– С вершины этой скалы видно всю округу, – обернувшись, похвастался Хельги. – Хочешь, взглянем? Там есть небольшая такая тропинка… Ага, вот она.
Молодые люди пошли по еле заметной тропинке, огибающей скалу серпантином, перебрались через сваленную бурей сосну и остановились перед большим, перегораживающим тропу, камнем.
– Я сейчас заберусь на него, а потом помогу тебе, – внимательно осматривая камень, задумчиво произнес Хельги. – Не хотелось бы просто так убираться восвояси – ведь что-то да нужно здесь было Ирландцу.
– Смотри, кровь! – Неожиданно вскрикнула Сельма, указывая на бурые пятна на левой стороне валуна. Проведя рукой по пятнам, Хельги понюхал пальцы. Действительно, кровь. Вытащив нож, он внимательно осмотрелся, затем осторожно заглянул в кустарник, разросшийся возле самого камня, словно бы надеялся там что-то найти… Сельма недоуменно посмотрела на него и пожала плечами. Ползать по кустам вместо того, чтобы думать, как забраться на камень – занятие пустое.
– Ага! Есть! – Торжествующе улыбаясь, сын Сигурда ярла выбрался из кустов. В руке он держал ствол елки с торчащими сучьями, тщательно обрубленными по краям.
– Хорошая лесенка, – сразу же заценила Сельма. – Мне кажется, ты знал, что она тут есть.
– Раньше ее здесь не было. – Отрицательно покачал головой Хельги. – И, думаю, появилась она не так давно… с тех пор, как сюда стал наведываться Ирландец. Вряд ли он так же ловко лазает по скалам, как я или, скажем, малыш Снорри. Что ж, пойдем, посмотрим, что там, на вершине скалы. Чувствую, и там мы отыщем что-нибудь эдакое…
Предчувствия Хельги полностью оправдались: едва они ступили на плоскую вершину, как тут же обнаружили остатки кострища. Угли были еще теплыми. И зачем Ирландцу приспичило жечь здесь костер? Хельги инстинктивно почувствовал за всем этим какую-то мрачную тайну. Притихшая Сельма внимательно разглядывала желтоватую веточку, поднятую с земли, рядом с костром. Веточка была обагрена кровью.
– Омела, – тихо прошептала она. – Именно стрелой из омелы Локи когда-то убил Бальдра.
Хельги кивнул, он тоже хорошо знал эту историю из жизни богов, да и кто ее не знал?
– А еще говорят, омелу используют злобные ирландские колдуны друиды. – Задумчиво произнес юноша. – Теперь ясно – откуда кровь: Ирландец приносил здесь жертву. Щенка или, скорее, ягненка…
– Да, в усадьбе Сигурда как раз недавно пропал ягненок, я вчера слыхала. – Согласно закивала Сельма. – По приказу хозяйки Гудрун высекли вашего раба, Навозника, дескать, не доглядел… а теперь видно, что Навозник-то тут ни при чем. Вот так Ирландец – устроил тут капище. Нечего принимать в род кого ни попадя.
– Погоди, Сельма, не шуми. – Хельги предостерегающе поднял руку. – Дай подумать.
– Ну, думай, думай. – Девушка, похоже, обиделась.
Хельги чуть улыбнулся:
– Да ты не дуйся. Я вот подумал: а что, у нас здесь лесов поблизости мало? Зачем Ирландцу непременно понадобилось плыть именно на этот остров? Ну-ка, еще посмотрим.
Они осмотрели всю вершину, заглянули под каждый камешек, обшарили каждый кустик – нет, ничего. Плюнув, решили набрать с собой птичьих яиц – все хоть не зря лезли.
– Ты подержи меня за ноги, – подойдя к отвесному краю скалы, попросил Хельги. Далеко внизу с грохотом разбивались о камни волны. Этот край скалы выходил в открытое море, малыш Снорри как-то хвастал, что в хорошую погоду видел отсюда берега Англии, правда, никто ему не верил. Хельги вот, ничего не видел, как ни старался, одно море, ярко-синее, бескрайнее, в пенных бурунчиках волн.
– Держи крепче, Сельма! Кажется, там было много гнезд… Тяни! Скорее тяни!
В голосе Хельги было что-то такое, отчего девушка мгновенно напряглась.
– Что? Что случилось? – набросилась она с вопросами, едва вытянув парня.
– Я знаю, зачем сюда приплывал Ирландец. – Нехорошо улыбнулся Хельги.
– Зачем же?
– Там, внизу, на отвесе скалы – сверкающая на солнце слюда.
– И что же?
– Слюда выложена руной «Сиг».
– «Сиг»… Сигурд?
Хельги кивнул:
– А рядом с руной – стрелка. И указывает она в море, точнехонько туда, где только и можно пройти в фьорд крупному кораблю.
– Тайный знак! – ахнула Сельма. – Но кому?
– Люди говорят, в море видели чужие драккары. Может, это корабли Хастейна Спесивца.
Озадаченные, молодые люди быстро спустились вниз со скалы и, отвязав лодку, быстро поплыли прочь, туда, где выступал лесистый берег Снольди-Хольма. Хельги не довез Сельму до самого дома, да та и сама этого не хотела – блюла девичью честь, опасаясь досужих разговоров. Высадилась чуть раньше, в лесу. Махнула рукой на прощание и исчезла в густых зарослях. А Хельги, помахав в ответ, отправился в обратный путь, задумчиво глядя перед собой. Ласковые волны фьорда легко несли судно на своих синих спинах, дул легкий ветерок и было слышно, как на берегу, в ивняке, пели птицы. Кружась, все так же кричали чайки, отдыхая на пенных гребнях волн, а особо наглые воровали из лодки так и не прикрытую рогожей рыбу. Где-то на западе собиралась низко над морем хмурая дымка. Хельги не замечал ничего: думал. Что или кто заставил Ирландца предать своих новых родичей? Ведь ему и так неплохо жилось в усадьбе Сигурда-ярла. А может, это вовсе не Ирландец выложил знаки на острове, и напрасно обвинять его во всем? Вернее, так: не напрасно, а преждевременно. Сначала надо за ним последить, по мере возможности. Тайно, чтобы никто пока ни о чем не догадывался. А уж потом, получив достаточные доказательства, действовать. Да, именно так и следует поступить.
Хельги улыбнулся и вдруг испуганно оглянулся, ощутив в глубине мозга знакомый холод. Только вот барабаны на этот раз не били, и не скрежетало ничего, но… Но Хельги так никогда раньше не рассуждал! Никогда! Еще год назад, в подобном случае, он просто убил бы Ирландца, не говоря худого слова: виноват – значит, поделом, а не виноват, так и пес с ним. Но сейчас… Словно бы кто-то все решал за него, Хельги… И тот случай со Снорри… И тогда, когда он осмелился поцеловать Сельму… О, боги…
Ветер утих. Вздохнув, сын Сигурда-ярла спустил ненужный парус и приналег на весла.
Конхобар Ирландец, привязав лодку у причала, явился в усадьбу и, отправив выгрузить улов попавшегося на глаза Навозника, взяв лошадь, выехал за ворота. Сказал, что поедет проверить скот на горных лугах. Каменистая дорога вилась между кустами жимолости и дрока, пересекала ясеневую рощу и мостик через Радужный ручей, сразу за мостиком сворачивая к горным отрогам, где и находились верхние пастбища Сигурда-ярла. Не особенно оглядываясь – знал: вокруг было пустынно – Ирландец, пришпорив коня, проскочил поворот и выехал на старую дорогу, что вела к лесному урочищу, к тому самому, где около года назад были принесены первые жертвы Крому Кройху – кровавому кельтскому богу. Принесены Форгайлом Козлом, Черным друидом Теней Мертвых, ныне обретающимся в теле огромного волка. Два раза в месяц в условленный час – днем, чтобы быть вне подозрений – являлся Конхобар на то самое место, где были закопаны в землю два жертвенных кувшина и обезглавленные трупы жертв. Являлся для встречи с Волком, сиречь – Черным друидом Форгайлом. Узколицый Конхобар и раньше-то побаивался старшего жреца, а уж после того, как тот стал оборотнем-волкодлаком, – и подавно. Эх, если б не Форгайл! Ведь совсем неплохо жилось Конхобару в доме Сигурда, старого и больного ярла. Почти все дела в усадьбе решал он – естественно, с соизволения своей любовницы, хозяйки Гудрун – и эта власть, власть над рабами и слугами, стала для Конхобара уже привычной и такой сладостной и необходимой. А кем он был в Ирландии? Никому ненужным младшим жрецом давно почти никем не почитаемых богов, униженным и презираемым. Конхобар настолько явственно ощущал свое убогое положение – особенно после смерти отца, бывшего отнюдь не последним среди друидов – что сразу же откликнулся на зов Форгайла, предложившего не больше не меньше, как восстановить прежнюю кровавую веру в новой стране, где нет еще сильных богов. Такой страной должна была стать Гардарика, о которой Конхобар имел лишь самые смутные представления со слов викингов. И самым могучим конунгом в Гардарике должен был со временем стать Хельги, сын Сигурда. О том, что именно в его тело мечтал переселиться Форгайл, старался никогда не забывать Конхобар, вот, правда, сегодня чуть не забыл, когда змееныш так некстати встретился у него на пути с острова, где Ирландец, принеся очередную жертву богам, выложил условный знак для знаменитого разбойника Хастейна Спесивца, когда-то помогавшего друидам справиться с Магн. О знаке том они с Хайстейном условились незадолго до того, как друиды вынуждены были бежать из Ирландии на кнорре Сигурда-ярла. Теперь настала пора выполнять обещание, что Конхобар, надо признать, делал совсем неохотно, но все-таки делал, опасаясь возможной мести Спесивца. По той же причине он поддерживал и Форгайла. Впрочем, если уж зашла речь о трусости младшего жреца, то надо отметить, что дело-то было не столько, вернее, не только, в ней. Все свою жизнь Конхобар Ирландец мечтал жить богатым и сильным. Ярл, эрл, князь, тан, ард – без разницы, как называться. Лишь бы властвовать, лишь бы видеть униженно согбенные спины, купаясь в льстивых речах и угодливых взглядах. В этом смысле кое-что давала ему Гудрун, назначив управителем усадьбы, и Конхобар мог бы быть вполне довольным, если б не знал – а он был далеко не глуп и, как никто другой, умел чувствовать свою выгоду – что для всех здесь, включая самого распоследнего раба, он навсегда останется презираемым чужаком, недавно принятым в род и если и пользующимся кое-какими привилегиями, так только с соизволения истинной хозяйки усадьбы. А расположение женщины, известно дело – вещь ненадежная, сегодня она любит, завтра возненавидит, и никакой логикой это необъяснимо. Чувствовал, остро чувствовал Конхобар Ирландец всю шаткость своего положения в усадьбе Сигурда-ярла, хотя сам Сигурд относился к нему вполне доброжелательно, не догадываясь о любовной связи Ирландца с Гудрун… А, может, и догадывался, да только глубоко наплевать ему было на Гудрун, давно надоевшую хуже сгнившей селедки. Давно уже не делил старый ярл ложе со старше