[287]. Сексуальные отношения противопоставлены здесь испусканию газов. В других случаях эти мотивы самым неблагозвучным образом сочетаются. Таков, например, рассказ о мужике, который барыне «тепло в жопу загонял»[288], и другие еще более откровенные описания. Среди героев сборника Афанасьева упоминаются даже «Поп-пердун» и «Мальчик бздунок», поведение которых вполне соответствует таким прозвищам. Еще более непристойные эпизоды сопровождают сказки о царевне Несмеяне и царевне «Неоцененная красота». Пословица «Бздех не схватишь, в жопу не впятишь»[289] разворачивается в сказочный рассказ о бабе, которая сумела победить черта, поставив ему такую невыполнимую задачу.[290] В высшей степени непристойно звучат и характеристики анального секса, который упоминается в сказках, как в отношении женщин, так и в отношении мужчин.
Уничижительное отношение к заду не ограничено только произведениями «заветного» типа. Даже в былинах зад фигурирует в самых непристойных, насколько это возможно для этого высокого фольклорного жанра, ситуациях.
Особо отмечу, что ситуации, в которых герои русского эпоса восхищаются прекрасными ягодицами красавиц, не имеют к заду ни малейшего отношения — слово «ягодицы» или «ягодницы» означает в былинах щеки и помещается рядом с «бровями» и«ресницами»:
Ягодицы — как бы маков цвет,
А черны брови — как бы соболи,
А ясны очи — как бы у сокола![291]
Зад в былинах обозначается чаще всего словом «гузно», унаследованным эпосом из средневековой лексики. Употребляется и обозначение «жопа», иногда в насмешливо уменьшительной форме — «жопёноцько». Например, при описании наказания, которому пилигримы — калики подвергли неучтивого Алешу Поповича, говорится, что они
Тут схватили где Олёшеньку с добра коня,
Тут нахлопали Олёшеньки жопёноцько,
Тут не можот-де Олёшенька на кони сидеть.[292]
Однако сравнение с другими версиями того же сюжета показывает, что это дополнительный и сравнительно поздний эпизод, имевший только локальное распространение. Уже выбор архаической лексики свидетельствует в пользу того, что истории, в которых используется лексема «гузно», восходят к более ранней традиции.
Особо можно выделить встречающееся в целом ряде былинных сюжетов понятие «бабье гузно», которое употребляется как пренебрежительное обозначение женщины или всего женского пола, с особым ударением на то, что женщина является объектом эротического вожделения. Для русского эпоса в целом характерна определенная антифеминистская направленность, и любовный интерес к женщине оценивается обычно как что-то предрассудительное.
Показательны рассказы о поединке богатыря с женщиной-воительницей. Сюжет этот известен и в других эпических традициях — в качестве классического примера можно указать на историю столкновения Зигфрида и Брунхильды в «Песне о Нибелунгах».[293] Специфической особенностью русского эпоса является, однако, тот прием, с помощью которого богатырю удается победить соперницу. Воительница кажется непобедимой, пока ее не сокрушает удар, нанесенный под гузно. Иногда подобный подвиг приписывается богатырю Дунаю, но чаще всего он сопровождает рассказы о Добрыне Никитиче. Для былины о молодости Добрыни и встрече его с Ильей Муромцем, который учит юного товарища, как надо сражаться с женщиной, указанный эпизод столь характерен, что его упоминают даже в кратком пересказе былинной истории:
Илья дал ему совет, как биться с женщиной — ударить по пелькам (грудям. — Е.М.) и под гузно; Добрыня победил.[294]
В некоторых случаях совет бить под гузно понимается как эвфемизм для обозначения удара по гениталиям:
Да хватай бабу за пялки, пинай бабу под гузно:
Да веть тут у ей раны-mu кровавыя
И кровавыя раны к ретиву серьцю!..[295]
В других былинных записях привычкой мужчин бить женщин по заду объясняется соблазнительная женская пухлость:
А бей ты бабу, блядь, по щеке, пинай растаку мать под гузно — а женский пол от того пухол![296]
Не случайно упоминающийся в данном эпизоде удар под зад является составной частью святочных игр молодежи. Иногда молодые люди не ограничивались хлопком по ягодицам, но действовали более грубо:
А потом наряжалися этим, мельницей. Мельницей. Тоже человека привязывають к этый, к скамейке, к заднице веник привязывают, ну и вот он хлобышшет там, так-то привяжуть... А потом: «Стала мельница!» И от ребята нас ловють и в задницу этот, клин, вбивають. Головой туда. Чтоб опять молола мельница.[297]
Подобные забавы предполагали эротическое осмысление, о чем свидетельствуют уже названия сопровождавшихся ударом по женскому заду игр — «печь блины»[298], «дать девкам хрену»[299]. Хрен упоминается в молодежных песнях в качестве символа фаллоса;[300] блины являются символом вагины, причем не только в песнях,[301] но и в свадебной обрядовости[302]. Эротическая символика выпекания блинов позволяет понять и ситуацию, запечатленную подписью к популярному в XVIII столетии лубку «Кавалер и блинщица». Текст представляет для нас особый интерес, так как в нем с большим чувством говорится о заде:
...Пришел — за жопу хватаешь, блины печь мешаешь. За жопу хватать не велят. Для того, что блины подгорят.
Твой воля, изволь бить, да только дай за жопу схватить. Ибо зело мне показалась миленькая жопка твоя кругленькая. Нарочно к тебе я пришел и щастлив, что одну дома нашел. Любовь надо мной покажи, в постелю спать положи.[303]
Подпись к лубку напоминает отчасти частушки типа «Ой, сват ты, мой сват, / Ушчыпні мяни за зад»[304], однако упоминание «миленькой жопки» свойственно, как представляется, более изощренным городским нравам. Столь игривые формы речи не характерны для народной культуры, в которой преобладают более «степенные» интонации. Например, русские мужчины из селений Заонежья (Карелия) объясняли свое желание жениться только на русских женщинах таким обобщением: «У русской бабы жопа широкая, а пизда узкая».[305]
Особо отметим, что в народном употреблении слова «жопа» и «пизда» вполне обычны и не носят какого-либо оскорбительного значения. Свободное пользование подобной лексикой обусловлено тем, что существование обозначаемых ею частей тела принимается в народном миросозерцании как данность и какой-либо неловкости не вызывает. Девушки уверены в том, что, когда у них чешется зад, это значит, что на него заглядываются молодые люди. То обстоятельство, что они называют зад сракой, никак не меняет эротического звучания данного замечания:
Як србка дзйяцы свярбіць — хлупцы яй хвбляць.[306]
Среди материалов собранного Владимиром Далем собрания «заветного» русского фольклора наличествует и связанная с таким поверьем примета:
Глубоко свербит — далеко замужем быть.[307]
В том же ряду приемы женской магии, исходящие из того, что лист, прилипший во время мытья в бане к заду, является неотразимым приворотным средством,[308] а также гадания на жениха, в ходе которого девушки подставляли обнаженный зад к окошку бани, ожидая, что их погладит домовой. При этом говорили: «Мужик богатый, ударь по жопе рукой мохнатой»[309].
Идеализация женского зада прослеживается даже в обрядовых заклинаниях, относящихся к выращиванию овощей, особенно к капусте. Овощ этот не простой. В славянском фольклоре капуста фигурирует как символ женского лона, что объясняет истории нахождения детей в капусте, песни о зайце, который хочет заломать капусту, о козле, который повадился в огород — «кочеток поглодал, девушку целовал», выставление капусты на свадебном столе и т.п.[310] В то же время капуста ассоциировалась с женским задом, чья форма считалась для указанного овоща идеалом. Отсюда ритуальная практика, в ходе которой демонстрация зада должна была повлиять на созревающие кочаны:
Капусту садят на Ивана Богослова. Садят, надев чистую белую сорочку и подобрав сзади платок, чтобы на фоне грядки виднелся белый круглый зад садящей капусту женщины. Для этого выбираются женщины с крупным задом, чтобы капуста росла белая, крепкая, крупная (Глуховский уезд, Черниговская обл.).[311]
То же и в Полесье, где, ухаживая за капустой, женщины говорили: «Як моя жопа круглая крутица, дак пусть капуста круглая»[312]