– Что же вы не отрубили ему голову и не проткнули тело осиновым колом? – Супруга Вещего князя выказала недюжинные знания относительно борьбы с нечистью. Впрочем, в Норвегии все это знал почти каждый.
– Не отрубили и не проткнули. – Хельги покачал головой. – Доверились хранителям законов – брегонам, уж они, казалось бы, должны были ведать все.
– А друид все же оказался хитрее!
– Но он теперь не имеет тела, не имеет волшебного камня, и сила его ничтожна!
Сельма обняла мужа.
– Все равно еще попытается мстить!
– Уже попытался, если верить снам. – Князь поднялся на ноги и, накинув на плечи плащ, подошел к оконцу, забранному свинцовой рамой с плоским италийским стеклом. В черном ночном небе над Подолом и Градцем вдруг полыхнула зарница. Кроваво-алая, она пронзила все небо, а затем прогремел гром.
– Гроза. – Встав рядом, Сельма прижалась к мужу. – Уже третья… Говорят, теперь воды в озерах и реках станут теплыми и можно будет купаться. Хочу свести дочерей на реку… Им так нравилось в прошлом году…
– Своди, – улыбнулся князь. – Но будь осторожна. Впрочем, я наказал стражам… Кажется, лет через семь-восемь нашим зятем станет франкский королевич Карл.
– Да, пока ты ездил в полюдье, я приняла еще одно посольство франков… И были посланцы с родины, от косматого Харальда. Он уже подчинил себе почти всю страну, от Трендалага до Вика… Многих выгонит. Ты знал когда-то Рольфа Пешехода?
– Лично не знал, но слыхать о нем приходилось.
– Так вот, Харальд изгнал Рольфа из Норвегии, обвинив его в кражах скота. Рольф сильно обиделся и рыщет с верной дружиной вдоль побережья.
Хельги покачал головой. Честно говоря, далекие норвежские дела тревожили его гораздо меньше, чем события в Гардаре. Еще бы…
– Харальд поклялся не стричься, пока не покончит со смутой.
– Покончит, – улыбнулся князь. – Харальда поддержат ремесленники, купцы, бонды… А несогласные уйдут в морские конунги. И мне снова станет жаль Англию, Ирландию и побережье алеманов и франков… Правда, сейчас я озабочен не тем. Худые вести идут с Ладоги.
– Я знаю, ты говорил. Нужно идти походом.
– Да… Но часть дружины настроена воевать с ромеями! Их можно понять – добычи там куда больше. Может быть, обождать с Ладогой до зимы?
Сельма нахмурилась.
– Думаю, не стоит. Если друид вновь начал вредить тебе, то время будет работать на него. Откуда ты знаешь, что он сейчас не в ладожских землях и не мутит там народ?
– Не знаю, – кивнул князь. – Но предполагаю. Однако ты зря называешь его друидом. Это лишь бледная тень того, что было. В прямом столкновении он неминуемо проиграет. Да и так – ну на что он сейчас способен? Проникать в чьи-то души – и то лишь краем, на время?
– Ты так уверенно говоришь…
– Я – Тот, кто знает. К тому же я чувствую послание Магн.
– Магн? – Сельма вопросительно вздернула брови.
– Магн дуль Бресал, девушка-жрица, которую когда-то смертельно обидел друид. С тех пор она мстит ему, как может.
– Так она сейчас где? В Ирландии?
– Нет. Намного, намного дальше…
Хельги улыбнулся и посмотрел в окно. Бушевал ветер, гнал по небу низкие зловещие тучи, грохотал гром, и молнии сверкали грозной ослепительной синевою.
– Красиво как! – восхищенно произнес князь.
Сельма кивнула:
– Мне тоже нравится это буйство Перуна!
– Перуна? – Хельги усмехнулся. – Ты назвала славянского бога и даже не вспомнила о родном громовержце Торе!
– Знаешь, я уже начала забывать наших богов, – взяв мужа за руку, призналась Сельма. – Мне кажется, они слишком кровавы… Здешние проще, добрее, хотя и не менее могущественны.
– И им начинают приносить кровавые жертвы… Частые жертвы, чего раньше не было.
– Друид?
– Может быть… Хотя мало ли амбиций у местных волхвов? Друид немощен, от него осталась лишь черная душа.
– Все равно. – Княгиня вздохнула. – Знаешь, есть такая местная поговорка – капля камень точит. Сегодня в одном месте мятеж, завтра в другом недовольство, потом вдруг хватишься – и нет уже власти. На твоем месте я бы не откладывала поход в Ладогу. Лучше прижать змею сразу, иначе поднимет голову и высунет ядовитое жало.
Хельги повернулся и, заключив супругу в объятия, крепко поцеловал ее в губы.
– Хочу сказать тебе, Сельма… Ты очень умна.
– Можно подумать, раньше ты этого не знал?
Князь тихонько рассмеялся:
– Знал, конечно… Но, признаться, не думал, что из тебя выйдет такая хорошая правительница!
– Идем спать, – пряча довольную улыбку, прошептала женщина.
– Спать? – Хельги подмигнул ей. – А может быть, займемся чем-нибудь поинтересней?
Гром гремел, и молнии сверкали над Киевом, над Почайной, над Глубочицей и Притыкой, над могучим Днепром. Наконец пошел дождь, захлестал тугими струями по крышам на Подоле, на Копыревом конце и Градце, на пристани и Щековице. К утру ливень разошелся настолько, что стражники на воротной башне перестали пристально вглядываться вдаль, все равно – ничего не было видно. В это самое время к дальним мосткам у впадения Глубочицы в Притыку, невидимый из-за начавшегося ливня, быстро приближался челнок, небольшой, но вместительный и крепкий. По узорчатой изукрашенной корме, рогожке, надежно прикрывающей дно, тщательно выделанным веслам видно было, что владелец суденышка немало им гордится. Несмотря на дождь, он продолжал грести, пока не оглянулся, приложив руку к глазам. Повернул к берегу, пошевелил рогожку.
– Вставай, человеце!
Из-под рогожки проворно выбрался старец – седой, но еще вполне крепкий и сильный. Старец был в обычной одежке смерда – пестрядинная рубаха, кожушок из овчины, лапти, сермяжная сума за спиною. Только глаза смотрели не по-крестьянски пронзительно, недоверчиво, иногда вспыхивая злобой. Седая всклокоченная борода, длинные, мокрые от дождя космы, серьга в виде мертвой головы в левом ухе, на шее, под рубахой, спрятано от нескромных взглядов серебряное ожерелье – давно это ожерелье приметил владелец челнока, но не расспрашивал – заплатил старик щедро. Да и как не заплатить – почитай, с самых верховий плыли.
– Глубочица, господине, – обернулся к старцу челночник, обычный, себе на уме, мужик, не молодой и не старый, с каштановой бородой, не короткой, не длинной, в круглой кожаной шапке и плаще, подбитом лисьим мехом.
– Храни тебя боги, довез-таки! – Старец скривил губы в улыбке, однако глаза смотрели холодно, строго: – Сколь я тебе доплатить обещал, друже?
– Две ногаты, – насторожился челночник.
– На вот тебе три – за дождь да за то, что быстро доставил.
Старик склонился над котомкой, развязал.
– Проверь, хорошие ли монеты?
Челночник наклонился… И, получив удар узким ножом в сердце, упал в реку. Вытерев об рогожку нож, старец убрал его обратно в котомку, выбравшись на мостки, отпихнул челнок, и тот медленно поплыл по течению в Почайну – реку и дальше, в Днепр…
Старик довольно осклабился – пока все складывалось как нельзя лучше. Теперь бы отыскать кой-кого, о ком говорил Чернобог. В самом деле, хватит сидеть в лесах, когда можно потихоньку захватить и власть, и богатство. Сам то Чернобог отправился поднимать мятеж в далеких северных землях – в Ладоге, а ему, волхву Лютонегу, наказал все сделать, чтобы задержать отплытие княжьей дружины как можно дольше. Лучше бы, говорил Чернобог, чтоб дружина Вещего князя вообще пошла б на Царьград, но всякое может случиться – уж больно хитер князь. Про княжью хитрость Лютонег уж и сам знал, без старого своего дружка Чернобога, – все хуже становилось волхвам, все меньше жертв получали древние боги и, соответственно, все меньше баловали своих жрецов вниманием и помощью. Помнил Лютонег еще старые времена, когда слово волхва куда как круче княжьего было, не то что сейчас. И ведь распалил его Чернобог, поманил властью, вот и обещал Лютонег-волхв сделать для него в Киеве все, что возможно. Да ведь и заплатил Чернобог вперед щедро! Куда как щедро… Можно, конечно, было б его и кинуть, да – про то знал Лютонег – оставались еще в лесах да на заболотьях верные Чернобогу людишки-послухи. Попробуй не выполни договор – пустят стрелу, вот и конец волхву. Нет уж, с Чернобогом по-честному надо, ведь с давних пор приятели они, дружки, да и изменился Чернобог за то время, что не видал его волхв. Другим стал – осанистым, важным… И не говорил – вещал. Да так, что иногда от одного взгляда старого приятеля Лютонег аж трясся – настолько страшно было! Это ему, волхву, а что уж говорить о простых людях?
Может, и выйдет что у Чернобога? Может, и возьмет власть, не сразу, постепенно, тихою сапой. Сначала на далеком севере, в Ладоге, а затем и в Киеве, и, уж само собой, в радимичских землях. Так то дали бы боги! Не жаль для такого дела и жертв, и времени собственного, и покоя. Ну, а если и не выйдет ничего, так что он, Лютонег, теряет? Да ничего… Так хоть в Киеве побывал на серебро Чернобога. Интересно, откуда у него столько? Может, и правду охотники баяли о пропавших безвестно купцах? Шли к Любечу лесом и вдруг пропали, все до одного, ни трупов не осталось, ни лошадей, ни повозок. А у Чернобога завелось лишнее серебришко. Ну, его дела. О своих теперь надобно думать, вернее – об общих. Был бы Лютонег поглупее, так сразу бы и пошел в корчму к Мечиславу-людину, как советовал ему Чернобог. Однако волхв недаром разменял шестой десяток. Многому научился, многому, – самое-то ценное в человеке ум да опыт. Так-то вот, еще плывя в челноке, и размышлял волхв всю дорогу. Не давал ему покоя Мечислав-людин. Как рассказал Чернобог, Мечислав человеком был верным, еще черному князю Дирмунду помогал, да многим. В общем, с давних пор Вещему князю Олегу недруг. Но это и настораживало. Олег не дурак, ой не дурак, неужто всех своих врагов не вызнал? Да вызнал, скорее всего, расправился с тем же Дирмундом-князем – Диром – да с Вельведом-волхвом. Совсем уж мелких людишек, роду незнатного – Истому да варяга Лейва, – судил, говорят, да в рабство ромеям продал. А вот Мечислава не тронул! Что, про него ни Лейв этот, ни Истома не рассказали? Чего им его скрывать-то? Значит, знал про Мечислава князь. А раз знал, тогда тут два пути вырисовываются. Либо Мечислав самолично обо всем князю доносит, либо люди его. Вот и думай – стоит ли обращаться за помощью к Мечиславу? Нет, уж лучше самому действовать. А в корчму к нему зайти все же надо, ведь там частенько бывают дружинники-гриди. Но не объявляться. И от Чернобога знак не показывать, приберечь на всякий случай. Где хоть он, знак-то?