Столь же показательна былина о Добрыне Никитиче, главным подвигом которого является победа над Змеем Горынычем. Богатырь спасает от Змея княжескую племянницу, и в полном соответствии с каноном подобных героических преданий, популярных у очень многих народов, ему предлагают жениться на спасенной красавице. Однако богатырь решительно отказывается от этого предложения. В русской традиции свадебный финал оказывается невозможным. Когда в былинах упоминается о женитьбе Добрыни, этот сюжет лишен самостоятельного интереса и фигурирует только в качестве предыстории уже упоминавшегося рассказа о неудачном сватовстве Алеши Поповича к жене Добрыни.
В русском эпосе непредставима история прекрасной Елены. Когда богатырь Поток оправляется за своей похищенной женой, даже названные братья — Илья, Добрыня и Алеша — не желают ему помогать, так как борьба за женщину представляется им чем-то недостойным. После того как Поток все-таки находит свою жену, мнение его товарищей находит полное подтверждение. Жена Потока переходит на сторону похитителя и пытается погубить своего мужа колдовскими чарами. Только помощь святого Николы Можайского спасает Потока от этих магических заклинаний, после чего богатырь казнит предательницу. Подобным образом разворачиваются события и в былинах о похищении врагами жен Ивана Годиновича и царя Соломана, жены которых также оказываются предательницами и также наказываются за это смертью. Единственная русская былина, рассказывающая о сватовстве (Дунай и Добрыня добывают жену для князя Владимира), перерастает в трагическую историю того, как богатырь Дунай казнит свою жену и сына, а затем кончает жизнь самоубийством. В других былинах рассказывается о волшебнице Маринке, едва не погубившей Добрыню и Глеба Володьевича. Похотливый нрав жены князя Владимира обличается не только в былине о каликах, но и в былине о Змее-Тугарине, где княгиня изображается любовницей врага Русской земли. Склонность к распутству отличает и жену могучего Святогора, которая побуждает Илью Муромца вступить с нею в связь.
Уже отмечалось, что русская эпическая традиция выделяется на общем эпическом фоне своей специфической антиматримониальной направленностью.[206] Исключения единичны. Это история жены Даниила Ловчанина, которая покончила с собой, когда князь Владимир погубил ее мужа, и сюжет о жене Ставра-боярина, которая спасла своего неосторожного мужа, попавшего в темницу. Здесь явное отклонение от общей установки былинного эпоса, в котором преобладает пренебрежительно-подозрительное отношение к женщинам. Даже сестра князя Владимира, которой домогается царь Гремин, не хочет «дле бабьего гузна да ... весь град губить» и готова уступить врагу ради спасения Киева.[207] Точно так же красавица-жена Данила Игнатьевича, провожая своего мужа ко двору князя Владимира, предупреждает его:
...фсё ради гузна да ради женьского
Погибают удалы да добры молоцьци![208]
Для характеристики отношения богатырей к женщинам особо показательны былины, рассказывающие о поединке с девой-воительницей. Подобные предания известны у многих народов, но только в русской традиции появляется эпизод, когда после тяжелой и безуспешной схватки Илья Муромец советует своему младшему товарищу:
Уж ты гой ecu, Добрынюшка Микитич млад!
Не знаешь ты бабьей ухватки:
Хватай бабу за пельки(т.е. груди. — Е.М.), пинай под гузно —
Тут будет бабы рана кровавая.[209]
То же и в былине о Дунае:
«Уш ты ой ecu, Дунай да сын Ивановиць!
Надо бить бабу по пелькам, пинать под жопу;
Ише та-де раночька — кровавая!..»
Начял бить Дунай по пелькам, пинать под жопу, —
Тогда тут-де Настасьюшка росплакалась.[210]
В большинстве былинных сюжетов в качестве врагов Киева выступают в русском эпосе татары, и можно с уверенностью утверждать, что эпические сказания о киевских богатырях окончательно сложились только после татарского нашествия. Таким образом, известные нам былины только восходят к оригинальной киевской традиции. Собственно киевские эпические сказания, которые предназначались вниманию дружинников, еще не знавших ничего о татарах, но сражавшихся с половцами, печенегами или воинами из других русских земель, имели, очевидно, существенно другой характер. Из рассказа летописи известно, в частности, что богатырь Алеша Попович наследовал герою по имени Александр Попович, который представлялся не коварным хитрецом, но безумствующим берсерком, способным в пылу сражения напасть на собственного князя.[211] Главный былинный богатырь Илья Муромец является казаком или крестьянским сыном, что отражает реалии уже XVI—XVII столетий. Очевидно, так же, как и в эпических сказаниях других народов, в киевском эпосе главные герои были представителями воинской аристократии. Очевидно, неприязненное отношение былинных сказителей к женщинам, равно как и подчеркнутая грубость восхваляемых ими героев, является поздним приобретением русского эпоса, ставшего достоянием крестьянской среды. В качестве свидетельства существования иных эпических форм можно указать на содержание уже упоминавшейся былины о Добрыне и Змее. Решительно отрицая возможность брака между героем — победителем Змея и спасенной им красавицей, эта былина явно полемизирует с более ранней традицией, в которой утверждался обычный для историй змееборства брачный финал.
Это не единственный пример, который демонстрирует, как переосмысливались те эпические сюжеты, чье первоначальное содержание не соответствовало позднейшей установке былинной традиции. На каком-то этапе развития русского эпоса в нем появилась былина, существенно отклонившаяся от общего стереотипа. В ней воспевается герой-щеголь, чья внешность производила на женщин неотразимое впечатление. Чурила Пленкович опозорил своим богатством князя Владимира, когда же последний решил доказать свою власть и забрал Чурилу на придворную службу, на того загляделись все киевские женщины и больше прочих — жена Владимира Апраксия. Встревоженный князь был вынужден отослать Чурилу домой, чем опозорился окончательно.[212]
История Чурилы, который так очаровал всех киевских дам, что за пиршественным столом они загляделись на него и порезали себе руки, представляет собой переложение библейского рассказа об Иосифе. Представление об особой красоте Иосифа запечатлелось и в популярных апокрифических сказаниях «От коих частей создан бысть Адам», согласно которым после смерти первого человека Самсон унаследовал его силу, а Иосиф — «лепоту».[213] Это представление стало общенародным достоянием и отразилось в фольклоре, причем рядом с библейским красавцем сказитель былины нашел уместным упомянуть и щеголя Чурилу:
Я бы рада тебя, дитятко, спородити [...]
Красотою бы я в Осипа Прекрасного,
Я походкою бы тебя щепливою
Во того Чурилу во Пленковича...[214]
Это делает понятным, каким образом рассказ о Чуриле мог заимствовать один из эпизодов истории Иосифа, однако в отличие от добродетельного библейского героя киевский красавец получил в русском эпосе репутацию ловеласа. Например, в одной из версий былины о голях кабацких посланный к Илье Чурила, оказавшись на улицах Киева, забывает о поручении князя Владимира:
Завернул он в переулок Мариинский,
С девицами да призабавился,
С попадьицами да призабавился.[215]
Это напоминает склонности, которые приписывались Алеше Поповичу, и не случайно, напутствуя свою остающуюся дома жену, Добрыня упоминает этих героев рядом:
Только не ходи за Чурилу за Пленковича,
А в други не ходи за Алешу Поповича...[216]
Дальнейшая былинная биография Чурилы напоминает судьбу Алеши в былине о сватовстве. Чурила также был опозорен — особая былина рассказывает о его проигрыше в состязании с богатырем Дюком. В обоих случаях сходно описываются действия князя Владимира, который пытался помочь Алеше (в истории сватовства к жене Добрыни) и Чуриле (в истории состязания с Дюком). Однако если позор Алеши лишь оттенял его доблестную богатырскую биографию, то донжуан и щеголь Чурила вызывал у сказителей однозначно неприязненные чувства. Его карьера завершилась в былине «Чурила и Катерина». Былина начинается описанием щегольского наряда Чурилы, который отправляется к жене старого Бермяты — Катерине и соблазняет ее. Муж застает любовников и убивает обоих.
Таким образом, в качестве ответа на появление истории Чурилы, не соответствовавшей общей моралистической установке русского эпоса, сказители сложили былины, в которых опозорили, а потом и погубили героя, вызывавшего у них неприязнь. Непристойная репутация Алеши Поповича может рассматриваться в качестве аргумента в пользу того, что в этом случае эволюция имела обратную направленность: первоначально с именем этого героя были связаны какие-то сюжеты, соответствовавшие такой репутации, но позднее они были забыты. В истории Чурилы сказители «дегероизировали» и «погубили» героя-любовника, в истории Алеши они сохранили к этому герою почтительное отношение, но, как можно понять, несколько облагородили его биографию.
Последний пример не уникален. Можно указать на другой эротический былинный сюжет, в котором произошло самое решительное изменение — вплоть до полной потери его первоначального эротического содержания. Это история Хотена Блудовича.