Впервые Антон Ильич отменял встречи с Александрой, вначале сославшись на болезнь, потом на занятость. В действительности он попросту не знал, как вести себя с ней дальше. Проводить встречи как раньше ему было теперь невмоготу, отказаться от них у него не было причин. Александра тем временем забрасывала его сообщениями, спрашивая, когда они смогут увидеться. Однажды лишь она поинтересовалась его самочувствием, но Антон Ильич знал, что спрашивает она об этом, чтобы только выяснить, когда же он сможет наконец ее принять.
Кто по-настоящему переживал за его здоровье, так это Людочка. Глядя на начальника, она вздыхала и не могла понять, отчего он никак не поправится. Антон Ильич, и правда, ходил сам не свой. Дела делал, работу свою выполнял, но не было в нем больше ни задора, ни радости, ни блеска в глазах. Ходил он унылый, без улыбки на лице, и все о чем-то думал. Его состояние передавалось и остальным. Людочка так вообще не скрывала своего настроения. То сникнет и вздохнет, то с раздражением кого-нибудь окрикнет. Не могла она оставаться в стороне, когда с начальником творилось такое.
Однажды в кабинет к Антону Ильичу заходил Алексей Евсеич. И Людочка услышала, как он, уходя, прогремел:
– Что-то ты, Антон Ильич, плохой какой-то. Болеешь что ли? Нет? А где твой бойцовский дух? А? У нас с тобой Прибалтика на носу. Мне там боец нужен. Лев, понимаешь! Чтобы наши интересы отстаивать! Так что давай, соберись. Пожуй таблеток каких-нибудь, я не знаю. Сделай что-нибудь. Ты мне там нужен во всеоружии. Смотри у меня!
Выждав удобный момент, Людочка прошмыгнула в кабинет, плотно прикрыла за собой дверь, положила перед Антоном Ильичом бумаги на подпись и, пока он читал и подписывал, тихо заговорила, наклонившись к его уху:
– Антон Ильич, вам шалман нужен! Я как вас больного увидела, сразу поняла. На вас порчу навели. Да-да! Я сразу почувствовала. Видите, сколько времени уже прошло. А вы никак выздороветь не можете. Разве такое бывает? И энергия от вас идет какая-то темная. Не улыбаетесь совсем. Так дальше нельзя. Я уже нашла подходящего. Отличный шалман! Мне знакомые порекомендовали. Да вы не волнуйтесь! Он как раз с мужчинами работает. От запоев лечит.
Антон Ильич, до сих пор никак не реагирующий на ее слова, отложил очередной документ, откинулся в кресле и уставился на Людочку с немым вопросом в глазах.
– Да нет! Не только это! Он и другое лечит. Все может! Между прочим, иностранный специалист. По-русски не говорит. С переводчиком ходит. Я и Мишу к нему отправляла, помните, водителя Алексея Евсеича? Так он три месяца уж в завязке. Даже на новый год не сорвался. Так что шалман надежный. Я же вас не отправлю к абы кому! Я уже договорилась. На субботу. Вот адресочек вам написала. К одиннадцати часам поезжайте. Вас там будут встречать.
Все в этой поездке не задалось с самого начала. И ехать-то Антон Ильич не хотел, но слова Алексея Евсеича его задели. Начальник был прав, надо было заняться своим самочувствием и привести себя, наконец, в норму. Антон Ильич и сам это понимал. И если Людочкин знакомый мог помочь, надо было пересилить себя и поехать.
В глубине души было у Антона Ильича и другое чувство. Он надеялся, что этот человек окажется кем-то вроде Линды и встреча с ним произведет на него такое же впечатление, как знакомство с ней. Накануне он даже сформулировал вопросы, которые хотел бы задать, и положил ручку и блокнот, чтобы записать ответы.
Утром Антон Ильич уже собрался выходить, но водитель все не звонил, и машины не было видно. Антон Ильич открыл форточку и выглянул на улицу – из окна на кухне был хорошо виден въезд во двор. Машины, которую он ждал, нигде не было, зато чуть поодаль от его подъезда стояла знакомая красная «восьмерка». В ту же минуту позвонила Людочка и встревоженным голосом сообщила, что водитель для Антона Ильича не приедет. В выходные начались ремонтные работы, дорогу перекопали, и он не может выехать с парковки.
– Антон Ильич, только не садитесь сами за руль, я вас умоляю! Неизвестно, как вы будете чувствовать себя после сеанса. Лучше, чтобы кто-нибудь вас привез домой. Я вызвала вам такси.
Такси однако пришлось бы ждать минут сорок, и Антон Ильич, уже полностью одетый, решил выйти на улицу и поймать машину на дороге. Когда он проходил мимо «восьмерки», водитель в машине сидел, не шевелясь, надвинув на лоб старую шапку-ушанку и читал газету.
На улице было морозно, и Антон Ильич уселся в первый же остановившийся автомобиль. Это был старенький «форд». Водитель был из приезжих. Печка работала плохо, внутри было холодно, под ногами Антона Ильича вместо коврика шуршали газеты. Сам водитель тоже мерз. Был он в тонком пальто, без головного убора, и сидел, съежившись, втянув голову в поднятый воротник. При этом он то и дело открывал свое окно, иначе лобовое стекло запотевало, и ничего не было видно. Дворники едва скребли покрытое грязью стекло, воды в омывателе не было. Сбоку под рукой он держал тряпку которой при каждом удобном случае протирал окно.
Дороги он не знал, ехал неуверенно и смотрел только вперед. Так что Антону Ильичу приходилось не только подсказывать дорогу, но и смотреть за него по сторонам, говорить, как ехать, где тормозить, а где ускоряться, и постоянно предупреждать «осторожно», «перестраиваемся правее», «пропускаем эту машину и поворачиваем за ней», «тихо-тихо! сейчас уже зажжется красный», словом, полностью, руководить поездкой. И даже с его помощью двигались они медленно и с трудом. На светофорах машина глохла. Заводить ее удавалось не сразу, и к тому времени, когда они наконец трогались, уже снова загорался красный. И только за чертой города дело пошло чуть быстрее. Правда, ехали они все время в одном ряду и на одной скорости, но Антон Ильич сдерживался и молчал, понимая, что от его замечаний будет только хуже. Через час они добрались-таки до назначенного места.
Знакомый Людочки принимал в маленьком домике больше похожем на баню. Вокруг стояли такие же небольшие дачные постройки, брошенные хозяевами на зиму и заваленные снегом. Антона Ильича встретил «помощник гуру», худощавый парнишка. Сам иностранный мастер появился позднее и оказался тучным лысым мужчиной с монголоидным лицом. На нем была яркая одежда с рисунками драконов, то ли кимоно, то ли халат с запахом. По-русски он действительно не говорил, по-английски тем более, так что изъясняться приходилось на пальцах да при помощи того же мальчишки-помощника.
Антона Ильича усадили на жесткий деревянный стул и просили подождать. Все это ему совсем не нравилось.
Сердце подсказывало, что он напрасно сюда приехал, разговора по душам не получится, и помочь ему здесь не смогут. Вспомнив Людочку недобрым словом, Антон Ильич решил, что на этот раз выскажет ей все, что он об этом думает. Гуру все не шел, и в голове Антона Ильича мелькнула спасительная мысль – а что если еще не поздно уйти отсюда? До трассы недалеко. Поймать машину и… гори оно все огнем. Дорога сейчас свободная. Поехать в какое-нибудь теплое местечко, позавтракать, поесть горячих блинчиков… Антон Ильич инстинктивно потянулся за пальто и двинулся в сторону выхода. Подбежавшему парнишке он сказал:
– Вы знаете, я, пожалуй, поеду…
– Куда вы? Нельзя! Нельзя! – зашептал тот.
– Да я заплачу, вы не беспокойтесь. Сколько я должен?
– Гуру уже вызвал духов! Теперь нельзя уходить! Нельзя! Садитесь!
Он потянул Антон Ильича обратно и усадил на место. Гуру пришел, держа в руках нечто вроде бубна огромных размеров. Произнося какие-то звуки, он стал ходить вокруг Антона Ильича. Через некоторое время он рыкнул на парнишку, тот выбежал из комнаты и вернулся с ведром воды и металлическим половником. Произнеся какие-то заклинания, гуру зачерпнул из ведра и вдруг, ни с того ни с сего, вылил на макушку Антона Ильича полный половник ледяной воды. От неожиданности Антон Ильич даже слова вымолвить не успел. Сердце его бешено заколотилось, он затряс головой, фыркая и стряхивая с себя ледяные капли, и с возмущением взглянул на помощника. Тот успокаивал его жестами, мол, не волнуйся, все идет как надо. Не успел Антон Ильич очухаться, как макушку снова обдало холодом, и струйки воды потекли по ушам и по лицу. Гуру при этом запевал все громче и энергично двигался вокруг, то потряхивая бубном, то водя руками по воздуху как будто отгоняя кого-то. И как теперь домой возвращаться, в отчаянии думал Антон Ильич?! Вся одежда будет мокрая. И черт его дернул послушаться Людочку!
Гуру между тем разошелся не на шутку. Теперь он ритмично прыгал вокруг Антона Ильича с удивительной для его телосложения гибкостью и совершал в воздухе резкие движения руками, как будто дрался с кем-то. Глаза его были прикрыты, изо рта вырывались неясные звуки. Мокрый Антон Ильич сидел, не шевелясь, боясь, как бы в разгар этой яростной битвы случайно не досталось и ему. Одно только утешало его – ведро с половником унес из комнаты помощник. Надо бежать отсюда, думал Антон Ильич. Как только этот ненормальный успокоится, встану и уйду, решил он. И пусть сами разбираются тут со своими духами.
Как только Антону Ильичу показалось, что гуру затихает, он весь подобрался на своем стуле, готовясь подняться и идти. Тот, однако, завершив свой танец, встал напротив Антона Ильича, будто нарочно перегораживая ему путь, и положил обе руки ему на голову. Помощник подскочил к ним с ручкой и белым листом бумаги. Шепотом он объяснил Антону Ильичу:
– Ридинг.
Антон Ильич не понимал. Парнишка показал, мол, не волнуйся, сейчас все поймешь.
Гуру снова прикрыл глаза и забормотал что-то. Ладони у него были горячие, пахли чем-то пряным, и Антон Ильич почувствовал в голове жар. Потом в голове у него загудело, в висках застучало, затылок пронзила боль. Гуру явно проделывал что-то с его головой. Взяв у помощника ручку и листок, он резкими движениями начеркал какие-то каракули, не открывая глаз. Затем остановился, пробормотал что-то и снова стал водить ручкой по бумаге. Наконец он открыл глаза и с интересом уставился на свой рисунок.