Якобы случайно встретившись с клириками в церкви, Никифор посетовал, что его старый знакомый, синопский купец, застрявший в Константинополе из-за русов, никак не может продать двух невольников, опасаясь налоговой службы.
– Что за невольники? – насторожился Евтихий.
– Парень с девчонкой.
– Девчонка красивая?
– Пожалуй…
– А парню сколько лет?
– Двенадцать.
Клирики переглянулись.
– В какой гавани стоит корабль твоего приятеля?
– Здесь, рядом, в феодосийской.
– Что ж, мы, пожалуй, глянем на этих рабов.
Монахи оказались странными покупателями – невольников не заставляли ни бегать, ни прыгать, не смотрели в зубы – лишь попросили раздеться. Ирсу отвергли сразу – слишком уж не похожа была она на жеманных ромейских красавиц, к Ждану тоже были претензии – уж больно физически развит. Но, в общем, отрока взяли.
Изображавший купца Твор пересчитал полученные деньги – не так-то и много выручил он за раба. Незаметно подмигнул отроку. Тот улыбнулся, кивнул – все, мол, нормально.
А уже на следующую ночь из окна вертепа, выходившего на стену Константина, поступил условный сигнал – горевшая свеча вдруг погасла – и тут же загорелась снова.
Глава 16Ведьма
Артамонов никогда не думал, что тело женщины может быть так стройно, так пугающе красиво. Поглаживая ладонями грудь и бедра, она все встряхивала головою, и казалось, что и волосы ее растут, и вся она растет, становясь пышнее, больше, все закрывая собою так, что кроме нее уже стало ничего не видно, как будто ничего и не было.
Осень 873 г. Константинополь
Ждан проснулся ночью, как и задумал. Встал с постели, на цыпочках подошел к затянутому тонкой слюдой оконцу. Оглянулся, прислушался… Его держали в отдельном помещении, одного, хорошо кормили, но никуда не выпускали – с обратной стороны дверь всегда была заперта на крепкий засов. Вот и сейчас юноша осторожно ее толкнул – дверь не поддавалась. А ведь уже три дня прошло с тех пор, как его купили. И все один да взаперти. Вот и попробуй выясни тут хоть что-нибудь. Старик-слуга, приносивший еду и три раза в день сопровождавший нового невольника до уборной и обратно, похоже, был немым. Однако притон не пустовал – не раз слышались по ночам разноголосый смех, а иногда стоны. Что же делать-то? Как же разузнать хоть что-нибудь? Ведь не для праздного же сидения его сюда прислали. Сколько же можно маяться бездельем? Отрок уперся лбом в стену, вздохнул и, взяв тлевшую в углу под иконкой лампадку, поднес ее к окну, дунул, раздувая пламя. Дождался, когда огонь стал гореть ровно, ярко, осторожно накрыл фитиль ладонью и, не давая погаснуть, подул вновь, резко убирая руку. Одна вспышка – «все нормально». Жаль только, сказать пока больше нечего. Придется придумывать что-то, хватит так просто сидеть.
Бесплотным духом затаившаяся в развалинах Ирса, увидев вспышку, удовлетворенно кивнула. Значит, Ждану пока ничего не грозит, о чем утром и надобно доложить хозяину Конхобару и князю. Девушка радостно улыбнулась – хозяин не стал прогонять ее и не продал, пусть даже это была военная хитрость. О, господин Конхобар – благородный человек, необычайно умный, во многом сведущий и добрый. Ни разу за все время службы не ударил Ирсу, ни разу не оскорбил, не велел высечь! Как не служить такому хозяину? К тому же девушка чувствовала – господин ей доверяет, поручая довольно щекотливые дела, которые она выполняла с честью, как и в последний раз, у трясины, куда ни с того ни с сего вдруг попал конь Квакуша-дурачка, на которого, однако, ставили новгородские враги господина. Ирса тогда каждую ночь неслышной лисой приходила на конюшню Квакуша, приучала коня идти на тихий свист. Вот он и пришел – в болотину. Ухнул в трясину по самое брюхо, туда же через голову коня слетел и всадник, коему, для надежности, прятавшаяся в камышах Ирса резким ударом перебила шею. Все сделала незаметно, как учили когда-то в далекой Хазарии… Господин Конхобар был очень доволен и даже подарил Ирсе красивый, отделанный серебром кинжал. Девушка-убийца, конечно, обрадовалась подарку, но… уже не так, как раньше. Ей захотелось вдруг, чтоб не холодным клинком одарил ее хозяин, а красивым жемчужным ожерельем, браслетом, сережками… чем-нибудь таким, женским…
Ирса вздохнула и потрясла головой, отгоняя нелепые мысли. Она – орудие убийства, безжалостное, как острие меча, а вовсе не женщина… Хотя так хотелось бы. В последнее время – все больше…
Загремев цепью, у ворот спросонья залаял пес, появившийся после того прискорбного случая с гибелью привратника и побегом. Стражник что-то глухо сказал, успокаивая собаку, – Филофей не разобрал слов. Лишь подойдя ближе, подозвал стража. Пока все спокойно. Что ж, даст Бог – так и будет. Впрочем, уж недолго осталось, недолго.
Жаль вот, нельзя трогать того красивого юношу, недавно привезенного Евтихием и Харитоном. Он не похож на всех остальных – постарше, посветлее лицом; Филофей Мамона не отказался бы разделить с ним ложе. Но Овидий запретил его трогать, и Филофей, как верный пес, выполнял приказ. А нового мальчика, честно говоря, ему даже было немного жаль – подставной хозяин притона хорошо знал, что с ним вскоре случится… Филофей поднял голову, посмотрел на оконце той кельи, куда был помещен новенький. Кажется, зажегся свет… Не спится? Откуда там свеча? Ах, не свеча – лампада. Но зачем так ярко? Вот разгорелась… И вдруг резко погасла… И вспыхнула вновь… А парень не так-то прост! Но и мы не лыком шиты! Филофей ехидно скривил губы.
Диомид и рыжий судья-эпикуреец Антоний столкнулись с Хельги на форуме Тавра. Князь был не один, с Никифором, которого, почти не погрешив против истины, представил как своего старого друга, настоятеля и владельца небольшого монастыря неподалеку от Адрианополя.
– О, сразу видно, твой друг – почтеннейший человек! – Юноша и судья вежливо поклонились. – Жаль, он, наверное, не очень-то хорошо относится к светской поэзии.
– Отнюдь! – улыбнулся Никифор. – Я люблю многих поэтов… Вот, к примеру:
Боги Олимпа теперь христианами стали и в доме
Этом беспечно живут, ибо пламя им здесь не опасно.
Пламя, кормящее тигель, где плавится медь на монету.
– Позвольте… – Тряхнув рыжими кудрями, Антоний уставился в небо. – Кто же это? М-м-м…
– Паллад, – подсказал Диомид. – «На дом Марины». Весьма смелый выбор для клирика!
Никифор молча поклонился.
– Кстати, о плавильных тиглях, – вспомнил вдруг судья, обращаясь к Хельги. – Тебе, любезнейший друг наш, надобно заказать серебряное зеркало у лучшего аргиропрата – мы тожественно повесим его на стену в доме братства. Кстати, что ты такое в зеркалах тогда, после ипподрома, увидел? Впрочем, не хочешь – не говори… – Антоний вдруг заторопился: – Идем, Диомид. Скоро начнутся бега!
– Вы опять на ипподром? – усмехнулся князь.
– Нет. – Судья отрицательно покачал головой. – Есть тут еще одно местечко…
– Он говорит о тараканьих бегах, – смеясь, пояснил юноша. – Хотите, так пошли с нами!
Хельги задумался. Он сегодня не случайно оказался на форуме Тавра – надеялся на встречу с Диомидом, и, как видно, не зря. Переговорить бы с парнем с глазу на глаз, так ведь, похоже, не удастся… А, впрочем, почему бы не переговорить так?
– У меня к тебя одна просьба, Диомид. – Князь взял юношу под руку. – Дело касается ведьмы. Той самой, вхожей во дворец…
– Гездемоны? – Парня передернуло. – Это такая тварь, что я бы порекомендовал тебе держаться от нее подальше.
– И все же… говорят, она неплохо гадает.
– Да, гадает она хорошо, – кивнул юноша. – Только вот увидеть ее можно, пожалуй, лишь во дворце, там она частенько бывает, а где живет – не знает никто.
– Во дворце… – тихо повторил князь. – А где конкретно ее искать? В Мистерионе, Сигме, Магнавре?
– В покоях базилевса! – цинично захохотал парень.
Распрощавшись с Диомидом и Антонием, «компаньоны» неспешно направились к церкви Святой Ирины, где Никифор должен был встретиться с Евтихием и попытаться разговорить его насчет недавно купленного раба – Ждана. Как, мол, удачной ли оказалась покупка? Может, и разговорится клирик, о чем-нибудь проболтается. Хотя главное, конечно, не это – ведьма! Вот кого захватить бы, да хорошенько порасспросить, этак не спеша, с пристрастием… И спугнуть друида, который наверняка затаится либо сразу же нанесет удар? Нет, тут надо было действовать тоньше.
– Вы говорили об аргиропратах, – на полдороге вдруг остановился Никифор.
Хельги согласно кивнул.
– Да, именно о златокузнецах шла речь. Помнишь, я рассказывал о братстве зеркал? Так вот, как видишь, пришел и мой черед заказывать зеркало. Закажу, что ж… Может, и пригодятся еще братья-поэты.
– Тут неподалеку находится мастерская некоего Козьмы Левантийца…
– А, который когда-то выковал тебе крестик, – вспомнил князь. – Вернее, не тебе, а твоему почтеннейшему отцу. Помню, помню, ты как-то рассказывал. Он хороший ювелир?
– Отличный.
– Что ж, зайдем, время есть.
Аргиропрат Козьма Левантиец – чернобородый, темноликий, ухватистый – узнал Никифора почти сразу, как только они вошли во двор мастерской. Ювелир сразу углядел возможных клиентов, вышел навстречу, поклонился.
– Приветствую вас, уважаемые! – Потом присмотрелся к Никифору. – Ого! Рад, что и ты, мой господин, жив и, похоже, вполне благоденствуешь. Будете заказывать церковную утварь?
– Нет, зеркало.
– Зеркало? Может быть, для начала посмотрите уже готовые? Прошу…
Ювелир распахнул двери мастерской. На широкой лавке были разложены серебряные зеркала в золотых окладах, браслеты, кольца, крестики… Один из них вдруг привлек внимание Никифора. Монах нагнулся, взял крестик в руки и вздрогнул: крест был точно такой же, как и у него! Один к одному – близнецы-братья.