– Что за старец такой? – заинтересовался монах.
– А, – отмахнулся юноша. – Я его и видал-то всего один раз. Так, больше с чужих слов знаю.
– Ажлак ведь по-вашему «жадный»?
– Ну да, жаден старик и скуп, как не знаю кто. На вид противный такой, мерзкий, сам лыс, бороденка пегая, реденькая, нос крючком, а глаза так и бегают. Низенький, худой, да сильный. Руки большие, словно оглобли, говорят, запросто людей ими душит. Может, и врут, сам-то я ничего такого не видел.
– Ажлак, значит…
– Ну да. Келагаст его приваживает, не знаю почему…
– Вот и узнай, – попросил Никифор.
Дивьян улыбнулся, поправил висевший за спиной охотничий лук, поднялся на ноги.
– Ну, пойду ж, пожалуй.
Простившись с монахом, Дивьян исчез в зарослях. Тихо, ни один листик не шелохнулся, оно и понятно – охотник.
Засобирался в обратный путь и Никифор, снова подошел к озеру, наклонился, зачерпнул ладонями воду, напился и возблагодарил Господа, что даровал-таки встречу. Давненько уже не приходил сюда Дивьян, хоть и ждал его постоянно Никифор, как и условливались. Эх, не хотел, не хотел отец настоятель влезать в мирские дела, думал полностью посвятить себя служению Господу да распространению света учености, однако ж не так все вышло. Наволоцкий староста Келагаст, до поры до времени сидевший в своих лесах тише мыши, стал захватывать чужие землишки, сначала понемногу, затем все больше и больше. Примучивал людей, приносил человеческие жертвы – видно, уверовал в чужих поганых богов, а с этим уж никак не мог смириться Никифор и, будучи истинным христианином, встал на пути языческого непотребства. Действовал, как мог, – убеждением, хитростью, верой. Хорошо, что в эту зиму установились добрые связи с жителями дальнего пашозерского угла. Хундольские людишки с пашозерцами знались, по зимникам в гости друг к дружке наезживали, тут-то Никифор и приветил пашозерцев. А потом, как заболела внучка их старосты, старого Сагарма, Никифор ее вылечил – молитвою да настоями трав, что запасал еще летом, исходя из собственного опыта и указаний авторов Древнего Рима. Сагарм тогда на радостях закатил в Хундоле пир, с той поры и повелась дружба. Непросто, ох, непросто было нести здешним лесным людям Божье слово, но – ничего, продвигались дела потихоньку, вот уже и несколько пашозерцев обратились в истинную веру, а один – Григорий – даже явился в обитель послушником. Большое дело! Эх, если б сосредоточиться только на молитвах и распространении веры… Да куда там, Келагаст не дает! Рыщут его людишки по лесам, жгут погосты, охальничают. О том не раз уже сообщал Никифор наместнику Снорри, посылая весточки через Дивьяна и Ладиславу. А уж Снорри должен бы обо всем рассказать Хельги. Если, конечно, явится князь с дружиной. Нужно, чтобы явился, навел порядок, пока жестокосердный староста Келагаст не испоганил своими гнусными деяниями саму идею государственной власти. Никифор прибавил шагу – время к вечеру, припозднился в этот раз Дивьян, да ведь уже и то хорошо, что пришел. Вот бы еще почаще в Наволок к Келагасту захаживал, поузнавал бы кое-что, осторожно, конечно, – Келагаст на расправу крут. К тому же советник у него объявился – старец Ажлак с Пирозера. Пирозеро – озеро Злого духа. Не зря ведь так прозвано.
Как ни спешил Никифор, а вернулся в обитель уже к вечеру, когда желто-красное солнце посылало из-за дальних сопок прощальные лучи. Братья поливали огородец, по цепочке передавая воду в больших деревянных кадках. Все хором пели псалмы, Никифор аж умилился. Вот так он себе все и представлял в своих мечтах.
Завидев возвращающегося настоятеля, послушники заулыбались, предвкушая вечернюю молитву, простой, но вкусный ужин и обещанное чтение. Сердце Никифора возрадовалось.
– Бог в помощь, братие, – войдя в ворота, поклонился он. – Как дела наши?
– С Божьей помощью, – в свою очередь поклонились послушники. – Повстречали в лесу незнакомцев, чернобородого мужика и с ним красавицу деву. Звали в обитель, да те отказались. Спросили только дорогу к Пирозеру.
– Вот как! – изумился Никифор. – К Пирозеру, значит… И что их туда понесло? Странные люди, странные…
На колокольне зазвонил колокол, созывая братьев к вечерне.
В той части наволоцких земель, что прилегают к Паше-реке, в половине дня пути от селения Келагаста, располагалось урочище, заросшее густым еловым лесом. Сумрачно было кругом, сыро. Рядом, в овраге, журчал ручей, а чуть дальше, в ельнике, пряталась средь деревьев опушка, заросшая желтыми папоротниками. Едва-едва проникали сюда солнечные лучи, освещая высокий, недавно вкопанный столб, украшенный рогами лося и кабаньими челюстями – идол неведомого бога. Рядом с идолом негромко беседуя, стояли двое – один седобородый, крепкий, осанистый с недобрым взглядом глубоко посаженных глаз – наволоцкий староста Келагаст, другой – низкорослый, худой, но жилистый, с длинными, словно оглобли, руками и носом крючком – Ажлак – старец, дальний родич Келагаста, не так давно объявившийся в наволоцких землях.
– Вот и ладно, что занялись наконец жертвенником, – теребя редкую пегую бороденку, продолжал давно начатый разговор старец. – Люди должны верить в могучих и страшных богов, Келагаст. И чем страшнее, чем кровавее боги – тем больше их будут уважать и бояться. Ибо что такое уважение? Тот же страх. А будут бояться богов – станут уважать и тебя, как их посланца и выразителя воли.
– Меня и так уважают, – усмехнулся староста. – Попробовали бы не уважать.
– А так еще больше будут! – Ажлак прищурил глаза. – И не только свои, а и соседи, и враги. Ужо затрепещут, узнав о кровавых требищах!
Келагаст поправил ремешок, связывающий седые волосы, и с усмешкой взглянул на старца.
– Никак не пойму, и чего ты с Пирозера сюда подался? Там ведь и страх был, и уважение. Еще бы – озеро Злого духа!
– Я ж тебе уже говорил, брате. – Ажлак скривил губы. – Мало людей стало в тех местах, а значит, и мало жертв имели боги. Вот и разгневались… Пришлось убираться оттуда. Ну, где там наша жертва? – Старец озабоченно посмотрел на еле заметную тропку, что вилась вдоль реки, берегом от самого селища.
– Приведут, не сомневайся, – засмеялся Келагаст.
– А те, что приведут, надежные люди? Или, может, и их…
– Деву приведет мой младший сын, Хянди.
– Надеюсь, она девственна? – вскинул брови Ажлак.
– Девственна. – Келагаст осклабился и предложил: – Может, мы ее тут и поимеем?
Старец возмущенно замахал руками.
– Что ты, что ты, брате! Не стоит гневить богов, все ж таки это будет первая жертва, принесенная на новом месте.
– Ну, как знаешь, – кивнул Келагаст и взглянул на быстро удлиняющиеся вечерние тени. – Скоро уж должны и пожаловать. Да вот не они ли кричат?
Ажлак прислушался. И в самом деле, где-то недалеко, за елками, послышались голоса.
Младший сын старосты Хянди – высокий, уверенный в себе парень с рыжей шевелюрой и нагловатой улыбкой на тонких губах – вспрыгнул на перегородивший тропку упавший ствол липы и, обернувшись, протянул руки следовавшей за ним девушке – светловолосой, сероглазой, хрупкой. Вообще-то, Хянди она не очень-то нравилась – уж больно худая, – да вот батюшка приказал привести, нельзя ослушаться.
– Ну, чего ты, Колма? – Парень подмигнул. – Прыгай!
Опершись на его руку, девчонка ловко перепрыгнула упавшее дерево и повела плечом. Сын старосты бросил на нее насмешливый взгляд.
– Что, замерзла?
– Да нет, – Колма улыбнулась. – Просто боязно что-то. И в самом деле на том лугу много колокольчиков?
– Полно, – засмеялся Хянди. – На десяток венков хватит.
– Мне б на три только… – тихо прошептала дева.
– Интересно, кому подаришь? – как бы между прочим поинтересовался Хянди.
Колма вдруг отвернулась и запунцовела. Сын старосты ухмыльнулся – давно уже прознал, что неравнодушна к нему эта светлоокая дева. Прищурив глаза, Хянди взял девушку за руку, прошептал в ухо:
– Если вдруг мне пришлешь – я приму.
Колма вздрогнула, попыталась вырваться, но сын старосты не дал, обнял, поцеловал жарко в губы, зашептал слова любовные. Девушка уже не вырывалась, размякла.
«А она ничего, – думал сын старосты. – И грудь не такая уж и маленькая…»
– Нет, нет, не надо… – тяжело дыша, шептала девушка. – Не…
– Я бы взял тебя замуж. – Оторвавшись от девичьих губ, Хянди принялся целовать нежную шею. – Пошла бы за меня?
– Пошла бы.
Руки парня уже деловито задирали юбку, обнажая стройные бедра… Колма вдруг тихо вскрикнула, серые глаза ее округлились от ужаса.
– Там… там… – закричала дева.
Хянди обернулся и увидел быстро идущих по тропе людей, в которых тут же признал собственного отца, старосту Келагаста, и колдуна Ажлака.
Колма попыталась было бежать, но Ажлак быстро схватил ее за руку и мерзко ухмыльнулся:
– Ну, пойдем со мной, дева.
– К-куда? – заикаясь, переспросила девушка.
– Узнаешь…
– Но я не хочу никуда идти, я бы лучше…
Деву уже не слушали. Схватили за волосы, ударив ногой по ребрам, затащили в ельник, рывком поставили на колени перед рогатым идолом. Колма в ужасе закричала. И крик ее тут же захлебнулся кровью – зашедший сзади Ажлак ловко перерезал девушке горло кривым широким ножом. Захрипев, несчастная повалилась наземь.
– Прими нашу жертву, Семаргл! – вымазав руки кровью, громко воскликнул Ажлак и упал на колени рядом с холодеющей жертвой. По знаку отца то же сделал и Хянди, да и сам Келагаст ткнулся коленями в мох.
Восславив древних божеств, все трое встали. Ажлак кивнул в сторону трупа девушки:
– Заберем ее с собой, к селищу.
– Это зачем еще? – удивился староста. – Лучше бы здесь оставить, звери бы обглодали… Не догадался бы кузнец Рауд, что сделалось с его младшей дочкой. Хянди, никто не видал, как вы уходили?
– Никто, – ухмыльнулся Хянди. – Я все сделал, как учил дядя Ажлак… Легко было уговорить эту дуру.
Подтащив убитую ближе к селищу, бросили труп в траву рядом с тропою, чтоб можно было заметить хотя бы не издали, а так, проходя рядом.