– А еда – тоже излишество? – спросил я на всякий случай. – Я есть хочу.
– Терпи, Семён, – пробурчал Вадик, набивая рот бутербродом, который сделал себе на кухне. – Диоген терпел голод, и ты терпи. А то из тебя человека не получится.
– Диоген, кстати, обедал не каждый день, – добавил Петька. – Он считал, что каждый день обедают лишь богачи. Так что закаляй волю, – сказал друг и тоже побежал на кухню.
Я сильно проголодался, но решил не сдаваться. Диоген научился переносить голод, значит, и у меня получится. Чем я хуже?
Ребята включили телевизор. Там начинался какой-то фильм про шпионов.
Петька с Вадиком уселись перед экраном так, что мне ничего не было видно.
– Подвиньтесь чуть правее, – попросил я. – Вы мне весь обзор загораживаете! В баке сидеть и без того тесно и скучно!
– Семён, ну ты даёшь! Просто вылитый Диоген, – обрадовался Петька.
– Это ещё почему? – удивился я.
– По кочану. Как-то раз Диоген, искупавшись, сидел на берегу и грелся на солнышке. Мимо ехал великий царь Александр Македонский. Заметив философа, он сказал: «Я исполню любую твою просьбу. Хочешь, подарю тебе бочку золота? Проси у меня всё, что пожелаешь!» А Диоген спокойненько так ответил ему: «Отойди, ты загораживаешь мне солнце!»
– Да хватит тебе фантазировать, – не отворачиваясь от телевизора, сказал Вадик.
– Да, ты мне загораживаешь телевизор! – выкрикнул я.
– Хватит болтать, ребята. Давайте лучше каким-нибудь полезным делом займёмся, – предложил Вадик, выключая телевизор.
– Каким ещё делом? – угрюмо спросил я.
– Вылезай из бака, будем его по квартире катать.
– Разве это дело? – удивился я.
– А то нет! – воскликнул Вадик. – Да будет тебе известно, однажды правитель Македонии Филипп Второй, отец Александра Македонского, решил напасть на город, в котором жил Диоген. Все жители города, узнав об этом, принялись готовиться к осаде. Диоген вылез из бочки и начал катать её по мостовой взад-вперёд. Когда его спросили, зачем он это делает, философ ответил: «Ну, все что-то делают, и я решил заняться каким-нибудь делом».
Смеясь и пихаясь, мы схватили бак, положили его на бок и принялись катать по комнатам. Он, как нарочно, цеплялся за всё подряд. Случайно мы расколотили две маминых вазы, горшок с кактусом и уронили торшер. Хорошо ещё, что абажур не порвали, а только испачкали.
– Ерунда! – успокоил меня Петька. – Зато делом заняты, а не бездельничаем, как другие.
– Ну, всё, – утирая пот со лба, заявил Вадик. – На сегодня хватит. Пора по домам. Завтра продолжим волю тренировать.
И тут я посмотрел по сторонам. Ух, что творилось в квартире! Всё было перевёрнуто вверх дном, словно по комнатам пронеслось стадо диких бизонов.
– Ну и ну! – почесал я затылок. – Интересно, что скажет мама, когда это увидит?
– А что, она должна скоро прийти? – осторожно поинтересовался Вадик.
– Да вот-вот с работы вернётся, – вздохнул я.
– Всё, мы пошли, – решительно распахивая дверь на лестничную площадку, сказал Петька. – Пока, Семён, до завтра.
Не прошло и пяти минут после их ухода, как дверь отворилась. На пороге стояла мама.
– У нас был потоп? – охнув, спросила она.
– Нет!
– Может быть, к нам в квартиру залезла дикая обезьяна, которая тут набезобразничала?
– Нет, мам, это не обезьяна. Просто мы с Петькой и Вадиком тренировали волю, как Диоген. Был такой философ, противник разных излишеств. Я тоже против излишеств и потому весь день в бочке, вернее в баке, просидел, как он. Мы его в школе проходим сейчас, – зачем-то соврал я.
– Ну, вот и славно, – сказала мама. – Мы с папой хотели тебе велосипед купить, а теперь я понимаю, что это самое настоящее излишество. Пешком ведь ходить гораздо полезнее. И клюшка излишество, и коньки роликовые, и ласты с маской.
– А что же тогда не излишество? – опешил я.
– Веник, совок и половая тряпка! – строго произнесла мама.
Древние греки
Наш учитель Анатолий Сергеевич попросил нас, чтобы мы выучили имена древнегреческих учёных, портреты которых висят у нас на стене.
– А то как-то некрасиво получается, – сказал он. – Их портреты висят перед вами в классе уже который год, а вы до сих пор их имена не знаете. Позор!
Нам стало стыдно, и мы решили выучить их имена. Вдруг кто-нибудь чужой придёт в наш класс и спросит про этих древних греков, а мы не знаем. И правда будет стыдно!
– Для начала давайте их в тетрадку запишем, – предложил Павлик. – Вот тетрадь, я буду смотреть на них, читать имена, а ты, Семён, записывай. Пифагор, Сократ, Евклид, Платон, Софокл, Архимед и Диоген, – продиктовал он мне.
– Ух как их много! – вздохнул Вадик. – Всех не запомнишь.
– Ничего, – сказал я ребятам. – Я знаю способ, как легко запомнить сложные имена.
– Как? – хором спросили ребята.
– Нужно их зарифмовать, – заявил я. – Ну, например, вот: Платон – скушал утром весь батон. Или: Архимед – проглотил слона в обед.
– Здорово! – обрадовался Вадик. – Пойдём ко мне домой, будем рифмы придумывать. Мы сейчас этих древних греков в два счёта выучим.
Мы побежали домой к Вадику, побросали портфели на кровать и уселись на диван. Хорошо, что у Вадика родителей в это время никогда дома не бывает. Можно спокойно заниматься своими делами.
– Давай, Семён, – предложил Павлик. – Ты у нас в классе главный поэт. Придумывай рифмы, а мы будем записывать.
– Пифагор – хранитель гор, – тут же придумал я.
– Каких ещё гор? – не понял Вадик.
– Горы бывают разные, – сразу ответил я. – Высокие и низкие. А он их охраняет, чего тут непонятного?
– А что их охранять-то? – не понял Вадик. – Разве их украсть можно?
– Ну, нельзя их украсть, нельзя, чего пристал? Это я просто так сказал, ради рифмы, – напомнил я.
– Хорошо, давай дальше! – строго скомандовал Вадик.
– Сократ – по утрам несётся в сад.
– Годится, – кивнул Павлик. – Теперь Евклид.
– Это совсем просто, – махнул рукой я. – Евклид – у него нога болит.
– А Софокл? – спросил Вадик.
– А Софокл – быстрый сокол, – ответил я, порадовав друзей.
– Всё, осталось ещё одного грека зарифмовать, и готово! – захохотал Вадик. – Диогена!
– Диоген – наш супермен! – вдруг неожиданно выпалил Павлик.
– Здорово! – сказал я. – Теперь нужно всё это запомнить, и дело в шляпе.
Мы сели за стол, и через два часа стихотворение было готово.
Вот что у нас получилось:
Вот такие стихи у нас получились. Мы с Павликом и Вадиком выучили их наизусть, и с тех пор, как только взрослые спрашивают, кого из древнегреческих учёных мы знаем, мы сразу вспоминаем эти стихи и называем все имена. Взрослые очень удивляются и хвалят нас.
Вот какой хитрый способ я придумал!
Военная хитрость
Домой идти не хотелось. Ещё бы, получить двойку в самом конце четверти! Что сейчас будет???
– Ну-ка, Семён, покажи дневник! – приказал отец, словно почувствовав моё настроение.
– Двойка! – воскликнула мама.
– Какой ужас! – крякнул с досады дедушка.
– В конце четверти! – рассердился отец.
– Вот негодник! – добавила бабушка. – Пороть его нужно!
– Точно! – сказал папа. – Я давно собирался это сделать, да всё руки не доходили. А теперь, думаю, самое время.
– Давно пора его отлупить, – вставил дядя Серёжа.
– Бить детей непедагогично! – на всякий случай напомнил я.
– Ещё как педагогично! – сказала мама. – Только не бить, а лупцевать его нужно, и непременно ремнём.
– Когда я был маленьким, нас, деревенских мальчишек, в деревне драли, как сидоровых коз, – вспомнил дедушка. – И непременно берёзовыми розгами. Смочат их в солёной водичке и давай нас, родненьких, драть. Мы сразу шёлковыми становились.
– А в нашей деревне это называли «охаживать», – сказала бабушка. – Меня мать за любую шалость тут же полотенцем охаживала.
– И нас мутузили, – добавил отец. – Учитель говорил, что детей непременно мутузить нужно.
– Не мутузить, а стегать, – возразил дедушка. – На Руси не мутузили, а стегали детей.
– Не стегали, а тузили, – поправила мама.
– Что это за слово такое – тузить? – удивился папа. – Испокон веков детей ремнём колошматили.
– В деревне обычно молотили! – упиралась бабушка. – Положат поперёк лавки и давай молотить розгами.
– Правильно, розгами, – кивнул дядя. – Только не молотили, а дубасили. Мне мой дед всегда по субботам говорил: «Ну что, Серёжка, пойдём в сарай за розгами, я тебя сейчас дубасить буду».
– Верно, – кивнула бабушка. – В деревнях всегда по субботам детей пороли. За всю неделю разом. Чтобы наука была. А вы Семёна не порете, вот он и зачастил в школу за двойками. Пороть его нужно.
– Нужно! – кивнул отец. – Только правильно всё же говорить не «пороть», а «шлёпать».
– Шлёпать – это не наказание, – улыбнулся дед. – Нужно ему шею намылить. Или бока намять.
– Ещё чего придумал! – рассердилась бабушка. – Где это видано – малому дитю бока мять?
– Это просто такое выражение, – стал оправдываться дедушка. – Мой отец, когда сердился, всегда говорил нам с братом, что сейчас он нам бока намнёт или шею намылит.
– А у нас в школе, когда я учился, говорили, что нас сейчас вздуют, – вспомнил дядя. – Или накостыляют. Старшие ребята нас, малышей, ловили и могли накостылять за баловство.
– Интересно, почему раньше говорили «накостылять»? – отвлеклась от обеда мама.
– Потому что в деревне старики могли младших палкой стукнуть или костылём, – пояснил дядя. – Вот и пошло выражение «накостылять».
– А меня матушка в деревне шелушила, – вспомнила бабушка.
– Как это? – удивился папа.
– А так: поймает меня, если я не слушаюсь, и давай шелушить, – улыбнулась бабушка. – Прутиком берёзовым.
– Так что же мы будем с ним делать? – неожиданно спросил дедушка. – Дубасить, колошматить, лупить, охаживать, стегать, мутузить, пороть или драть?