. Он-то близ князя Вещего ошивается, да вот и сюда зайти должен. Ага! Слышишь, шаги? Твор!
Вошедший в хижину Хотобуды отрок низехонько поклонился.
– Рад, что во здравии ты, матушка. Ну, да некогда мне тут с вами. Староста Доброгаст велел обежать всех, созвать к хоромам на площадь. Так я побегу.
– Беги, беги, брате, – кивнула Радослава и, снова вспомнив об Ардагасте, залилась слезами.
Твор того не видал, убежал, только пятки сверкнули. Не большое было селище, но и не маленькое – не скоро обежишь, а ведь побыстрей велено. Нескольких отроков Доброгаст по деревням послал – покуда те притопают, уж и стемнеет. Впрочем, пришлый князь никуда не торопился, ждал в хоромах у старосты. Сам-то Доброгаст словно бы стал моложе, выпрямился и, не видя нигде главного своего конкурента во власти – волхва Чернобога, самолично отдавал приказания селянам. Слушались его беспрекословно, не бежали за советом к волхвам, век бы их не видеть. Так ведь не только Чернобога, а и других волхвов не было! Верные люди донесли – в леса Чернобог подался, не иначе как к дружку своему, волхву Лютонегу. Вот бы и сгинул в лесищах, волку бы в зубы попался иль проснувшемуся медведю в объятия. Может, и сгинет? Но и так киевский князь, самому ромейскому императору и хазарскому кагану ровня, разговаривал с Доброгастом уважительно, только с ним и советовался о будущем рода, словно и не было никаких волхвов. Нравилось такое старосте и сыну его, Витогосту, тоже.
Народ постепенно собирался перед хоромами. Молодые парни, закаленные в боях и охотах мужи, убеленные сединами старцы. Пришли охотничьи ватаги с ближнего леса, на санях-волокушах приехали из лесных деревень смерды, даже посланцы из рода куницы и те явились, вражины! Собрались все, переговаривались меж собою, ждали.
– Ну, вот теперь пора, княже, – посмотрев в затянутое бычьим пузырем оконце, кивнул Доброгаст. – Собрался народец, вот и потолкуем.
– Потолкуем, – поднимаясь с лавки, улыбнулся князь. Вышел на крыльцо вслед за старостой – молодой, синеглазый, веселый, – поклонился уважительно на три стороны, воскликнул:
– Здравы будьте, люди!
– Здрав будь и ты, князь, – откликнулись в толпе. – Почто пожаловал?
Хельги приосанился.
– Слыхал я, дань хазарам платите?
– Платим, господине, куда деваться?
– А не платите. Ужо я им хвосты прищемлю.
– Скажешь, теперь тебе платить придется?
– Угадал, друже. Только не так, как хазарам, а на треть меньше. И дружина моя вас, при нужде, всегда защищать будет. Потому говорю – идите все под мою руку.
– А куниц тоже звать будешь?
– И куниц, и медведей, и вас, бобров, не забуду, и весь народ радимичский, и дреговичей, и полочан, и вятичей. Единые у нас законы будут, и сильные слабых обижать не посмеют.
– Гладко стелешь, князь!
– Гладко? – Вещий князь повысил голос: – А вы спросите у полян, у древлян, северян, словен ильмерьских, что проживают у озера Ильмерь – многие его Ильменем неправильно зовут, спросите, плохо ли им живется всем вместе, с едиными законами, с единым разумным правлением, с защитою? Думаю, ни один не скажет, что плохо. Вот и вам надо бы так же!
– А если не пойдем?
Хельги усмехнулся:
– Скажу прямо – вы мою дружину видели. И это только малая часть, крупица.
– Значит, у нас выбор – тебе платить дань аль хазарам. А вдруг хазары посильнее окажутся?
– Не окажутся. – Князь надменно оперся на меч. – Клянусь Родом, Перуном, Даждьбогом. Отпета песня хазар, теперь мой голос слышен. Обещаю вам подмогу, защиту и правду.
– А дань? Говоришь, и впрямь меньше платить придется?
– Дань установлю разумную, как и сказал, на треть меньше. И строгую – повышать ее не буду. Будете знать, сколько должны, остальное все ваше. И ежели в Киеве, или в Ладоге, или в ином каком городе торговать вздумаете – найдете и там мою защиту и правду!
– И куницы найдут?
– А вот об этом скажу. – Хельги вытер выступивший на лбу пот. – Знайте, между собой вы теперь воевать не будете, за тем мои люди будут строго следить, и если проведаю что, уж не взыщите.
– А как же нам с куницами споры решать? – все не унимался кто-то.
– По закону, по правде, что для всех одна, – откликнулся князь. – А за убитых заплатите друг другу виру. Ну, решайтесь же! Или со мной, чтобы жить без злобы, междоусобиц и зависти, или под хазарами, которые, если захотят, живо дань увеличат. Думайте, решайте, это ваше право.
Еще раз поклонившись собравшимся, Хельги повернулся и ушел обратно в хоромы старосты Доброгаста. Слышал, как шумел на площади народ, как стучали мечами о щиты, кричали, даже, похоже, дрались. Нервно поглаживая бородку, князь плеснул в кубок браги и единым махом выпил. Подумалось вдруг – может, и в самом деле зря явился сюда с малой дружиной? Подождал бы до лета, собрал флот, а уж потом…
В горницу вдруг ворвался Доброгаст, радостный, возбужденный, с растрепанной седой бородой.
– Решились, князь, – с порога сообщил он. – Большинство сказало «ну их, хазар», идем под твою руку!
Хельги облегченно расправил плечи, чисто физически ощущая, как свалился с них большой, почти неподъемный груз. Снова вышел к народу, поклонился, не скрывая радости. Собравшиеся грянули клич, четверо выбегавших из толпы воинов, средь которых сын старосты Витогост, посадили князя на щит, подняли на перекрещенных копьях и понесли так, громко выражая свое одобрение.
«Ну, наконец-то, – расслабленно улыбаясь, думал Хельги. – Вот и кончилось все, вот и славно».
В кричащей толпе, правда, вполне мог оказаться и меткий охотник с луком и стрелами, не очень-то довольный решением веча, ну, да на такой случай шныряли между собравшимися зоркоглазые дружинники князя. Обошлось, никто не послал стрелу, ничья рука кинжал не метнула…