Когда бандиты ускакали, Никита быстро поймал быка, взобрался на него и поехал в том же направлении.
Только теперь, когда бандиты скрылись из виду, страх начал медленно проникать ему в душу.
Вскоре дорога привела его в большую долину, где стояли покрытые снегом большие зароды сена. Около дальнего зарода возле дороги какой-то человек затягивал уже нагруженный воз. Рядом не спеша жевала сено серая кляча.
Никита решил проехать мимо, но когда он поравнялся с человеком, тот, оказавшийся стариком в облезлой оленьей дохе и рваной заячьей шапке, с вилами в руках решительно вышел на дорогу.
— Куда поехал? — крикнул старик.
Вместо ответа Никита запел распространенную песню молодого хвастуна. Но старик принял явно угрожающую позу.
— Кто такой? — и схватил быка за веревку.
— Здешний…
— А ну, слезай! — Старик замахнулся вилами, и Никита спрыгнул на землю.
А старик, злобно оглядываясь и ворча себе под нос какие-то ругательства, повел быка к стогу.
Было ясно, что Никита сильно не угодил старику. А тот уже зашел за воз, привязал быка и стал тщательно собирать граблями раскиданное вокруг сено. Никита тем временем незаметно подошел к зароду с другой стороны.
— Ишь ты, «здешний»! — громко возмущался старик, поискав глазами и не находя оставленного на дороге незнакомца. — Видно, что не княжеский внук, а туда же, бандитом стал, ихние песни распевает! Паршивый щенок!..
Эти ругательства были для Никиты дороже самой нежной ласки. С радостным криком он кинулся к старику, до смерти напугав его. Трудно было Никите убедить старого человека в том, что он не бандит. Даже поверив наконец этому, старик никак не мог простить парню, что он. во-первых, увел быка его соседа, а во-вторых, вместо ответа запел эту дурацкую песню.
— Да у меня у самого бандиты отца убили! — воскликнул Никита, твердо поверив в эту минуту, что отец его и в самом деле погиб от руки злодея Луки.
Вероятно, это признание прозвучало так убедительно и жалостливо, что старик замер и некоторое время стоял, уставившись добрыми, поблекшими глазами на Никиту. Наконец он сморщил лицо в доверчивой улыбке и нежно сказал:
— А мой сынок Христофор тоже у красных. Учился в городе и, говорят, красным солдатом стал. Христофор Харов… А меня Львом кличут.
Договорились они быстро. Старик вывел быка на дорогу, хлестнул хворостиной, и тот пустился трусцой в сторону дома. Потом Харов скинул с воза часть сена обратно в зарод, уложил Никиту на сани, сверху тоже прикрыл его сеном, запряг свою клячу и погнал ее на запад. Из тихого, неторопливого разговора выяснилось, что Никита отошел от своих всего только на восемнадцать верст. Здешние жители еще ничего не знали об осажденных в Кустахе ревкомовцах. Слыхали только, что в тех местах бандиты прогнали из домов жителей. А сейчас проехали на запад два белых солдата. Они потребовали у старика курева и все расспрашивали, нет ли здесь красных. Один из них, что покрупнее да с косящими глазами, рассказывал другому, как он самолично сражался с двенадцатью чекистами. Семерых он убил, а пятеро удрали.
— Вот врет, косоглазый хвастун! — с презрением добавил Харов. — Поди, чекисты не хуже его стреляют.
После того как бандиты заняли центры Кустахского и этого, Туойдахского, улусов, — продолжал рассказывать он, — красных тут не было. Жители здесь все за красных, кроме, конечно, богачей. Был у них тут очень богатый купец Ефимов, так тот еще осенью удрал в тайгу, а сейчас, говорят, вернулся и стал у бандитов главным начальником. Каждый вечер по пятнадцать человек убивает. И еще жил тут поблизости тоже несметно богатый купец Кушнарев. И он, говорят, сильно помогает бандитам. А добрая половина мужиков ушла в город, к красным…
— Едут!.. — вдруг прервал сам себя старик и плотнее закрыл Никиту сеном.
Вскоре послышался хрустящий на снегу топот копыт.
— Я, брат, ему не спущу, дам в морду — и все! — раздался голос Захара.
— Да ты, видно, малый удалой! — В этом замечании прозвучала насмешка.
— Не смейся, Огусов… Нагрянем неожиданно, словно с неба свалимся… Эй, куда везешь сено? К красным?
— Домой везу… Какие тебе еще красные? — удивился старик, останавливая свою клячу. — Много ли вы их тут видели, красных-то?
— Троих сегодня видели, да они струсили и удрали.
— А ить ты и вправду герой!..
— Ну ладно! — сердито огрызнулся Захар. — Ты что, начальство над нами, что ли, чтобы перед тобой еще отчитываться? Поехали…
— Хвастун! Экий хвастун! — вполголоса произнес старик и стеганул лошадь.
Долго ли проспал Никита, он не сразу сообразил. Еще не вполне проснувшись, он вскочил от легкого толчка в плечо.
— Ну, сынок, тут я назад поверну… Ты теперь сам иди дальше. Беги. Версту пробежишь — и далекие огни увидишь. Там и будет город.
Стояли они среди редкого, запорошенного снегом сосняка. Уже начинались сумерки. Вдали, на мутном горизонте, едва виднелись горы с чернеющим на хребте лесом. Никита понял, что это восточный берег Лены, и у него радостно забилось сердце. Неловко обнял он старика и приложился губами к его щеке, где-то между рваным, грязным шарфом и заячьей шапчонкой, и, волнуясь, проговорил:
— Прощай, дед. Никогда я тебя не забуду…
— Сына моего имя запомни: Христофор, Христофор Харов. Может, подружитесь еще. Такой говорун!.. Ну, прощай. Бей их, собак!..
Никита пробежал, кажется, совсем немного, как вдруг перед ним в мутной дали засверкали яркие огни города. Испытывая невыразимую радость, он замер на месте. Отчаянно колотилось сердце, слегка кружилась голова, по щекам сбегали теплые струйки и во рту почему-то чувствовалась соленая влага…
Подпрыгивая, помчался Никита дальше дорогой, идущей по хребтам гор. Глубоко внизу чернела полоска приречных ив, за ней широкой белой лентой уходила вдаль Лена, а огни весело подмигивали ему, и казалось, что они совсем близко. Но Никита знал, что до города еще добрых пятнадцать верст. И он летел: не чувствуя под собой ног. Он представлял себе, как обрадуется ему первый встречный горожанин, как похвалят его в губвоенкомате и как потом будут спасены товарищи, оставшиеся в Кустахе…
Вдруг позади послышался топот скачущих коней. Никита кинулся прочь с дороги и зарылся в снегу за кустом шиповника, у самой обочины.
«Не скатиться ли вниз?» — подумал он, оглядываясь на крутизну.
— Тпру! Тпру! Стой, Фролов! — простуженным голосом крикнул кто-то по-русски.
Никита замер. Меж кустами замелькали всадники, и на дорогу вылетели — нет, не кони и не люди на них, а волшебные красные звезды его мечты… И, кроме этих звезд, Никита уже ничего вокруг не видел, да и ни на кого не смотрел. Даже окажись перед ним звезды из чистого серебра, облитые солнечным светом, и тогда они не горели бы для него так ослепительно, как эти пятиугольники из полинялой красной материи, внезапно явившиеся Никите в тот сумрачный зимний вечер на буденовках сказочных конников.
— Товарищи! — отчаянным голосом закричал Никита и выскочил на середину дороги. — Товарищи!..
Кони на всем скаку шарахнулись в сторону, всадники схватились за ружья и шашки.
— Стой! — скомандовал тот же голос.
Конники окружили торжествующего паренька. Худенький, бледный боец спрыгнул с лошади и схватил Никиту за рукав. Толкая его из стороны в сторону, он ругался высоким голосом:
— Ты сто крисис, бандит нечасный?
— Да ты сто? Ты сам хто?! — заорал в ответ Никита, как всегда в минуты сильного волнения нечисто выговаривая русские слова, и вырвал руку. — Я те показу, какой я бандит!.. — и уже гораздо отчетливее выпалил распространенное ругательство.
— Хо-хо! Это свой! — признал Никиту пожилой человек с огромными, заиндевевшими усищами, которого бойцы называли товарищ Буров. — Наш! — продолжал он охрипшим от простуды голосом. — Видишь, какой зубастый! Бандит сразу бы хвост поджал. Куда, мальчик, идешь?.
— Не мальчик, а иду в штаб, — огрызнулся Никитам готовый вступить в драку чуть ли не со всем отрядом.
— А ты не кричи! — строго осадил его усач. — В какой штаб?
— В губ… в губвоенкомат.
— Не дальше и не ближе?! — изумился другой всадник.
— Погоди, Фролов… А зачем тебе губвоенкомат?
— Наших красных бандиты в Кустахе окружили… Давай поехали! — И Никита легко вскочил в седло на место спешившегося худенького бойца, который только что так грубо его обидел.
— Стой! Куда? — возмутился тот.
— Молодец, мальчик! Садись, Андреев, сзади. Повежливее надо встречаться, товарищи якут и удмурт. Поехали! — и усач пришпорил коня.
За ним поскакали остальные.
Ревкомовцы, отправив Никиту ночью, уже к утру стали ждать помощи из города. При любом расчете такого короткого срока было явно недостаточно, это знали все, но тем не менее все ждали. Потом кое у кого зародилось сомнение: не напрасно ли послали Никиту, не прямо ли в пасть бандитам бросили парня? Но штабные старались подбодрить себя и уверить других в благополучном исходе дела.
— Никита наш скоро приведет целый отряд с пулеметом!
— Да, да, он малый отчаянный!
Мнение втайне упрекали себя за чрезмерные похвалы по адресу Никиты, высказанные при обсуждении его кандидатуры. Тогда все говорили о необычайной храбрости и сметливости этого паренька, а не подумали о том, что посылают его на верную гибель.
Тихо грустила санитарка Майыс, которая любила Никиту, как родного брата. Но Федор Ковшов, этот отчаянный и удивительный старик с детской душой, хвалил теперь Никиту еще горячее.
— Да что там! — восклицал он, возражая неизвестно кому. — Никита — герой! Сами увидите! Небось уже весь город на ноги поднял.
С утра бандиты установили постоянную осаду. Они плотно обложили лагерь красных, за ночь окопались и теперь стреляли в каждого, кто пытался перебежать от избы к избе.
— Эй, вы! Город уже взят… — кричали они из укрытия.
— Знаем, — соглашался Чуркин.
— А то нет?
— Так то давно известно! Взят красными у Колчака, и навсегда.