– Выходи!
– Меня бабушка не пустит.
– Так она же ушла, твоя бабушка. Стоит теперь где-нибудь в чужом парадном.
– Ну тогда я галоши не найду. Куда-то бабушка убрала…
– Зачем галоши? У меня их сроду не было.
Хорошо Мишке: бабушки у него нет, галош нет, не то что Толику.
– Ну выходи, а то дождь перестанет.
С Мишкиного зонта льётся вода за воротник, на коленки, а Мишка стоит и улыбается. Опять же ему хорошо. А Толик не любит, когда на него льёт, а уж за шиворот… бр-р… не переносит.
– Ну выходи. Боишься?
Да почему боится? Просто человек не хочет, не может, не переносит. И ботинки будут мокрые, дома все догадаются, что он по лужам ходил. Мишке-то хорошо, у него никого нет, одна тётка, и та целый день на работе.
Когда дождь стал тише, Толик взял мамин зонт и всё-таки вышел.
– Не вытерпел! – закричал Мишка. – Теперь плохо льёт. Давай под трубу встанем.
– Да ну… Зря только вышел. Лучше домой пойду… рисовать.
– А чего ты рисуешь?
– Да то же опять. Учитель перерисовать велел, – вздохнул Толик.
– А ты брось.
– Нельзя. Я способный.
– А гоголь-моголь ты ещё ешь?
– Не всегда.
– А ты не ешь, раз противно. Я чего не хочу, того не делаю.
– А уроки ты всегда хочешь?
– Ну, уроки надо.
– А в магазин тебя каждый день посылают, ты хочешь?
– И это надо. Сказал тоже. Не купишь – не поешь. И не каждый день. День – я, день – тётя Маня.
Мишка нагнулся и поднял кривую железку:
– Пригодится для моторки. Тот болт ты не потерял? Потерял, да? Чего молчишь?
– Его… мама выбросила.
– Ка-ак? – закричал Мишка и схватил товарища за свитер. Его зонт стукнулся о Толиков и закрылся. Мишка стоял под дождём и орал: – Такой болт выбросили! Обалдели! Где теперь найдёшь такой болт?
Толик моргал и пятился к стене. Мишка отпустил его и сказал уже тише:
– Эх ты-ы! Знал ведь, что он нужен. Как теперь делать будем?
– Я не буду… Мне глиссер купили.
– А-а, – протянул Мишка недобрым голосом, – купи-или. – И плюнул. Нет, не на Толиковы ботинки, конечно, а рядом. – Готовые – барахло. Ломаются быстро. Я свой сделаю.
– Зачем свой? Вместе будем пускать. А у нас он всё равно бы не вышел, как тот, помнишь?
– Чего тот? После того я ещё делал, он знаешь как ходил? Вот попрошу резину от шин у дяди Сергея и сделаю мотор на тыщу оборотов. Обгонит твой восьмирублёвый глиссер. Тебе за восемь купили?
– Не знаю.
– За восемь двадцать. Я знаю.
А вот и дядя Сергей приехал. Он привёз на грузовой машине клубнику в маленьких корзиночках. Мишка подбежал к нему и стал разговаривать. Рабочие уже открыли кузов и передавали корзиночки из рук в руки, как вёдра на пожаре.
– Помогайте, друзья! Получите по горсти.
Мишка бросил свой зонт в кабину и побежал помогать. Толик стоял в стороне.
– Чего же ты? – крикнул ему рабочий. – Здоровый какой…
Толик отошёл от этих людей, которых он стеснялся и которые ему как-то не нравились. А Мишке было хорошо. А когда выгрузили машину и ему насыпали в газетный кулёк клубники – было здорово.
– Ну садись, – сказал дядя Сергей, – до бензоколонки довезу. Садись и ты, – махнул он Толику.
– Я не хочу.
Мишка сел в кабину и высунулся в окно. Рот у него был измазан клубничным соком:
– Не бойся, обратно вместе добежим!
– Да ну…
– Что за товарищ у тебя странный! – удивился дядя Сергей. – На машине кататься не хочет, клубники не хочет…
Грузовик развернулся и поехал к воротам.
«А чего тут особенного? – обиделся Толик. – Странный…» Он остался один под раскрытым зонтом, хотя дождь давно уже кончился. И ничего он не странный… На машине он ездит часто, а от колонки идти далеко. А клубнику он просто не любит, она надоела.
Хорошо Мишке: он много чего хочет, много чего любит. Мишка счастливый.
Полчаса без мамы
– Витя, я скоро вернусь. Лёшенька спит, не шуми. Если проснётся, сразу покачай тихонько, а из коляски не вынимай.
Витя закивал: ладно, мол, понятно. Чего ему шуметь, когда он уроки делает?
Минут через десять тюлевая накидка на коляске зашевелилась. Витя подошёл и стал качать. Тихонько, как мама велела. Лёшка открыл глаза, глянул на Витю и заревел. Ну вот, и что за человек, только и знает реветь! При маме ещё ничего, а как её нет – беда. Витя стал трясти сильнеё. Голова у Лёшки качалась на подушке из стороны в сторону, но он не засыпал, а кричал всё громче.
– Рёва ты корова! Больше ты никто! А-а-а, ы-ы-ы, му-у! – передразнил Витя братца и приставил ко лбу из пальцев рога. Лёшка на секунду перестал, послушал, а потом опять: «А-а-а!» Ух ты, жарко стало. И у Лёшки волосы к вискам прилипли.
– Вылезай, рёва несчастная, уроки делать не даёшь!
Витя вынул брата из коляски, поставил на пол.
– Эх, подожди, босиком нельзя, – и посадил обратно.
Лёшка снова заревел.
– Да замолчи ты, кому говорят. Выну сейчас. Я же обуть тебя хочу. Где твои эти… как их… гусарики? – Витя ворошил подушки на диване, разбрасывал игрушки. – Да перестань! Для тебя же стараюсь. – И сам чуть не плакал. – Где гусарики!! – крикнул он наконец что есть мочи.
Раздался звонок. Может, мама? Нет, это Юрка.
– Что это у вас? Я со второго этажа шум услышал. Это ботинки – гусарики? Так они на кухне висят, сохнут. Я проходил, видел.
– Ну вот, сохнут! Всё сохнут и сохнут. Сидел бы в коляске, раз сохнут.
Лёшка протягивал руки, просился на пол и даже сам попытался вылезти.
Юрка предложил обуть его в Витины сандалии.
– Что ты, они сразу свалятся. Ой! – вдруг обрадовался Витя. – Валенки мои! Они хоть и велики, но не свалятся! Ура!
Лёшка стоял среди комнаты и удивлённо смотрел себе на ноги.
– Кот в сапогах! Кот Котофеич! – кричали Витя с Юркой. – Шагай, шагай. Вот, во-от!
– Фу, наконец рёв прекратился, а то хоть беги! Ой, я с этим Алёхой и пистолет забыл показать. Подожди.
Витя сунул что-то в карман и побежал на кухню. Он скоро вернулся.
– Во! – и стрельнул в Юру водяной струёй. – Во! – и пустил вверх фонтанчик.
Лёшка неуклюже подошёл к ним.
– У-у! – и показал пальцем на пистолет.
– Вот смотри, – Витя брызнул братцу в лицо. Тот сразу заплакал.
– Ну, опять! Никаких шуток не понимает.
– А ты не дразни, – серьёзно заметил Юра. – Его надо заинтересовать. Какое у него любимое занятие?
– Да никакого занятия.
– Ну что он любит делать?
– Реветь. Да в ванну что-нибудь кидать. Когда я глиссер пускаю, он всегда лезет, мешает. Вот и всё занятие.
– Ну и хорошее занятие! Отведём его в ванную. Пусть один забавляется.
Налили половину ванны. Лёшка ухватился за край и заглянул. Потом взял погремушку и кинул в воду.
– Вот-вот. Сейчас начнёт всё туда бросать. Он всегда так: бросит и показывает: у-у!
– Вот и пусть. Пойдём теперь стрелять.
Одного пистолета на двоих мало. Отстреливаться нечем. Юрка сбегал домой и принёс велосипедный насос. Вот когда пошла война! Лёшка несколько раз приходил в комнату, брал свои игрушки и, конечно, бросал их в воду. А ведь он ничего, этот Алёха. С ним жить можно!
– Огонь! – кричал Юрка, выпуская из насоса мощную струю. Витька не дурак, сразу закрылся вышитой подушечкой. «Дзынь!» – звонок. Мама. Ой, оказывается, в комнате все перевёрнуто, залито. На полу целые лужи.
– Лёшку веди. Закрой дверь в ванной, – быстро сказал Витя Юрке и побежал открывать.
– Спит ещё? – спросила мама вполголоса.
– Да, спит! Проснулся сразу, и начался страшный рёв! Мы еле уняли.
– Молодцы.
Мама вошла в комнату и сразу тихонько охнула. Она хотела присесть на стул, но не села, потому что в середине его было круглое озерцо.
– Это вот… Лёшку забавляли… – пробормотал Витя.
Лёшка уже ковылял к маме. Он стал дёргать её за платье и тянуть к двери: у-уу! Мама глянула на валенки, на большие мокрые следы и решительно направилась в ванную. На пороге она повернулась:
– Что это?
Действительно, что это? В мутно-белой воде плавало бельё, два мяча, погремушка, ботик. Вот дурной Алёшка, чего только не набросал. Но вода-то почему белая? И мама спрашивала об этом, а Витя сам удивляется.
Когда спустили воду, всё объяснилось. На дне лежали открытая банка с мыльной стружкой и размокшая коробка зубного порошка. Ещё достали оттуда совок для мусора, сапожную щётку, мамину лакированную туфлю и Витин дневник.
День рождения
– Мам, я придумал хорошую вещь.
– Неужели?
– Давай праздновать моё рождение во дворе.
– Ну что ты, Вадик, мы же не на даче.
– Пускай не на даче. Дава-ай.
– И я на работу ухожу.
– Пускай уходишь. Дава-ай. Ну, ма-ам! Поставим стол под деревом. Вовка сказал: «Хорошая вещь!»
Вадик стал ходить за мамой и всё тянул: «Ну, ма-ам, а, ма-ам» – до тех пор, пока мама не махнула рукой. Согласна.
Столик поставили под деревом. Расселись на маленьких стульчиках и на скамейках. Вадик держал пакеты, а мама быстро брала из них сладости и раскладывала на пластмассовые тарелки. Потом она увела Вадика домой и надела на него чистый костюмчик.
– Вот сын уже и без мамы обходится. Ну, беги, празднуй. Ключ не потеряй. – И ушла на работу.
Все ждали Вадика.
– Садись скорее!
А садиться и не на что. Вадик подумал и придумал:
– Сейчас принесу санки.
А ведь неплохо. Посидеть летом на санках на своём празднике. Вадик с санками на голове вышел из кладовой, и – толк! – в дверь. Закрыто. Ещё – опять закрыто. И ключа не видно. Тогда он крикнул в окно:
– Вовка! Открой меня! Я закрылся, понимаешь?
Вовка стал стучать в дверь квартиры:
– Давай ключ. Чем я открою?
– Да он же снаружи. Как нету? Ты куда смотришь? Смотри в замочную дырочку. Вот куда я смотрю, и увидишь.
– Да ну тебя. Какой тут ключ? Тут что-то шевелится в замочной дырочке. Твой глаз, наверно.