Но послефевральское пьянство охватило не только потенциальных или действительных алкоголиков. Оно приобрело угрожающий характер, захватив властные структуры революционизированного общества.
Создание новых органов власти происходило достаточно стихийно. Это утверждение справедливо как для высшей власти – Временного правительства, – так и для низших исполнительных органов. Среди них, в первую очередь, следует остановиться на городской милиции – органе власти, который является (должен являться) не только гарантом личной и имущественной безопасности граждан, но и символом порядка и стабильности существующего политического строя в целом [317].
Весьма показателен набор первых милиционеров, наспех проходивший в конце февраля в духе самого февральского восстания. Множество воззваний, заполнивших улицы Петрограда и Москвы в эти дни, пестрели призывами к самоорганизации людей в отряды милиции[318]. Один из очевидцев вспоминал, как среди всеобщей неразберихи то там, то здесь раздавались призывы: «Кто хочет вербоваться в милицию, идите на Лиговку, к дому Перцова получать оружие…»[319]. А оружия, учитывая разгром Арсенала и полицейских участков, было достаточно. Находившегося в февральские и мартовские дни в Петрограде С. Джонса особенно поразило всеобщее вооружение народа, от мала до велика взявшего в руки либо винтовку, либо пистолет, либо шашку и т. д. Даже респектабельные представители среднего класса держали в руках ружья, а у детей карманы были набиты патронами[320]. Секретарь управления петроградской городской милиции З. Кельсон описывает «модную» в те дни форму одежды: сабля, винтовка, револьвер, ручная бомба и перекинутая через плечо пулеметная лента[321]. Такие колоритные, «вооруженные до зубов» личности, часто имевшие за плечами уголовное прошлое, стали своеобразной «визитной карточкой» Февраля.
Желавших получить оружие было довольно много. Но тем, кто при старом режиме постоянно находился в конфликтах с властью, представлялось еще более привлекательным самим стать носителями власти. Кельсон отмечал, что уже к 1–2 марта милицейских удостоверений в Петрограде было выдано до 10 000 и почти столько же в последующие дни, «поэтому было бы неудивительно, если все взрослое мужское население Петрограда в эти дни оказалось на службе в милиции»[322].
Существенным недосмотром со стороны властей было то, что при наборе в милицию у записывавшихся не требовали никаких документов, удостоверявших личность. В Москве начальник городской милиции А.М. Никитин спохватился только в мае, когда в Приказе № 24 постановил обязательную проверку документов у поступавших на службу и у тех, кто уже служит, но при поступлении документов не предъявил[323]. Как и следовало ожидать, приказ в целом не был исполнен и многие милиционеры так ничего и не предъявили.
С первых месяцев революции со всех концов России на имя министра внутренних дел пошли телеграммы от частных лиц и общественных организаций с жалобами на милиционеров, превышавших свои полномочия и угрожавших свободе личности, слова, неприкосновенности имущества и т. д.[324] Но настоящей общей бедой стало пьянство вооруженных милиционеров, которое нередко угрожало жизни граждан. Даже в комиссариате милиции люди не могли чувствовать себя в безопасности. 13 марта в один из петроградских комиссариатов зашла гражданка Иванова. Остается только гадать, в каком состоянии находились милиционеры, но один из них «случайно выстрелил», поразив девушку прямо в сердце[325].
Другой случай произошел в московском трактире, куда забрел отнюдь не по службе, но находившийся на таковой вооруженный представитель власти. А.М. Васильев (так звали этого горе-милиционера) уселся за столик и спустя некоторое время зачем-то достал револьвер. Пока крутил его в руках – грянул случайный выстрел, ранивший посетителя[326]. Место действия не оставляет сомнений в истинных причинах происшествия. И хотя официально в трактире нельзя было купить алкоголь, для особых клиентов, в том числе для представителей власти, всегда находилась бутылочка-другая.
О массовости подобных историй говорит тот факт, что в городском фольклоре появился анекдот на эту тему: «У молодого человека спрашивают: «А почему вас не приняли в милицию?» – «Да по моей же оплошности. Прихожу туда, а они спрашивают: Стрелять умеете? Я взял да и брякнул: Умею. Ну, они испугались и не приняли»»[327].
Как обычно бывает, энтузиазм молодых милиционеров в конце концов улетучился, и их случайные отношения с выпивкой приобрели сознательный характер. Младшие чины очень скоро увидели практическую выгоду в «сухом законе» и право реквизиции спирта стали использовать в своих интересах. В «Газете-копейке» была опубликована зарисовка «Час в милиции», где от лица очевидца рассказывалось о работе внутри комиссариата. Любопытен такой случай: в комиссариат привели мужчину, задержанного за торговлю вином. Милиционер забрал бутылки и куда-то удалился, в то время как задержанный остался ждать. Через некоторое время милиционер вернулся и принялся ругать задержанного, что тот вместо вина налил в бутылки чай[328].
Частыми стали случаи, когда отобранные в качестве вещественных улик полные бутылки либо исчезали из комиссариатов, либо пустели. Показательное происшествие произошло 30 апреля в комиссариате 2-го Рождественского подрайона Петрограда. Ночью, во время дежурства некоего Шабловского, там раздался телефонный звонок. Звонил делопроизводитель Катаевский из квартиры начальника милиции. В трубке Шабловский, помимо голоса делопроизводителя, ясно слышал женский смех, пение – было ясно, что в квартире много людей, весело проводящих время уже не один час. Катаевский сообщил, что в комиссариат скоро прибудет т. Вонский (член летучего отряда), которому нужно будет дать ключи от большого шкафа вещественных доказательств. Шабловский знал, что в этом шкафу хранится конфискованный спирт и прочие алкогольные напитки, поэтому к сообщению Катаевского отнесся с подозрением. Скоро прибыл т. Вонский, но не один, а в компании с т. Кашиным. Они, взяв ключи, направились к шкафу и стали вынимать из него бутылки. Шабловский, который вместе с другими товарищами последовал за прибывшими «гостями», остановил их и составил акт. Впоследствии было выяснено, что в шкафу должно было находиться 42 бутылки из-под «Куваки» и четвертушка, наполненные чистым спиртом, а также три бутылки рябиновки. Однако при проверке оказалось, что количество бутылок с вещественными доказательствами кем-то существенно сокращено[329].
Не стоит думать, будто милиция всегда сама употребляла конфискованный спирт. Многие чины организовывали бизнес, перепродавая бутылки. Появился анекдот о «нечистоплотности» милиционеров: «Сколько, мадемуазель, за времяпрепровождение?» – «Фунт хлеба, фунт колбасы и бутылка самогонки». – «Извините. Я не милиционер»[330].
Была популярной такая частушка:
Нет милее для милиций
Спирто-винных реквизиций,
Потому – от всех почет,
Бочка же всегда течет![331]
Кто не хотел торговать собственно бутылками, что было все-таки рискованно, продавал разрешения на приобретение спирта.
Летом в газетной хронике о происшедших за день событиях героями часто становились пьяные милиционеры. Так, 7 июля в «Маленькой газете» отмечалось, что милиционер 4-го Александро-Невского подрайона Брызгалов до того «нашмонился», что совсем память потерял, расположившись на ночлег прямо на улице. Обобрали «блюстителя» до нитки, а потом еще чуть не поколотили. Спас этого горе-милиционера от расправы возмущенной толпы его сослуживец[332].
Понятно, что революционная милиция не пользовалась особым доверием среди населения. Она не справлялась со своими обязанностями. Как видно из приведенных примеров, зачастую милиция сама провоцировала конфликты с населением, играла свою роль в деле распространения пьянства и тайной торговли спиртными напитками. Как отметила комиссия, проводившая ревизию милиции в Петрограде, «есть целые районы, милиция которых совершенно недостаточно обеспечивает безопасность граждан, а общественной безопасности угрожает сама»[333]. Из-за этого падал не просто авторитет милиции, – падал авторитет той власти, которую эта милиция представляла. Люди разочаровывались во Временном правительстве, Совете рабочих и солдатских депутатов и в революции как таковой, начиная тосковать по сильной власти, способной навести порядок в стране.
В алкогольной политике новое правительство продолжило курс царского. Употребление спиртных напитков в общественных местах, как и азартные игры на деньги, строго запрещалось. Сохранялся запрет на торговлю алкогольной продукцией. При этом антиалкогольные меры становились все актуальнее. Если пьянство 1914–1916 годов чаще всего было связано с мобилизацией и все, связанные с ним безобразия, происходили где-то в провинциальных городках и на железнодоро