Петр Петрович бросил на голос невесть откуда взявшийся коробок, коробок звучно впечатался хриплому в лоб. Ругнувшись, тот метнул в обидчика корявую палку, попал в проезжающую иномарку и затих.
Машина резко затормозила, из нее выскочили четверо накачанных парней. Видя такой оборот, Редькин кинулся наутек, но был остановлен железной рукой Найденова.
— Приказывай, — сказал Петр Петрович.
— Пусть уедут, — пискнул Редькин.
Звякнула невидимая цепь, крепыши развернулись и помчались назад к машине.
— А чо — неплохо, — сказал Редькин. — Желаю, чтобы ты всегда меня защищал.
— Хорошее желание, умное, — рассудительно произнес Петр Петрович. — Пожелай, что ты одобряешь все мои благие начинания.
— Это какие — благие? — насторожился Редькин.
— Ну, например, спасать тебя, защищать, — объяснил Петр Петрович. — Каким-то образом предугадывать твои желания. Или вот, например, пилят дерево, а наверху гнездо с птенцами. Чтобы я их спас.
— Ладно, — согласился Редькин. — Желаю.
Звякнула невидимая цепь…
Где-то вновь бабахнул выстрел, дорогу перебежала стайка вооруженных автоматами людей, вслед за этим заработал мощный двигатель и в воздух взмыл вертолет.
— Что тут у вас делается? — спросил Петр Петрович.
— А кто ж знает? — ответил Редькин. — Никто ничего не знает.
Внезапно распахнулись ворота, на улицу осторожно выехал груженный тюками грузовик.
— Отстегнешь лимон, — крикнул вдогонку мужичок в телогрейке, перепоясанной ремнем с кобурой.
— Уж не обидим, — отозвался водитель, плавно трогаясь.
Мужичок закрыл ворота. Над ними имелась надпись «Трикотажная фабрика».
— Хозяин нужен, — сказал Петр Петрович задумчиво. — Однако, проследуем дальше.
Улица была пуста, зато, судя по звукам, на площади, расположенной в квартале отсюда, жизнь кипела вовсю.
Площадь напоминала цыганский лагерь. Вокруг костров, разожженных прямо на асфальте, на ящиках сидели люди, варили супы, кипятили воду для чая, жарили на прутиках хлеб, пели патриотические песни. В стороне кучами лежали доски, бревна, камни, обрезки труб.
Неожиданно подъехал грузовик, и стоящий в кузове человек прорычал в мегафон:
— На сегодня — отбой. Завтра в двадцать ноль-ноль на этом же месте.
Петр Петрович спросил старушонку, несшую прутик, на который, как шашлык, были нанизаны ароматные ломтики хлеба:
— Бабушка, а бабушка, что здесь намечается?
— А то намечается, дедушка, что допекли проклятущие. Власть будем брать, — ответила, старушонка и заковыляла дальше.
Из ресторана неслась разухабистая музыка — гуляла «золотая» молодежь, площадка перед входом была, заставлена иномарками. Одного такого «золотого» юношу, пьяного в дым, два дюжих швейцара вывели под белы руки, бережно усадили на водительское место, ключиками юноши завели машину, после чего захлопнули дверь и отдали честь. Юнец посмотрел на швейцаров, как на пустое место, до отказа выжал педаль газа и умчался в ночь.
Где-то методично кололи стекла.
Набережная располагалась в двух шагах от площади, однако здесь было тихо, спокойно, в гладкой чернильной воде плавали золотые пятна окон.
— Единственное место, где никто не хочет плюнуть тебе в морду, — философски изрек Редькин, но вдруг вода вспенилась, рядом с каменной лестницей всплыла миниатюрная субмарина. На, ее палубе появился человек в черном плаще и надвинутой на глаза черной шляпе. Человек соскочил на берег, мигом преодолел каменные ступени и устремился к нашим героям.
Со словами: «Товарищи, победа близка», — он горячо пожал руку Петру Петровичу, затем Редькину.
У человека был чудовищный акцент.
— Оружие спрятано в надежном месте. Мост будет взорван в шесть утра, после этого отходим в лес. Встречаемся в пять у Степаныча.
Сказав это, незнакомец вновь пожал руки «товарищам», сделал два шага в сторону и растворился в темноте. Редькин прищурился, но не уловил никакого движения — человек как сквозь землю провалился. Субмарина, кстати, тоже исчезла.
По глазам неожиданно ударил слепящий свет прожекторов, со всех сторон набежали люди в зеленой форме с автоматами, начали заламывать Редькину и Найденову руки. Редькин сразу согнулся в три погибели, а вот с Петром Петровичем у нападающих что-то не получалось. Больше того, он сделал какое-то незаметное движение, и пятеро автоматчиков полетели через каменный парапет в воду.
— Сеть давай, — крикнул один из зеленых, судя по всему — офицер.
Петр Петрович щелкнул пальцами, после чего люди в зеленом застыли на месте, как по пионерской команде «Замри»…
Дома Редькин, которого трясло от нервного перенапряжения, долго и нудно высказывался по поводу вечерних прогулок, но Петр Петрович молчал, и понемногу Вениамин успокоился. А, успокоившись, начал выспрашивать, кто был этот пенек с акцентом и что за люди на них напали? И почему?
— Пенек с акцентом — это «Кривой Серпантин», — ответил Петр Петрович. — Автоматчики — служба безопасности. Нас приняли за сообщников «Кривого Серпантина», сэр.
— А кто он такой?
— Шел бы ты, Веня, помылся, — сказал Петр Петрович. — Ты когда нервничаешь — потеешь, а когда потеешь — извини, воняешь.
Пока Редькин, ворча с непривычки, мыл шею и чистил на ночь зубы, Петр Петрович разобрал на диване свежайшую постель и, потушив верхний свет, включил торшер. Огромная гостиная погрузилась в таинственный полумрак.
Редькин возлег на диван, а Петр Петрович сел в кресло и сказал:
— Ты спрашивал, кто такой «Кривой Серпантин»? Ну так вот…
«Кривой Серпантин» был личностью таинственной, способной уходить в небытие и из небытия же возрождаться. Сколько раз его вешали, сколько раз ему секли голову с плеч и разряжали полную обойму точнехонько в сердце, сколько раз его топили, жгли, травили, сбрасывали с высотных домов и горных вершин, а ему хоть бы хны. Надо сказать, расправлялись с ним поделом — «Кривой Серпантин» шпионил направо и налево. Если он шпионил в Лондоне в пользу Вашингтона, то не сомневайтесь, что, будучи в Вашингтоне, он проделывал аналогичную операцию в пользу Лондона. Кончалось тем, что в Лондоне издавался вердикт: «Расстрелять сукина сына», а в Вашингтоне: «Поджарить на электрическом стуле при большом скоплении народа». Приговор приводился в исполнение, а на следующей неделе «Кривой Серпантин» объявлялся в Брюсселе или Пензе.
— Это что же за гусь такой, что его веревка не берет? — засыпая, спросил Редькин.
— Глаза отводит, — объяснил Петр Петрович, — Двойников подсовывает.
— Где же он таких дураков находит?
— Для хорошего шпиона это не проблема, — ответил Петр Петрович. — Дураков вокруг пруд пруди… Да ты спишь никак? Ну, спи…
Глава 4
Уж так не хотелось Редькину утром уходить на, работу, но пришлось. Разумеется, Петр Петрович понимал, что народ работает ради булки с маслом, а не ради идеи, разумеется, он был согласен, что Вениамин может в любую секунду получить все, что захочет, однако порядок есть порядок. Не надо искушать судьбу. Написано на редькинском роду служить в объединении «Росмыло», значит, надо служить.
При входе в метро на Редькина накинулись трое, заломили руки за спину и впихнули в «Волгу» с черными стеклами. Надели на глаза плотную повязку. Как на грех, зачесался нос, прямо зазудел, паршивец, Редькин. потянулся было почесать, но сидевший справа рявкнул: «Руки», — и зуд тут же прекратился.
Минут через семь стремительной езды, которые для Редькина растянулись на добрые полчаса, машина въехала, в открывшиеся перед ней ворота и остановилась у бокового подъезда хорошо известного жителям города и шпионам массивного здания.
В здании этом было множество коридоров, лифтов и лестниц. Редькина долго водили по этажам пока, наконец, не впихнули в какое-то помещение, где сняли с глаз повязку.
Стены помещения были отделаны белым кафелем. Хирургический стол, рефлектор над ним, застекленные шкафы с набором никелированных инструментов делали его похожим на операционную. У окна с рифленым непрозрачным стеклом стояло зубоврачебное кресло, в котором спиной к вошедшим сидел человек с бритым затылком и седым ежиком.
— Где второй? — спросил седой негромко.
— Отслеживаем, — ответил один из сопровождающих.
— Отслеживаем — это когда взяли след, — сказал седой, — Вы взяли его след?
— Вот он — след, — сопровождающий ткнул в лопатку Редькина железным пальцем. Лопатка, заныла.
— Кто второй? — тихо спросил седой.
Редькин понял, что обращаются к нему, но из вредности промолчал.
— Где спрятано оружие? — рявкнул седой. — Какой мост будет взорван? Отвечать! Живо! Кто такой Степаныч? Где «Кривой Серпантин»?
Редькин молчал.
— Ты у меня заговоришь, — зловеще сказал седой и позвал: — Нефедьев.
— Здесь, — откуда-то из-за шкафов вынырнул сухощавый человечек в синем халате и кожаном фартуке.
— Готовь инструменты, — приказал седой.
— Есть.
Человечек открыл стоящий в углу сейф и, мурлыча под нос: «Пиду чи я, дрючком пропэ-эртый?…», — вынул электродрель. «Чи мимо прошпындорить ви-ин?» На свет появилась ножовка по металлу, затем топор, жуткого вида щипцы, огромные искривленные ножницы с толстыми ручками.
— Мама, — прошептал Редькин, теряя сознание. — Петр Петрович…
— Петр Петрович, — прошептал Редькин, приходя в себя.
Он лежал в гостиной на диване.
— Я тебя спас, — сообщил Петр Петрович из кресла. — Ты падал лицом в ведро с помоями.
— Там было ведро с помоями? — удивился Редькин.
— Представь себе, — сказал Петр Петрович. — Как средство давления на психику.
— Не понял.
— Тебя ставят перед дилеммой: или-или. Или ты честно отвечаешь на вопросы, или тебе на голову надевают ведро с помоями и выпускают на улицу, — объяснил Петр Петрович.
— Да? — Редькин поморщился. — А ножовка зачем?
— Естественно, чтобы отпилить голову, если не будешь отвечать на вопросы.
— Вот хорек, — сказал Редькин.
— Кто хорек, Вениамин? — участливо спросил Петр Петрович.