– Тогда в чем дело? До метро уже темно шлепать, пришлось подвезти ее. Если бы ты не задержалась на работе, мы бы увиделись в восемь, и тогда бы не пришлось Алису провожать.
– Железная логика! – Вера всплескивает руками.
– Вера, что ты хочешь услышать?
– Что-нибудь! – восклицает она и уходит из-за стола, слыша вслед тихим голосом: «Да что ж за гребаный, на хрен, день!»
Какое-то время Вик ужинает на кухне, Вера сидит на диване, ждет. Не в ее правилах хлопать дверью после каждой ссоры, ожидая, чтобы за ней бежали, ловили в подъезде, волокли домой.
Как еще аппетит не пропал! Прожорливый Белов.
– Было очень вкусно, спасибо тебе. – Он целует Веру в щеку, но она отклоняется.
– Мать твою… Вера, ты думаешь, мы с ней перепихнулись по-быстрому за это время или что?
– Надеюсь, что нет.
– Я же тобой сейчас увлечен.
– Просто неприятно. Белье этой девицы валялось по всей квартире. Мне к ней относиться как к твоей бывшей? А я кто? Настоящая? Или вообще кто?
Вик садится рядом на диван, некоторое время смотрит в пол, потом на нее, убирает ее пушистые волосы за ухо, как обычно это делает, когда хочет поцеловать, машинально облизывает губы быстрым движением.
– Нет, не так. Вас не стоит сравнивать. Алиса – это так, легкое увлечение. Без кино, цветов и совместных ужинов.
– Мне ты тоже цветы не дарил.
– И не собираюсь, – смеется он, и Вера нехотя тоже начинает улыбаться, злясь на себя за это.
Серьезная тема, наконец-то этот разговор, дождалась. Нельзя позволить Вику снова превратить все в хохму.
– А обещал.
– Подонок. Грош цена моим обещаниям, – тут же соглашается он. Потом откидывается на спинку дивана, потягивается. – Не люблю я эти разговоры. Ну, об отношениях, знаешь ли. Они сразу ведут к предыдущему опыту. Твой и вспоминать не хочу. Своим тоже хвастаться не буду. Ты ж видишь, Вера, какой я. Со мной иначе не будет. Никогда. Только так. Не по-настоящему.
– Я никогда тебя этим не попрекала.
– Я не буду в тебя влюбляться, – вдруг говорит Вик, пододвигаясь совсем близко, лицом к лицу. – Ты ж видишь, я весь в шрамах, хватит с меня уже, Вера. Куда больше-то?
– Все тело? – спрашивает она тихо, не своим голосом. Не оставляет чувство, что он сейчас говорит не только о физических ранах.
– Практически всё.
– Когда-нибудь расскажешь, что с тобой случилось, Вик?
– Любовь со мной случилась. Сука, так влюбился, что сгорел. – Вик смеется. Но не так, как обычно, а ядовито, с горечью.
Он весь вечер на пределе, Вера же видит это. Чего добивается? Хочет сломать его сейчас? Что ей это даст?
– Если не хочешь, чтобы тебя трогали из-за шрамов, то, милый, – она впервые называет Белова милым, – они меня не отталкивают. Честно. Ты такой, какой есть, меня не отвращает твое тело.
Вик резко поднимается, подходит к окну и начинает опускать жалюзи.
– Дело не только в этом, Вера. Хотя и в этом тоже.
Он вдруг внезапно кидается к ней и падает на колени у ног, вскидывает голову, смотрит снизу вверх. Показывает на затылок.
– Вот тут дело. В голове. – Белов смотрит на нее безумными, дикими, зелеными, как жухлая трава в парке, глазами с узкими зрачками-точечками. Вера впивается ногтями в обивку дивана, чтобы не отшатнуться. – Все наши проблемы и удовольствия здесь.
Он все тычет и тычет в макушку, а Вера смотрит, понимая, что ее глаза начинают слезиться. Но ей нельзя плакать. Она все испортит, если начнет его жалеть, Белов не простит ей этого никогда – это она знает точно. Он вынесет все – и боль, и отвращение, и презрение, но не жалость.
– Со мной не будет иначе, Вера. У меня ПТСР, гребаная, мать ее, психотравма, я не выдерживаю женские прикосновения к шрамам, а они повсюду. По всему телу. Это основной триггер, хотя есть и другие. – Вик проводит руками по груди, плечам, животу, бокам. – Везде шрамы. Ты видела лишь часть, там дальше еще интереснее.
– Триггер?
– Событие, вызывающее приступ. Люк, который открывает яму, стоит его коснуться. Люк в гребаное прошлое, в тот самый момент, когда моя кожа сгорела. Временной тоннель, блин, а не шрамы. Надоело уже падать в нее снова и снова, но я не могу удержаться. Мой врач говорит, что когда-нибудь смогу, но восемь лет уже прошло, а толку.
– Боже, Вик…
– В голове центр боли и центр удовольствий. Я могу получить кайф только от образов, от процесса, без физической стимуляции. Ты знаешь, как я реагирую на тебя. Но чтобы мне стало больно, меня также не нужно физически ранить.
Вера смотрит на него, как загипнотизированная.
– Все это очень сложно, я сам едва разобрался. Но деваться некуда было, пришлось. Просто пойми, у меня однажды съехала крыша, а потом так и не встала до конца на место. – Вик крутит указательными пальцами обеих рук у висков. – Я даю тебе возможный максимум, ты должна это четко понимать. И когда ты захочешь уйти, я тебя не буду удерживать. И возвращать не буду. Потому что предложить мне тебе, Вера, нечего. И да, ты все время намекаешь, и, если так сильно хочешь, я отвечу тебе прямо: я с тобой встречаюсь. Не знаю, как ты относишься ко мне, но я встречаюсь. Только с тобой. Я бы никогда не поступил так, не стал бы параллельно трахаться с кем-то еще.
– Прости… Мне просто хотелось это услышать прямым текстом. От тебя. Я просто… не очень уверена в себе.
Вик смеется, поднимается и садится рядом на диван, вспышка безумия в глазах угасла, он снова такой, как всегда. Забавный, надежный и очень близкий.
– Тогда мы нашли друг друга.
Он все еще смеется, и этот его смех без причины начинает раздражать.
– Я ревную тебя, Белов. – Вера откидывается на диване, сгибает ноги в коленях, он машинально начинает их поглаживать.
– Со мной всё не по-настоящему, Вера. Ненастоящий роман, ненастоящий секс, даже объятия односторонние. Но верность я тебе гарантирую настоящую. Я снова об этом говорю только потому, что знаю, как поступил с тобой Артём и что для тебя это важно. Я с тобой, потому что ты меня заводишь. Очень сильно заводишь. Вот здесь, – снова показывает Вик на голову. – Я ни о ком другом не думаю. Честно. Твои образы такие сильные, что я кончаю просто от того, что кончаешь ты. Неужели ты не покраснела? Неужели Вера взрослеет, ей будто уже не тринадцать, а шестнадцать! А нет, краснеет. – Он комично качает головой, поджимает губы, дескать, за что ему такая любовница, и Вера смеется, легонько пихает его ногой, он ее ловит, целует. – Меня посадят за связь с малолеткой, ей-богу! Я сгнию в тюрьме.
– Иди ты, Белов. Я этот процесс не контролирую.
– Мы балуемся, Вера. Ты и я. Как два подростка. Но потом ты «вырастешь», захочешь быть с кем-то нормальным, и на этом все закончится.
– Вик…
Она хочет возмутиться, но Белов не дает. Резко поднимает вверх палец, и почему-то Вера подчиняется, замолкает на полуслове.
– Я не хочу мусолить эту тему. Тема моей неполноценности не доставляет удовольствия, знаешь ли. Поэтому слушай внимательно, Вера. Повторять не буду. Я прекрасно вижу ситуацию, и меня она не бесит. Уверен, что ты отрицательная, но одновременно с этим ты самый мнительный человек на свете. Поэтому мы играем, используя перчатки и прочую хрень. Пока я это терплю. Потом нам обоим это надоест. Я терпеть не могу женские истерики. Мы не будем жить вместе долго и счастливо, не нарожаем детей и не умрем в один день. Либо тебя достанет заниматься только петтингом, либо меня переклинит на другой – и мы спокойно с тобой расстанемся. По-хорошему, достойно. Это случится, Вера.
– Отвратительный план, Белов.
– Ты можешь уйти в любой момент. Но пока я с тобой встречаюсь по-настоящему. Так что не выдумывай глупостей, до Алисы мне нет никакого дела.
– Тогда я выброшу хлам из твоего комода.
Вик прищуривается, вглядывается в ее лицо.
– После всего, что я сказал, тебя интересуют только игрушки из комода?
– Они пользованные, Вик! – кричит Вера, вскочив на ноги и жестикулируя.
– Я их дезинфицирую…
– Заткнись! Вот прямо сейчас закрой свой рот, чтобы не дать моей фантазии разыграться! Я иду в душ, Белов, и когда приду, хочу увидеть у входной двери заполненный до отказа непрозрачный мусорный пакет со всей этой дрянью.
– Наглая.
– Ты сам сказал, что я твоя девушка.
После душа Вик робко к ней подкатывает, и она ему охотно отдается, так, как только умеет. Его пальцам, губам, его сладкому шепоту на ухо. Безропотно следуя всем его желаниям, потому что он устал, расстроен, заслужил, потому что Вера простила и пообещала себе, что попытается его понять.
Она довела его, воспользовалась состоянием, чтобы вывести на разговор, которого он избегал изо всех сил. Как можно считать их занятия любовью ненастоящими? Белов, видно, очень глупый, раз так думает.
В какой-то момент Вера, забывшись, хватает его за руки выше локтей, но он кивает: «Нормально» – и снова утыкается в ее шею. Серьезный, возбужденный, такой родной, хоть и раненый.
Утром Белов, как и обычно, крепко спит, а она читает сообщение в телефоне, отправленное ей прошлой ночью в три сорок: «Верик, нам очень нужно поговорить. Пожалуйста, малышка, ответь на телефон. Это очень важно. Очень, очень важно».
Вера некоторое время смотрит на мобильный, перечитывая текст снова и снова. Ей не нужно уточнять имя отправителя: она прекрасно знает, что единственный человек в мире зовет ее «Верик». Она отлично представляет, с каким лицом Кустов набирал это сообщение, о чем при этом думал, обилие «очень» говорит ей обо всем. Вера знает этого парня как облупленного.
Еще она теперь точно знает, что Артём Кустов соскучился.
Часть III
Глава 20Вера
Модная студия «ФотоПираты» занимает весь первый этаж старого, потрепанного пятью десятилетиями дома в трех остановках от жилища Белова. Она не имеет броских вывесок, яркой рекламы, иллюминации, только баннер над железной дверью с наименованием, выполненным из белых костей на черном фоне любимого символа Вика. Он сам рисовал и уже несколько лет не менял лицо бренда, который стал узнаваем. Внешняя реклама студии не нужна: у нее есть яркий, вызывающий сайт, куда невозможно зайти и не пропасть на несколько часов.