– В Царьград, парень!
– В Царьград! – ахнул Дивьян. Он, конечно, слышал от Лады-чижи про богатую Империю ромеев, но, честно говоря, не очень-то верил, что существует таская на самом деле.
– Рот закрой, муха залетит, – сдерживая смех, посоветовал Хельги и потянулся к стене. – Вот тебе кольчужица, как раз, должно, налезет, вот меч – извини, с одной стороны заточен, хороший в бою добудешь, ну а шлем – потом сходишь в кузницу… вот лук со стрелами, копье… щит великоват для тебя, пока так обойдешься, все одно больше стрелами действовать будешь, ну а на стражу пошлют – щит спросишь у Лашка, не забыл такого еще?
– И Лашк здесь?
– Где ж еще быть хорошим воинам, как не в моей дружине? Ты же ведь тоже ко мне пришел, не к кому иному… Ну, ступай, чего стоишь? Младшая дружина в поле сейчас, в игрищах ратных, там их и отыщешь, из дальних ворот выйдя. Ну а заплутаешь, так спросишь – всякий покажет.
Дивьян низко поклонился:
– Благодарю тебя, княже. Так я пойду?
– Иди, иди… Отблагодаришь верною службой, – глядя вслед громыхающему железом отроку, усмехнулся ладожский ярл.
Между тем на заднем дворе стоящая у больших весов Сельма тщательно следила, как молодой тиун Найден взвешивает монеты.
– Три дирхема тяжелых, – про себя проговаривал он. – Два обычных, пяток вообще неизвестно каких – надо бы из них резаны сделать, а, госпожа?
– Делай, – кивнула Сельма. – В кузне ножницы.
– Да, так и поступлю – все удобней считать будет.
– Не откладывай, делай, а я уж тут сама посмотрю, не впервой, чай.
Поклонившись, Найден быстро собрал разнокалиберные монеты в горшок и, завернув его в плащ, направился на дальний край двора, к кузне. Проводив его взглядом, Сельма повернулась к смердам:
– Ну, давайте шкуры считать. Сколько с вас нужно?
– Полсорока и пять, госпожа.
– Хм… двадцать пять, значит. Ладно. Давайте двигайте воз во-он к тому амбару да разгружайте.
Смерды споро принялись за работу, лишь один – молодой простоволосый парень – скромно потупившись, стоял в сторонке.
– Ты чего здесь? – строго взглянула на него Сельма.
Парень упал на колени:
– К тебе, матушка! На службишку пришел наняться.
– Так и нанимайся, подожди вон тиуна. Чего умеешь-то? Грамоту ведаешь?
– Малость мерекаю, госпожа, – хитро прищурился парень, вытирая слезящиеся глаза.
– Грамотеи нужны. Ряд составим – не пожалеешь, может, и до тиуна дослужишься. Чего еще знаешь? Сны толковать не умеешь ли?
– Могу, госпожа. Какой сон? Скажи – истолкую.
Вздохнув, Сельма испытующе посмотрела на парня. Обычный, ничуть не похожий на волхва-предсказателя.
– Ладьи снились, море бушующее, – тихо поведала она, – и главное – ножи и мечи окровавленные. А нож-то – мне прямо в сердце!
– То не к добру сон, матушка, – низко поклонился толкователь.
– Сама знаю, что не к добру.
Парень – Онгуз – снова протер глаза: ох, не затем посылал его волхв Малибор, чтобы тут сны толковать… хотя грех таким удобным случаем не воспользоваться.
– Ну, что молчишь? – с усмешкой переспросила Сельма.
– Сон твой не к тебе, госпожа, а к мужу твоему отношение имеет, – решительно произнес Онгуз. – Будет его точить болезнь тайная, а чтоб того не случилось, надобно тебе самой у богов милостей вымолить. Как – скажу, если спросишь. Супруг-то твой ночью из дому выходит? Во двор там, чего проверить, или на галерею…
– Пожалуй, на галерею. Там, в уголке, постоять любит, воздухом ночным подышать.
– Воздухом, значит. А когда он…
– Вижу, о снах толкуете, моя госпожа! – быстро подойдя к Сельме, склонился в полупоклоне чернявый молодой человек в длинном коричневом балахоне, подпоясанном простой веревкою.
Женщина обернулась:
– Никифор! Вот уж не гадали, не ждали. Пойдем скорей в горницу, не здесь же разговаривать будем. Ты зачем приехал-то?
– За книгами. Словун, новгородский гость, прошлым летом привезти обещал. Эй, парень, ты на пристани не был сегодня?
– Не был, – угрюмо покачал головою Онгуз и, льстиво посмотрев на Сельму, спросил: – Так мне тиуна-то ждать, матушка?
– Жди… – кивнула та. – Ежели и впрямь грамоту знаешь, может, и возьмем тебя.
Поклонившись, Онгуз скромно отошел в сторонку и, прислонившись к ограде, принялся дожидаться тиуна.
– А я б на твоем месте не брал его, – поднимаясь в горницу, шепнул Никифор. – Взгляд уж больно виляющий да голос льстивый. Сладко поет. Говоришь, и сны он растолковывал? Поди, серебришка за это просил? Нет? Странно. Очень странно. А чего ж он тогда? Ах, не успел, видно… Ты серебра-то ему не давай, обойдется, пусть поначалу покажет, как работать умеет.
– Покажет. Найден уж всяко его проверит.
Сельма уселась на лавку прямо напротив гостя. Уперла подбородок в ладони, улыбнулась:
– Ну, рассказывай про свою обитель! Многих приохотил к вере?
– Покуда не многих, – покачал головою монах. – Места-то пустынные, лесные… Ну, зато и молитве ничто не мешает да книжной премудрости.
Никифор кратко рассказал о дальнем монастыре, ските, что устроил с подачи ярла в дальних весянских лесах. Рассказывал легко, весело и даже не догадывался, что стоящий у забора слезливый парень ругает его сейчас самыми гнусными словами.
– Вот гад чернявый, – шептал про себя Онгуз. – И появился же ты как раз в это время… Теперь когда еще представится случай. Ага, вот и тиун, кажется. Прочь уйти аль попытаться? Инда попытаюсь….
От кузницы, позвякивая полным серебра горшком, неспешно возвращался Найден. В малиновой длинной тунике, подпоясанной желтым поясом, на поясе висели кинжал и чернильница.
Отступив от забора, Онгуз поклонился:
– Госпожа тебя ждать наказала. На службишку пришел наниматься.
– Грамоте разумеешь?
– Буквицы ведаю.
– Проверим. Ты сам из какого рода?
– Э… – Онгуз замялся. – Не местный я.
– Это, брат, плохо. Мы с недавних пор невесть кого не берем. А то взяли как-то одного… Тьфу! Ну, коли грамотей, двух дружков-послухов приведи, чтоб за тебя поручились – тогда и разговаривать будем.
– Приведу, господине. – Онгуз низко склонил голову и быстро покинул усадьбу.
– А и не зря зашел, – оглянувшись, усмехнулся он. – Хоть что-то высмотрел.
Еще немного постояв у усадьбы ярла, он махнул рукой и направился в корчму Ермила Кобылы.
– Не знаю, что тебе и сказать, господине. – Корчмарь почесал бороду. Мосластое, вытянутое лицо его и в самом деле чем-то напоминало кобылью морду. – Из княжьих людей ко мне мало кто заходит, окромя ирландского витязя Конхобара, да и тот что-то давненько не был.
– Вот как? – пожал плечами Онгуз. – Малибор мне другое говаривал.
– Не знаю, что тебе там говаривал волхв, а я скажу как есть – пустая это затея. В детинец, на княжью усадьбу, вряд ли ты проберешься, так что…
– Только что оттуда, – не удержавшись, похвастал Онгуз. – Правда, конечно, случай помог. В следующий раз, наверное, трудновато будет… Тем более ни ты, ни твои люди за меня не поручатся.
– Зачем нам зря подставляться?
– Вот и я говорю, – посланец волхвов задумчиво покивал головой. – Что ж, придется другие пути-дорожки выгадывать. Есть у меня одна мысль, чтоб ни тебя, ни меня не подставить.
– Какая еще мысль? – Ермил Кобыла подозрительно воззрился на гостя. Ох, не нравился ему этот мокроглазый шпынь, да вот обещал когда-то Малибору помочь, ежели что.
Вытерев глаза, гость посмотрел на него и вдруг улыбнулся:
– Скажи-ка, любезнейший господин, раз княжья челядь в корчму к тебе не заходит – дорого – так, может, они в другом месте собираются?
– Да нигде они не собираются, это у вас в Новгороде порядки вольные, а у нас, чтоб челядин где ни попало шатался, да быть такого не может!
– Хорошо, не челядин. Скажем, дружинник… Внешнюю стену кто охраняет? Младшая дружина?
– Ну, наверное, они. Больше некому.
– А ристалища у них часто бывают?
– У молодших – часто, – кивнул Ермил. – Эвон, сразу за южными воротцами, на лугу.
– На лугу, говоришь…
С утра уже палило солнце – конец апреля-березозола, а все ж жарит уже, словно лето. Так бывало частенько, по всем приметам – май-травень зело холодным будет. А сейчас что ж – почки на деревьях разбухли, а на некоторых так и вообще появились уже клейкие нежно-зеленые листики. Разопрела земля. Тепло – вроде бы и сажать можно. Однако не торопились люди, землицу – да, рыхлили бороной-суковаткой, – а чтоб семена бросить, это уж последним глупцом быть надо. Будут, будут еще и утренние морозцы, и холод, и проливные дожди, и, не дай-то боги, снег. Вот и не спешили с севом. А что тепло было – так то и неплохо, после зимней стужи погреться. Особенно после полудня. Уж так жарило!
Прятавшийся в кустах Дивьян поправил на голове тяжелый шлем. Снять бы его, да старшой строго-настрого запретил, Снорри. Молод варяг, а учитель строгий, не раз и не два гонял уже вокруг рощицы всю младшую дружину, особенно новичков – Дивьяна, Лашка, еще нескольких парней с ближних усадеб. Сначала бегали – в кольчугах, с мечами, копьями, в шлемах тяжелых, – затем воинские игрища устраивали. Кто кого быстрее тупой стрелой поразит? Ну, здесь-то Дивьяну равных почти не было – чай, с раннего детства охотник. Вот и сейчас – притаился в низине, за кусточками – хоть и маленькие еще листья, а все ж какое-никакое укрытие. Ага, вон кто-то бежит поверху… Ну-ка!
Дивьян осторожно натянул лук, и пущенная стрела, просвистев в воздухе, звякнула тупым концом о кольчугу.
– Есть! – засмеялся Дивьян.
– А вот и ничего подобного! – сорвав с головы шлем, рассердился белобрысый Лашк. – В настоящем бою стрела твоя по мне б лишь скользнула.
– Так в настоящем бою я тебе б в шею целил!
– Чего ж сейчас-то не целил? Рассуди, Снорри.
– Оба не правы, – подойдя к ним, усмехнулся молодой викинг. Светловолосый, длинный, с заплетенной в косички бородкой, он совсем не казался таким бывалым воином, каким на самом деле был. Так, обычный парень, не бородка б в косичках – не скажешь, что и варяг.