– «Радость», «добро», «слава», – загибая пальцы, перечислил Здрав. – Я эти буквицы помню, изобразить смогу. Только где? И чем?
– Здесь. – Девушка показала подвеску. – А вот чем… – Она задумчиво оглядела ребят. – Пряжечки никакой нет ли?
– У меня сразу пояс сняли, – развел руками Здрав. – Может, у малых кого? Эй, Гостеня? Пояска нет ли?
Восьмилетний Гостеня – улыбчивый веснушчатый паренек – заворочался, протер глазенки.
– Поясок? Есть, вот он… Маменька подарила, с пряжкой. А почто вам мой поясок?
– Да поясок-то не нужен, пряжку давай. Да вернем, не бойся!
– Точно вернете?
– Давай, сказано!
Гостеня тихо заплакал.
– Да не кричи ты на него. – Радослава погладила мальчика по голове. – Не плачь, не плачь, Гостенюшка, вернем мы твою пряжку, а коли будет на то милость богов, так, может, и домой возвернемся.
– Скорей бы, – серьезно ответил Гостеня, протягивая девушке поясок. Маленький, тоненький, детский, с небольшой узорчатой пряжечкой.
Взяв ее в руки, Здрав с силой провел острым краем по мягкому металлу подвески.
– Рисует!
Высунув от усердия язык, он выцарапал четыре буквицы – сколько уместилось – Р. Д. С. Л. – «Радослава».
– Вот и славненько, – тихо порадовалась девушка. – Большое дело мы с вами сладили. Теперь бы только оставить ее где, да так, чтоб и варяги ничего не заметили, и отыскать легко было.
– Может, в песок, на мель, кинуть?
– Занесет песком-то… Ничего, придумаем что-нибудь. Чай, ведь выведут к ночи на берег.
– А не выведут? – Вскинул глаза Здрав. – Тогда как?
– Выведут. – Радослава усмехнулась. – Как придут кормить, пожалуемся на животы, болят, дескать…
К вечеру встали на ночлег, приткнулись к низкому, заросшему ивняком берегу на полпути от Киева к Любечу. Хельги выпрыгнул из ладьи одним из первых, быстро организовал охранение, хоть, казалось бы, и не его это дело было, однако ж тем не менее показывал молодой князь, что есть ему до всего дело.
– Князь с нами, – заметив видный издалека алый плащ, одобрительно судачили воины. – Значит, не оставят нас милостью своей боги.
Причалив, принесли жертву – несколько белых петухов. Разложили костры, затянули песни.
– Ой, ложку-то забыл! – потянулся к общему котлу Твор.
Гриди грохнули смехом.
– Так теперь жди, дадим тебе ложку… А лучше свою вырежь или, вон, в Любече купи завтра.
– А и вырежу, – упрямо усмехнулся Твор. – Вот еще, покупать буду.
Вытащив из привязанных к поясу ножен длинный хазарский кинжал – подарок Вятши, – отрок одним махом вырубил подходящую липовую ветку и проворно принялся за работу. Дело спорилось, летела вокруг пахучая стружка.
– Проворен в работе парень, – одобрительно заметил кто-то, и блаженно растянувшемуся у костра Вятше вдруг стало приятно – будто его самого похвалили. Быстро вырезав ложку – и в самом деле неплохая получилось, – Твор отполировал ее речным песочком и, воткнув в липу кинжал, дохлебал ею остатки варева. Потом выпросил у кого-то узенький ремешок, вдел его в специально проделанное в ручке ложки отверстие, привязал к поясу – теперь уж не потеряет! Так и уснул, довольный.
Утром проснулись рано, еще и солнце не встало, лишь яростно-алым полыхала вполнеба зарница. Другая половина неба была темно-синей, почти что еще черной, ночною, и там видны были звезды. Быстро собрались, забрались в ладьи, оттолкнулись, вспенили веслами воду – поплыли. Ветра не было, так и пошли на веслах – раз-два, раз-два, – спешили, хотели к обеду попасть в Любеч – крупный, но поменьше Киева, город. Особо задерживаться там князь не собирался, но до полудня разрешил людям прогуляться, развеяться, пока он сам будет вести беседы с наместником, боярином Твердиславом Олель-ковичем.
Дружинники, предвкушая близкий отдых, с улыбками ворочали тяжелые весла. Твор радовался вместе со всеми… и вдруг погрустнел. Посмурнел ликом, губы задрожали. Сотник Вятша положил ему руку на плечо.
– Почто, Творе, не весел?
– Кинжал, – стараясь не заплакать, тихо вымолвил отрок. – Твой… подарок…
– Потерял, что ли? – Вятша усмехнулся. – Ну, раззява…
– А в Любече, в Любече долго стоять будем? – Глаза отрока внезапно полыхнули надеждой.
– Да постоим. – Вятша внимательно посмотрел на Твора: – Случаем, не хочешь ли на челноке вниз по реке прогуляться?
Отрок кивнул.
– Челнок дам, – пообещал сотник. – Можешь даже пораньше отплыть. Чего тебе в Любече делать? Плыви хоть сейчас, заблудиться здесь трудно.
Твор так и сделал. Снял постолы, чтоб не мешали, поднатужившись, подтащил за бечевку привязанный за кормой судна челнок, перевалился через борт, прыгнул. Едва не опрокинул челнок, но ничего, совладал, обернулся с улыбкой.
– Весло-то возьми, чудо! – Вятша перебросил в челнок весло. – Ну, удачной дорожки.
Он отвязал бечеву, и челнок ходко поплыл вниз по реке, огибая идущие навстречу суда. Воинские ладьи закончились быстро, потянулись неповоротливые корабли купцов. Да, около двадцати, точнее – восемнадцать, именно столько насчитал Твор. Интересно, на каком из них сейчас находится Радослава? Может, вот на этом, со статуей девы? Или на том, со львом? Или на следующем с изображенным на носу черным, распластавшие крылья, лебедем?
Стоял солнечный полдень, из-за косогоров на излучине реки вот-вот должны были показаться мощные деревянные стены Любеча, города, расположенного на границах земель дреговичей, радимичей, северян. В спокойных водах Днепра отражалось синее майское небо, по берегам, заросшим зеленой травою и ивой, цвели одуванчики, веселые, ярко-желтые, словно бы захлебнувшиеся солнцем. Хельги задумчиво смотрел на воду, вспоминал свой первый поход в Англию. И тогда плыли так же, с предвкушением битвы, и низкие английские берега стелились зеленью и туманом, а впереди ждала слава и, возможно, смерть, и были еще живы Харальд Бочонок, Ингви Рыжий Червь… и заика Дирмунд. Кто ж остался с тех времен из числа близких друзей? Один Снорри… Нет, еще Сельма. И Никифор – бывший раб Трэль Навозник, и бывший враг Конхобар Ирландец. Сельма управляет Киевом – на нее вполне можно положиться, Ирландец – Новгородом, Снорри – Ладогой… Эх, надо было Ирландца в Ладогу, да кто ж знал, что все вот так повернется, – в Ладоге-то тогда спокойно было, не то что в Новгороде. Но как-то уж очень быстро стало наоборот – сбежали в ладожские земли непокорные новгородские волхвы, принялись мутить воду, да и Чернобог – новая ипостась друида – скорее всего, именно туда подался. Тяжко сейчас приходится Снорри – он же все-таки не политик, воин. Интересно, почему Ирландец не спешит с помощью к Снорри? Или и в Новгороде что-то назревает? Ладно, приедем – выясним… Никифор… Так и сидит в своей дальней обители, наверное, рад был, когда с оказией прислали ему книги. В Ладогу, конечно, прислали, с торговыми людьми Торольва Ногаты, ну а уж из Ладоги монахи забрали. И, как потом передали купцы, быстро забрали – значит, не совсем затворниками в обители своей жили, значит, была какая-то связь, был кто-то, державший Никифора в курсе ладожских дел. Не Ладислава, случаем? Может, и она… Эх, Ладислава… Увидеть тебя, обнять, отбросить в сторону тяжелые мысли, погладить золотые волосы, окунуться с головой в глаза васильковые! Говорили, так и живет Ладислава на выселках, в усадебке на правом берегу Волхова у подножия лесистых холмов. Не перебирается в город, хотя, казалось бы, скажи только. Нет, не хочет. А может, и видеть никого не хочет, кроме него, Хельги? Иль уже забыла про князя? Хельги вздохнул. Чего сейчас рассуждать – добраться бы скорее, увидеть.
Он вновь посмотрел на воду. Если не обращать внимания на зеленые берега, представить на миг, что вместо них высокие скалы, так и вообще – очень похоже на фьорд. Белые буруны, синяя непрозрачная толща воды, светлая – в проходимых для драккара местах, и темнее – у подводных камней. Вот как здесь… Как здесь…
Хельги еще не полностью осознал опасность, но уже кричал:
– Суши весла! Табань!
Повинуясь команде, суда резко застопорили ход и встали на якоря у берега. Князь велел спустить лодки, сам вскочил в челн. Быстро выгребли на середину реки, осторожно пошли вверх по течению. Ну, здесь вроде все как обычно, а вот это что за буруны? Один из «детских» быстро скинул одежку, нырнул… И вынырнул с посмурневшим лицом.
– Измена, княже! Здесь повсюду колья.
Хельги приказал воинам выгружаться на оба берега и быть готовыми к нападению. Колья… На мелком месте, утопленные комлями в дно и грозно ощетинившие заостренным верхом. Этакий кол запросто пробьет разогнавшуюся ладейку. Быстро сработали, дня три-четыре назад, может быть даже вчера. И много этих кольев, очень много – сколько нужно было согнать людей? Не один десяток и не два – сотни. А где их столько взять? Только в Любече. Эх, Твердислав, Твердислав, говорили же, что ты не особо умен, но чтоб еще и предатель… Князь стиснул зубы. Похоже, он так и не научился выбирать людей. Тоже еще – Вещий…
– К берегу приближается чей-то отряд, князь! – доложили дозорные.
– Ждать, – зло приказал Хельги. – Я сам посмотрю, кто такие… Челнок ткнулся носом в песок, князь легко выпрыгнул на берег. Махнув рукой, сбросил алый плащ – чересчур яркий для леса. Повернулся и быстро пошел вверх, на холм, по узкой звериной тропке. В спину дышали верная сотня Вятши.
– Вот они! – указав рукой за деревья, прошептал сотник.
Хельги присмотрелся: по лесной дорожке, меж березами и орешником, переговариваясь и смеясь, ехал отряд всадников на сытых конях. Впереди, на вороном жеребце, скакал молодой человек с черной бородкой и кудрями, в кольчуге и щегольском синем, шитом серебряной нитью, плаще.
– Перебьем, княже? – Вятша насадил на тетиву стрелу. – А этого, кучерявого, полоним, а потом ужо потолкуем.
– Не стрелять, – поднял руку князь. – Что-то не похоже, чтобы они устраивали здесь засаду, слишком уж открыто едут.
– Так что же делать? – удивленно переспросил сотник.
– А ничего. – Хельги вышел из-за деревьев. – Пойдем-ка, поговорим. Воинам своим скажи – пусть пока таятся, и ежели что…