– Справная ты баба, Любомира, – одобрительно кивнул Мечислав.
– Я-то справная, – со вздохом сказала женщина. – Только вот мужик… нечастый гость у меня.
Мечислав не выдержал, соскочил с коня. Пес тут же зарычал…
– Привяжи-ко Орая, люба! – страстно прошептал он, с томлением глядя на Любомиру.
– А и не надо привязывать, – тоже шепотом отозвалась она и, повысив голос, приказала: – Домой, Орай! Домой.
Мохнатый хвост Орая еще не успел скрыться в зарослях, как любовники с жаром бросились друг другу в объятья. И хоть Мечислав-людин не уступал крепостью медведю, не сладко ему пришлось в крепких руках Любомиры. Уж она потрепала его изрядно, да Мечислав тому и рад был – нечасто случалось ему любить такую женщину, что по всем статьям могла дать фору любому мужику.
– Ох, люба! – закрыв глаза, кричал он. – Сладко-то как! Сладко…
Две Любомирины девки – Онфиска и Лобзя – под стать хозяйке: сильные, огромные, неприветливые – чинили частокол. Онфиска обтесывала топором бревно – любо-дорого было смотреть, как играл топор в ее руке, не у всякого мужика этак играет. Лобзя стояла рядом, строго присматривая за тем, как две приблудные девки – чернявая и белявая – копают яму. Попробовали б не старательно – хороших тумаков получили бы! Чернявую звали Любимой, а белявую – Ладиславой. Еще была у них третья подружка – веснушчатая рыжая Речка, совсем еще мелкая девка, а уж смешная – Онфиска с Лобзей, как ее видели, так от смеха едва слюнями не давились. Просили хозяйку:
– Ой, убери ты ее от греха, тетка Любомира, не то лопнем.
– Не лопнете, лошади! – неизменно отвечала та, однако Речку убирала – то в амбар, то в погреб. Выпускали лишь иногда – когда повеселиться хотела. К тому и еще одна причина была: девки-то, все трое, подругами были и вместях пережили что-то страшное, едва спаслись, так что горой друг за дружку были и – то знала Любомира, не глупа была – белявая с чернявкой без рыжей своей Речки никуда б не убегли. Хотя и так, убеги, попробуй! Места вокруг для них незнаемые, дикие, зверья полно всякого: волки, медведи, да и людишки лихие, случалось, захаживали. Да и сторожа, Онфиска с Лобзей, приглядывали, а уж у тех глаза на месте, ну и самый главный – Орай. Вот уж псина умная да верная, всем псам пес!
– Да глубже, глубже рой, чадо! – подойдя ближе, Лобзя щелкнула еле-еле шевелившую лопатой Любиму по лбу. Так себе щелкнула, в треть силы, не то окочуриться еще. Да и того девчонке хватило – села наземь, заплакала – в три ручья слезы.
– Ну, не реви, коровища. – Лобзя ласково погладила ее по волосам. – Дай-ко сюды лопату! Смотри, как надо.
Отодвинув в сторону белявую Ладиславу, Лобзя в три прихвата углубила яму и, довольная обернулась к Онфиске:
– Ставь.
Кивнув, та без видимых усилий взгромоздила огромное бревно себе на плечо, принесла к яме и ловко опустила:
– Закапывай!
Лобзя с Ладиславой замахали лопатами.
– А ты ничего, работать умеешь. – Похвалила Ладиславу Лобзя. – А ты. – Она обернулась к Любиме: – не реви, научишься.
Со стороны леса донесся приближающийся собачий лай.
– Никак, Орай бежит. – Онфиска и Лобзя отвлеклись от работы и посмотрели в сторону леса. Вернее сказать, в сторону лая, лес тут был вокруг, куда ни кинь взгляд.
– Да, это Орай, – узнала собаку Лобзя. – Кому еще быть-то? Значит, и тетка с гостем посейчас прибредут. Давай-ко убирать этих… Эй, девы! Бросай лопаты да пошли в амбар. Пить-то хотите?
– Хорошо бы, – облизала пересохшие губы Ладислава. – Да и покушать бы чего.
– Покушать, это уж не взыщите, что после гостя останется, – усмехнулась Лобзя. – Инда, лепеху с молоком принесу.
– А Речке?
– Та уж с утра покормлена. – Лобзя с Онфиской переглянулись и прыснули, как и всегда, при упоминании рыжей смешной девки. – Ну, идите, идите, поторапливайтесь. Завтра с утра на луг пойдем, за корой, заодно покупаемся.
– Так холодно же уже!
– Ничего, оно и приятней будет, – запирая девок в большом амбаре, засмеялась Онфиска. – А не хотите, так и сидите тут сиднями. Мы и без вас коры наберем.
– Нет, нет, Онфисушка, – разом всполошились Любима и Ладислава. – Мы с вами. Речку бы еще взять…
– Ой, хо-хо-хо! Не надоть нам этой… Хо-хо-хо… Всю кору потеряем!
Захлопнув тяжелую дверь, Онфиска ловко вогнала в пазы засовец. Кинула заинтересованный взгляд на погреб:
– Тот-то как там?
– Спит, – прислушавшись, махнула рукой Лобзя. – Чего ему еще делать-то?
В усадьбе тетки Любомиры, огороженной высоким, но местами уже кое-где подсгнившим тыном, было целых два амбара – маленький, где держали Речку, и побольше – где сидели сейчас девки: большая, по обычаю, врытая в землю изба, с крытой камышом крышей, овин, просторный хлев с пятью коровами, что паслись сейчас на лугу, невдалеке за лесом. Присматривать за стадом Любомира и подумывала приспособить приблудных девок, когда попривыкнут маленько. Пока же держала их под присмотром, да под засовцем, в амбаре. Кормила, правда, хорошо, но и трудиться заставляла, не покладая рук, как и все здесь. То жать, то молотить, то перебирать полбу – работы на усадьбе хватало. В последнее время только, как посадили в погреб чужого парня, немножко отдыхали девки – не выпускала их хозяйка на двор уж совсем без присмотра, боялась – ну, как откроют погреб?
За воротами, уже совсем рядом, близехонько, послышались голоса, конское ржание.
Лобзя отворила створки:
– Ой, здоров будь, дядько Мечислав! Подарки нам привез?
– Все бы вам подарки! – Хозяйка незлобиво треснула зазевавшуюся Лобзю по шее, но, видно было, – довольна.
– Подарки в переметных сумах возьмете, эвон. – Мечислав кивнул на коня, которого спорая Онфиска уже привязывала к овину.
Остановившись у дома, Любомира окинула двор хозяйским оком:
– Мы поснедаем чуток, а вы сначала забор доделайте. Орая к стаду пошлите… Ну, а как доделаете, так уж ладно – выбирайте подарки!
– Ой, благодарствуем, тетушка! – враз завизжали девки. Не очень-то баловали их тут подарками. С утроенной силой они взялись за колья – поставили вмиг, даже про Ладиславу с Любимой забыли, впрочем, толку-то от тех – чуть.
Мечислав-людин с Любомирой, помолившись рожаницам и Роду, уселись за стол. Вернее, поначалу уселся один гость, Любомира выставляла яства – коровьи копченые языки, телятину, грибы, запеченные в горшке вместе с духовитыми травами, ржаные лепешки, вареную рыбу, орехи, сладкие палочки их затвердевшего сока лопуха, ягоды: малину, ежевику, смородину, ну и, само собой, бражку из тех же ягод. Забористую, духмянную, вкусную.
– Откушай, гостюшка дорогой, опосля о делах говорить будешь.
Мечислава не надо было упрашивать – проголодался с дороги, да и вообще сегодня не завтракал. Присев рядом, Любомира пригубила бражку да все подкладывала лучшие куски в стоявшее перед гостем большое деревянное блюдо, время от времени справляясь, вкусно ли?
– Ухх! – сытно рыгнув, Мечислав откинулся к увешанной волчьими шкурами стенке. – Вот уж ублажила, люба!
Изловчившись, он ущипнул хозяйку за бок. Та довольно засмеялась.
– Вот теперь можно и делами заняться, – хищно улыбнулся Мечислав. – А ну, тащи сюда парня! Или, нет… Постой-ка! Он где у тебя?
– В погребе.
– Эх, темновато там. А здесь неудобно…
– В овине посветлей будет.
– А где овин? От очага далече?
– Рядом, меж амбарами.
– Ладно, тащи его в овин, а я пока очаг разожгу поболе. Да, девок своих отправь куда-нибудь.
– Ужо отправлю. Ох, радехоньки будут.
Выйдя на двор, Либомира кликнула девок. Пождала… Те что-то не очень спешили явиться.
«Наверное, за амбаром подарки сморят, гадюки!» – усмехнулась про себя хозяйка. И верно – обе девки, Онфиска и Лобзя – обнаружились за амбаром, под молодыми березками. Фыркая, словно лошадь, Онфиска примеряла подвески, а Лобзя едва натянула на себя куцую телогрею с беличьим мехом, сидевшую на ней, как на корове седло.
– Ишь, верещат! – ухмыльнулась Любомира. – Баски ль подарки?
– Баски, тетушка! – довольно откликнулись девки. – Нравятся.
– То-то же… Можете пойти на реку, ради гостюшки. Отдохнете там, заодно ягод да грибов соберете. Девок всех с собой заберите, да смотрите, чтоб не убегли.
– И рыжую?
– И рыжую.
– Ой, тетушка…
– Я вам покажу – «ой!» Ну, что сидите? Не по нраву, так живо отправлю глину месить.
– Ой, по нраву, тетушка! По нраву.
Прогнав со двора девок и проводив их взглядом, покуда не скрылись за деревьями, Любомира, поднатужившись, отвалила в сторону огромный камень, закрывавший ход в погреб. Откинула дверцу:
– Жив ли, паря?
– Да жив пока.
– А жив, так вылезай!
Пошатываясь, Ярил Зевота выбрался наружу, щуря глаза от яркого дневного света. Светило солнышко, бежали куцые облака по голубому небу, легкий ветерок шевелил листья росших за амбарами березок.
– Что встал? Шагай давай. – Любомира подтолкнула парня в спину. Тот не удержался на ногах, упал, смешно подвернув руку. Обернулся… И закусил губу, увидев перед собой Мечислава.
– Здоров будь, Яриле-отрок, – ухмыльнулся хозяин корчмы. – Пойдем-ко в овин, поговорим.
Рывком поставив парня на ноги, он развернул его, взяв за плечи, и увесистым пинком придал правильное направление.
– Угольков из очага принеси, люба, – повалив отрока лицом вниз, попросил Мечислав.
– Ну, от так-то лучше будет. – Связав Ярилу руки за спиной, он уселся ему на ноги, крикнул: – Ну, где ж ты, люба?
– Иду. Несу уже.
Любомира принесла на железном листе раскаленные докрасна угли.
– Ты чего хочешь-то от меня, дядько? – всполошился Ярил, но Мечислав ткнул его носом в землю. – Погоди ишо говорить. Не пришло время!
Хозяйка усадьбы с любопытством смотрела на распластанного навзничь парня.
– Сыпь-ка потихоньку угольки ему на спину, – с усмешкой приказал Мечислав.
– Может, спину-то заголить сначала? – осторожно осведомилась женщина.
– Зачем? Ты сыпь, сыпь… Кошма тут есть какая? Или помело.