«Кто говорит?!»
«Это я, кукурузный початок, которым твой хозяин подавиться должен».
Приказчик обрадовался:
«Тьфу, дьявол тебя побери! Ты меня напугал! Но больше никого не напугаешь!»
И бросил початок в конюшню, в ясли к лошадям. В те самые, из которых любимые кони помещика кормятся.
«Вот поговори теперь!» — засмеялся приказчик.
А коню что — он этот початок сжевал и за другой принялся.
На следующий день помещик выехал со своими гостями на волчью охоту. Едут они по степи. Вдруг конь и говорит помещику:
«Обобрал голодного и радуешься!»
Помещик завертелся туда-сюда, а из конского брюха голос слышится:
«Это я, кукурузный початок! Вы с приказчиком бедняка разули-раздели, голым по свету пустили! Обождите, найдется и на вас управа!»
Охотники перепугались, пустились домой. Пропади пропадом и охота, и волки — как бы все лошади не заговорили! Помещик позвал приказчика, спросил, как дело было. Тот повинился — скормил, мол, коню.
Порешили коня убить — продать-то нельзя, разговорчив больно. Вдруг еще что-нибудь наболтает! Позор, да и только!
Убили коня. Чтобы сжечь его, большой костер запалили. Приказчик сам за огнем присматривал. Отвернулся он разок, глаза от дыма протереть, а мимо псарь шел, крюком из костра кусок мяса вытащил да собаке своей любимой скормил.
А собака та была охотничья. Помещик с ней в степь на дроф ходил.
Прошло время, снова собирается барин со своими гостями на охоту. Едут они по степи. Вдруг собака помещика говорит:
«Обобрал голодного и радуешься!»
Охотники замерли.
«Это я, кукурузный початок! — продолжал голос. — Обождите, найдется и на вас с приказчиком управа!»
Охотникам не до дичи — разъехались по домам. Помещик лютует, собаку жалко — а что делать? Даже заболел от огорчения.
Убили собаку. Закопали в яму глубокую. А пока яму копали, ворон у собаки со спины шерсть пощипал — себе на гнездо. Гнездо его было на каштане, а каштан рос прямо возле балкона, на котором помещик в жару сидеть любил.
Прошло время, барин в себя пришел, успокоился. Сидит на балконе, чай пьет. Вдруг с дерева знакомый голос раздается:
«Обобрал голодного и радуешься!»
Барин блюдце из рук выронил, чаем облился.
«Это я, кукурузный початок! Обождите, найдется и на вас с приказчиком управа!»
Ворон тоже испугался — взлетел выше крыши. Тут помещик и понял, что гнездо разговаривает.
Прибежали приказчик, батраки, сняли гнездо, сожгли его. Пепел, чтобы не разлетелся, на огородную грядку бросили. Как раз туда, где арбузы росли. Ну, место, конечно, никто толком и не приметил — не до того было. А вырос на том месте арбуз — всем на диво. Помещик позвал гостей — решил угостить дружков. Поставили чудо-арбуз на стол — все ахнули. Красив да сладок. Только помещик его есть начал, как слышит:
«Обобрал голодного и радуешься! Это я, кукурузный початок!»
Помещик с перепугу подавился арбузными косточками и отдал душу — богу ли, черту ли — про то мне неизвестно.
Наследник его вызвал приказчика и наказал все, что было взято у бедняка, назад вернуть. Да еще от себя мешок кукурузы дал — вот как слова правдивого испугался, откупиться захотел. Вот так-то бывает, человече… Бедняк этот, если не умер, то и сегодня живет…
Мош Илие знал сотню сказок. И ему часто приходилось рассказывать их гостям. И, может быть, он еще долго спокойно жил бы да поживал на радость друзьям, рассказывал бы все новые и новые сказки, давал бы добрые советы, но как-то в соседнем имении один из батраков крикнул помещику:
— Обобрал голодных и радуешься! Обожди, найдется и на тебя кукурузный початок!
Тут-то полицейские и вспомнили о сказках моша Илие: вот кто подстрекатель батрацкий! Ведь это его слова!
Случилось так, что в жаркий летний день двое полицейских вывели моша Илие из хаты и повели по дороге в Бужор олтский.
РАССКАЗ О ТОМ, КАК БРАТЬЯ ЧОРБЭ ПОБЫВАЛИВ РОДНОМ БУЖОРЕ
— Почему ты не пьешь вина, Пэкалэ?
— Не хочу доставлять радости моим врагам!
Бужорского старосту за необъятное — брюхо прозвали Бэрдыханом — большое пузо. Первое время он обижался, но когда увидел, что протестовать бесполезно, то смирился и даже привык к этой кличке. Во всяком случае, он на нее откликался и воспринимал ее как что-то само собой разумеющееся.
Когда Бэрдыхан выгнал братьев Чорбэ, не уплатив им ни копейки за работу на его поле, то он не думал, что парни посмеют когда-либо явиться в Бужор.
— Потянуло на родину, — сказал Митикэ Бэрдыхану, когда, ранехонько утром, усталые от долгой дороги, братья нос к носу столкнулись с пузатым старостой на улице Бужора.
— Идем в Олт бужорский к мошу Илие, — невинно произнес Фэникэ. — Хотим посоветоваться с ним.
— Гм, гм… — Бэрдыхан поправил рубаху на животе. — Думаю, что вам не стоит ходить в Олт… мош Илие… он… у него неприятности с полицией.
— Что ж, может, подозревают его в краже коня из конюшни генерала Коростяну? — усмехнулся Фэникэ.
— Думаю, что похуже, — понизив голос, произнес Бэрдыхан. — Полиция должна доставить его вместе с другими преступниками в город! А что он натворил — не нашего ума дело.
И староста внушительно кивнул головой б сторону своего дома, на крыльце которого сидел полицейский.
— Жена уехала к родственникам, в Олт, — сказал Бэрдыхан, — вот я и предложил в моей хате этапу остановиться…
— А я-то думаю, почему вашей хате почет? Один полицейский сидит на пороге, а другой в саду! Третий справа, четвертый слева…
— Там всего двое. Один спит, второй дежурит. А в хате преступник, — внушительно молвил Бэрдыхан, — ждут ещё кое-кого из Кукулян. Потом всех погонят дальше.
— Жалко их! — сказал Фэникэ.
— В городской тюрьме места хватит! — закричал Бэрдыхан. — Будешь языком молоть, и тебя туда спровадят! Каждый помещиком быть хочет! Тьфу!
Братья переглянулись.
— Ты не забыл, Фэникэ, клятвы? — спросил Митикэ.
— Какой клятвы? — спросил Бэрдыхан.
— Нет, не забыл, — сказал Фэникэ, с откровенной завистью глядя на толстое брюхо старосты: сколько же всякой снеди на своему веку съел Бэрдыхан и сколько еды он в себя запихивает каждый день!
— Какой клятвы, я спрашиваю? — грозно повторил Бэрдыхан. — Ну, отвечайте!
— Клятва простая: всегда помнить то, что нужно! — улыбнулся Митикэ. — Сейчас вот вы сказали: «И тебя поведут в город».
— Мы это запомнили, — подхватил Фэникэ. — А-а! — успокоенно протянул староста.
— Пошли, — сказал Митикэ брату. — Зайдем к корчмарю — может, поесть даст в долг.
— Только чтобы не торчать в селе, — сказал Бэрдыхан. — Раз-два и дальше. А то взашей выгоню!
Братья пошли к корчме. Вот дом старосты… Кто бы мог думать, что в нем будет сидеть, как в тюрьме, великий копач — мош Илие?
Проходя мимо полицейского, братья замедлили шаги.
— Интересно, цел ли тот лаз с огорода на чердак? — взглянув на дом, тихо спросил Фэникэ.
— Что ж, по-твоему, за десять лет тут ничего не изменилось?
— И верно! — Фэникэ так удивился, что даже остановился посреди улицы. — Десять лет прошло, как мы с тобой играли тут в прятки!
— Проходи! — крикнул полицейский. — Чего не видели?
— Много чего не видели, — ответил Митикэ. — Вас, хотя бы, ваше благородие!
— Идите своей дорогой, — отвернулся полицейский.
— Дорога от нас не уйдет! — вытаскивая из мешка свой флуэр, воскликнул Митикэ. — Мы ее умеем привораживать!
— Если бы еда нас так любила, как дорога! — Фэникэ вытащил най, провел губами по ладам.
Братья заиграли отцовскую песенку «Горе бежит от улыбки».
Полицейский поднял голову, прислушался к задорной мелодии.
В хате проснулся второй полицейский. Его всклокоченная голова без фуражки высунулась в дверь. Видимо, кто-то находящийся в хате тоже хотел посмотреть на музыкантов, потому что взлохмачгнный полицейский вдруг крикнул:
— Куда?! Не выглядывать! — и исчез за дверью. Братья кончили песенку, спрятали инструменты и пошли к корчме.
— Мош Илие нас слышал, — тихо сказал Митикэ. — Теперь он знает, что мы здесь!
— «Мы здесь!» — вздохнул Фэникэ. — Подумаешь. А как помочь? Мы даже не знаем, что нам делать.
— Ты-то, положим, знаешь, — усмехнулся Митикэ, — тебе нужно срочно поесть!
— И еще этот обжора Бэрдыхан, — сплюнул Фэникэ. — «Взашей выгоню»! Видал? Хорошо, что мы уже давно поклялись отомстить ему!
— А то что бы было?
— Я бы сейчас поклялся, только и всего.
— Дайте колбасу, не то хату разнесу! — запел Фэникэ возле дома корчмаря.
— Кто-то с утра уже буянит! — послышался заспанный голос — Господи, поспать и то нельзя!
Братья просидели в корчме довольно долго. Во-первых, корчмарь, узнав братьев, согласился накормить их в долг. Во-вторых, насытить Фэникэ оказалось не так-то просто. А в-третьих, из корчмы отлично видно было все, что происходит вокруг дома старосты.
Вот охранникам принесли еду. Один полицейский ел не сходя с места, поставив на колени глиняный горшок с похлебкой.
Второй полицейский дважды заходил в корчму, подозрительно поглядывая на братьев.
— Из Кукулян ведут еще троих, — сказал братьям корчмарь, — вот они и ждут. Потом их погонят в город, в участок. Ох, вот времена! Полицейских — как саранчи. И всех нужно поить бесплатно! Сельские полицейские — это же взяточники и крохоборы. Прячьте все, что плохо лежит. А в эти дни, когда по степи ищут-свищут какого-то смутьяна — просто жизни не стало от них.
Когда полицейский зашел в третий раз, он спросил корчмаря громко, чтобы всем было слышно:
— А эти двое молодцов откуда? Здешние?
— Здешние, — с поклоном отвечал корчмарь. — И отец, и дед их — все здешние, бужорские.
— Ага! Ну что ж, — проговорил полицейский. — Пусть живут!
И удалился, гордо вышагивая и бренча саблей.
— Мы здесь, пожалуй, ничего не сможем сделать для моша Илие, — тихо сказал Митикэ брату. — Разве только словом удастся перемолвиться. Придется нам идти следом за ним в город. Если спросят, скажем — актеры Пэкалэ и Тындалэ…