Через несколько метров Антон Ильич освоился и, как ни странно, даже стал набирать скорость. Возникло лишь одно препятствие: надо было как-то обгонять тех, кто шел впереди. Не успев затормозить, Антон Ильич налетел на неспешно идущую фигуру в толстом спортивном костюме и шапке с большим помпоном. Это оказалась начальник отдела кадров. От неожиданности она вскрикнула, выронила обе палки и повалилась в сугроб, прижатая сверху Антоном Ильичом. Папка его при этом выскользнула, палка взметнулась к небу описала в воздухе круг и опустилась на голову заведующей канцелярией, идущей на параллельной лыжне. Та, пытаясь защититься, вскинула руки вверх, отчего палки их скрестились и намертво зацепились друг за друга.
Антон Ильич дернул. Заведующая канцелярией повалилась в снег. Палка ее соскочила с руки вместе с перчаткой, и то и другое оказалось в руках у Антона Ильича. Он высвободил свою палку, подобрал папку, спешно раскланялся и с извинениями тронулся в путь, предоставив дамам самим помогать друг другу.
Теперь он заранее громко кричал «лыжню!», и впередиидущие уступали ему дорогу. Выйдя на пригорок и спустившись с него ровным быстрым ходом, так что ветер в ушах свистел, Антон Ильич увидел, что снова оказался на старте. Он прошел один круг.
Большинство участников сошли с лыжни и сгрудились вокруг столов. Алексея Евсеича среди них не было.
– Алексея Евсеича здесь не было? – задыхаясь, спросил он у судьи.
– Нет, – пожал тот плечами.
Он все еще на трассе, подумал Антон Ильич и, не теряя драгоценных минут, ринулся на второй круг продолжить гонку.
Никто не мешал ему впереди. Трасса была почти пустая, только вдалеке виднелся грузный мужской силуэт. Антон Ильич приободрился и поднажал. Расстояние между ними все сокращалось, и, пройдя половину круга, Антон Ильич отчетливо видел перед собой тяжелую фигуру Алексея Евсеича. Лыжня здесь вновь пошла с горы, ветер приятно дул в лицо, говоря о скорости, с которой летел Антон Ильич. Он чувствовал, что скоро нагонит Алексея Евсеича и что вот-вот они поравняются. Изо всех сил еще раз он оттолкнулся обеими руками и полетел. Как вдруг понял, что что-то пошло не так. Не было его красной папки!
Антон Ильич попытался остановить себя, упираясь в снег палками, но лыжи шли, набрав ход, и несли его вперед. Он потерял равновесие, неловко присел, палки волочились здесь же, лыжи разъехались в стороны, и Антон Ильич сел промеж лыж, очутившись в замысловатой позе со скрещенными палками и поднятой кверху правой лыжей. Некоторое время он сидел, растерявшись и не зная, как быть. Затем осторожно высвободился и огляделся по сторонам. Папки нигде не было видно. И Антон Ильич не мог вспомнить, где он мог ее обронить.
Алексей Евсеич ушел далеко вперед, его было не догнать, да и зачем теперь? Папки-то у него нет. Должно быть, обронил где-то на трассе, подумал Антон Ильич. Папка красная, заметная, никуда не денется, решил он и двинулся в путь.
Сердце его учащенно билось, пот струился по телу, щеки горели, желудок сводило от голода. Место, на которое Антон Ильич так неудачно приземлился, тоже отзывалось болью.
Молча проехав линию старта, где рядом вовсю шло веселье, Антон Ильич вышел на третий круг. Ехал он, хоть и с двумя палками, медленно, внимательно осматриваясь по сторонам и останавливаясь у каждого куста. Чем ближе он подходил к месту своего падения, тем мрачнее становилось у него на душе. Он клял себя на чем свет стоит. Зачем он взял сюда папку? И зачем вообще связался с этими лыжами, которые отродясь терпеть не мог. Зачем поехал за начальником? Почему не остался караулить его на финише? Что теперь делать? Как доставить документы Алексею Евсеичу? Как он завтра пойдет на переговоры без этой папки? И что будет с ним, Антоном Ильичем?
У самой финишной черты Антону Ильичу полегчало: в руках судьи он увидел свою папку. Антону Ильичу помогли снять лыжи, накрыли его шерстяным пледом и вручили чашку горячего чая.
– Отличный результат! – приветствовал судья. – Вы у нас последний. Прекрасный получился праздник! Эх, жаль только, Алексей Евсеич так и не приехал. Такого праздника не увидел!
Антон Ильич занемог.
В ночь на понедельник ему стало так плохо, как не было уже давно. Все тело ломило и полыхало жаром, голову сводило тисками. Он лежал в полубреду, и ему казалось, будто он все еще едет по лыжне и ищет потерявшуюся красную папку, потом видит лицо Алексея Евсеича, строго грозящего ему пальцем. Затем перед ним возникло лицо Александры, сначала улыбающееся, а потом искривленное гримасой и выкрикивающее Антону Ильичу что-то недоброе, до боли обидное. Не успел он сказать и слова в свою защиту, как на ее месте появился Гена, хмурый, недовольный, и, глядя на него исподлобья, с упреком произнес: видишь, что ты натворил!
Приехавший утром доктор, молодой мужчина, осмотрел Антона Ильича, выписал лекарства и советовал лечиться основательно. В городе эпидемия гриппа, и вполне возможно, Антон Ильич подхватил эту заразу, дающую серьезные осложнения.
После укола врача Антону Ильичу стало немного легче, и он, собрав все силы, позвонил Людочке, своей секретарше, предупредить, что на работе сегодня не будет. Людочка, чуткая душа, сразу почуяла неладное и стала выяснять, что сказал врач и какие прописал таблетки. Антон Ильич едва разговаривал, но это лишь озаботило Людочку еще больше, и она не успокоилась, пока Антон Ильич не продиктовал ей названия всех лекарств.
Прошло немного времени, и в дверь Антона Ильича позвонили. Медленно поднявшись с постели, он прошел в коридор, держась за стены, чтобы не упасть.
– Антон Ильич! – раздался сочувственный возглас.
В дверях стояла Людочка, рядом с ней водитель с пакетами в руках. Хозяйским жестом она указала, куда занести покупки, сама подхватила Антон Ильича, провела его в гостиную и усадила на диван.
– Людочка, – еле слышно бормотал он пересохшими губами, – зачем… зачем вы так беспокоитесь…
– Сидите здесь, – сказала она, прикрывая его пледом и не переставая приговаривать, – сейчас я все сделаю. Я вам помогу. Ну надо же, Антон Ильич! Бедненький вы мой! Никогда вас таким не видела! Это все лыжи. Я сразу сказала, что нельзя без подготовки на лыжи вставать! Вот, Антонина Васильна, та пожалуйста! Как зима, так она на лыжи и в парк, идет себе потихонечку, ворон считает. Ей хоть бы что. А вы! Вам разве можно вот так, сразу! И столько пробежать! Пять километров, уму непостижимо! И зачем вы только согласились, Антон Ильич? Зачем? Я вот наотрез отказалась. Вот, хоть увольняйте меня, не пойду и все!
Она прошла на кухню, распаковала пакеты, достала продукты, термос с горячим бульоном, мед, фрукты и сладости, таблетки выложила на поднос, налила воды и отнесла Антону Ильичу, дав ему выпить несколько разноцветных пилюль. Затем прошла в спальню, энергичными движениями раздвинула шторы, открыла балкон, впустив в комнату солнечный свет и свежий морозный воздух, расправила смятую постель, встряхнула одеяло, взбила подушки.
Когда в дверь снова позвонили, Людочка пошла открывать сама.
– Людмила Григорьевна! Здравствуйте, здравствуйте, дорогая! – Геннадий Петрович галантным жестом поднес к губам ее руку. – Ну теперь я спокоен. Раз вы здесь, с Антоном все будет в порядке. Ну, где наш больной? Скорее проводите меня к нему. Что с ним?
– Да все эти лыжи!
– Какие лыжи?
– Вчера Антон Ильич у нас на празднике пять километров пробежал.
– Да вы что!
– Представьте себе!
– Не представляю. Это совершенно невозможно!
– Но ведь без подготовки! И вот результат! Разве так можно? Скажите, Геннадий Петрович?
Геннадий Петрович прошел в гостиную. Антон Ильич сидел, укутанный в плед, запрокинув голову и приоткрыв рот. Он поприветствовал друга слабым кивком. Было видно, что малейшее шевеление причиняло ему боль.
Людочка между тем подала чай. Придвинув журнальный столик к дивану поближе к Антону Ильичу она поставила на него большую кружку дымящегося ароматного напитка.
– Спасибо… благодарю вас… – с трудом прохрипел Антон Ильич.
– Не разговаривайте. Вам нельзя. Берегите горло. И полощите почаще. Каждые два часа! Геннадий Петрович, вы уж за ним проследите, – попросила она.
– Непременно.
– Бульон на столе. Таблетки вот здесь на подносе. На листке я написала, как принимать.
– Хорошо, хорошо, Людмила Григорьевна. Не беспокойтесь. Мы все выполним. Да, Антон Ильич? – подмигнул другу Геннадий Петрович.
– И чай, – не успокаивалась Людочка. – Антон Ильич, чай пейте как можно больше. Я там заварила, на кухне термос стоит.
Она окинула взглядом все вокруг, проверяя, не забыла ли чего.
– На счет работы не переживайте. Папку вашу я вчера сама отвезла Алексею Евсеичу домой, прямо в руки передала. Он при мне открыл, просмотрел. Был очень доволен. Утром я его сразу предупредила, что вы заболели. Он велел вам выздоравливать. Факс Сергею Ивановичу отправила, в банк позвонила. Документы на подпись я вам завтра с водителем передам. Ну, вроде все. Вы лечитесь. Не переживайте. Если что-то нужно будет, сразу мне звоните!
– Тош, что это тебя на лыжи вчера понесло? Ты еще в школе лыжи прогуливал. Это из-за них ты так заболел?
Антон Ильич отрицательно покачал головой.
– А что тогда? Из-за букета моего переживаешь? И поэтому захворал?
Антон Ильич снова мотнул головой.
– Нет? Ну слава богу Ну а что с тобой?
Антон Ильич с трудом приподнялся и встал.
– Ты куда, куда?
Пошатываясь, он направился в прихожую. Достал из портфеля блокнот, вернулся на диван, пролистал, раскрыл на нужной странице, передал Геннадию Петровичу и показал глазами, чтобы тот читал.
– Так, что тут у нас? Ага, вопросы для Александры. А где же ответы? А, вот. Разобрался.
Антон Ильич молча ткнул в блокнот пальцем.
– «Есть муж», – прочитал Геннадий Петрович. – Три восклицательных знака. «Живет с мужем», «в браке шесть лет». Так она замужем!
Лицо Антона Ильича исказилось от боли. Он откинулся назад и прикрыл глаза, как бы говоря, что не может этого слышать.