Но наступила весна, пушка все не стреляла, а взятые «на несколько дней» кони так и не вернулись.
После отъезда Тишко на фронт и возвращения заложниц талбинский штаб постепенно стал хиреть. Солдат спешно отправляли на запад для участия в боях за Якутск. Некоторые из них уходили охотно и весело, беспокоясь лишь о том, как бы великая пушка заморского царя не выстрелила без них. Другие заявляли, что они уговаривались служить у себя на Талбе. Не желая идти драться за чужие наслеги и улусы, они сдавали оружие и расходились по домам. Таким образом, к лету в Талбе осталась дружина, насчитывающая всего десять — пятнадцать человек, да и то старичков.
Каждый день Лука проводил с дружинниками «военное обучение».
Забавно было смотреть, кале Роман Егоров марширует на старости лет. Его старший брат Михаил, где только мог, зубоскалил по этому поводу.
— Ну, теперь-то уж красным каюк, — говорил он, — Роман их живо растопчет!
Вокруг марширующих старичков резвились назойливые мальчишки. Разве их отгонишь! Мигом поделятся на две группы и затеют на глазах у солдат войну «красных» и «белых». Тут пускались в ход и камни, и палки, и кулаки. Да что-то у них все так получалось, что побеждали «красные», прибывшие на пароходах. Утомившись от «войны», они не давали покоя дружинникам, передразнивали их, орали, смеялись.
— Смотри-ка, смотри! Роман красных топчет! Ой, страшно, ой, умру!
— Пра-а-в-ва! — мощным голосом командовал Лука по-русски.
Старички сбивались в бесформенную кучу, сталкивались лбами.
— Сказано тебе, дурак, «праба», значит надо в левую сторону вертаться! — кричали они один на другого.
— А ты чего лезешь как ошалелый! Совсем ногу отдавил, собака!
— Сам собака!
— Зми-иррна! — ревел начальник штаба, и все замирали как вкопанные. — Роман Егоров, ты все ерзаешь на месте, как корова перед отелом! А еще солдат! Воз сена между ногами проедет.
— Ха-ха-ха! Хо-хо! — доносилось со стороны, где толпились глазеющие острословы и безжалостные мальчишки.
— А ты не лайся! Тоже мне командир! Не хвастай! Это тебе не с шаманкой Дыгый шутки шутить, — огрызался Роман.
И опять сыпались насмешки и колкости со стороны глазеющих земляков.
Лука мобилизовал знаменитого в наслеге столяра Бутукая и еще нескольких мужиков и приказал им в три дня построить из валявшихся около незаконченного здания школы бревен и досок преогромный шестивесельный кунгас для «военных целей». Туда же он повелел согнать лодки со всего наслега. Некоторые догадливые старики шептались:
— Видно, по этой дороге идет с востока еще какая-нибудь преогромная пушка со множеством войска.
Но только успели построить кунгас и собрать на реке возле избы Боллорутты все лодки, как в одну из светлых ночей конца июня со стороны Нагыла потянулся длинный караван тяжело нагруженных вьючных коней. Их было не менее двухсот пятидесяти. Так появился в Талбе сам член областного правительства Михаил Михайлович Судов со своей прекрасной Анчик, с маленьким сыном и с полусотней солдат.
Как раз в ту ночь арестованных Егордана и Гавриша, а также вольного Бутукая и нескольких других мужиков послали неводить на реке для дружинников неподалеку от избы Боллорутты. Обнаружив на берегу невиданное множество людей, любопытный Бутукай не утерпел и направился к замеченной им белой палатке, перед которой горел костер. Робко поплелись за ним и остальные. Бутукай еще за несколько шагов сорвал с головы картузишко и подошел прямо к Судову, сушившемуся у огня. Тут же топтались Лука, Егоров, Семенов и одетый в старые дорогие меха старик Боллорутта. Неподалеку хлопотали солдаты.
— Совсем загубили, проклятые! — жаловался Боллорутта Судову. — Начали строить школу, заманили туда жену и увезли с собой. Один тут живу и лето и зиму. Может, табаком, чаем поможешь… Отца твоего знал хорошо, останавливался, бывало, он у меня, когда проезжал по торговым делам.
— Да, красные — такие, у кого жену, а у кого… — безразличным тоном начал было Судов.
— Здорово, Мэхэиле Мэхэилис! — радостно воскликнул вдруг Бутукай, мягко оттеснив старика от Судова. — Расскажи, как живешь?.. Куда едешь?..
— В Охотск и дальше, — недовольно промычал Судов, глядя в другую сторону.
— Ружья покупать у японского царя и американского презента? Или по другому делу?
— Миша! — послышался из палатки голос Анчик, и одновременно там захныкал ребенок.
— Ружья покупать! — уже зло бросил Судов, направляясь в палатку.
— Хорошо! — обрадовался Бутукай. — Это очень даже хорошо! Небось уже пушку заморского царя поставили против красных? Вот вижу — едешь с ребеночком и хозяйкой. А не трудно будет?
— Пушку? — обернулся Судов, стоя у входа в палатку, и ржавые белки его выпуклых глаз грозно блеснули в полутьме. — Поставили! Скоро выстрелит! Тогда берегись!.. Видно, ты свой народ совсем распустил: ораторствуют много, — угрожающе обратился Судов к Луке. — А за такую лодку тебя надо бы расстрелять. Не лодка, а дырявое корыто!
Когда Судов скрылся в палатке, Лука прикусил свою отвислую губу и, багровый от натуги, молча поднес к носу Бутукая огромный кулачище.
— Понятно! — согласился Бутукай — Уму якута… Айда ершей ловить! — закричал он и устремился к поджидавшим его поодаль товарищам. — Вот теперь понятно!..
И пошла гулять по наслегу весть о том, что великая пушка действительно установлена на горе, на правом берегу Лены, против города, и не сегодня-завтра пальнут из нее. А выстрел будет такой, что услышат и в Талбе. Земля задрожит под ногами, посуда зазвенит на полках, по верхушкам деревьев гул пройдет.
Людей, прослышавших об этом, становилось с каждым днем все больше и больше. Теперь только и было разговоров:
— Видать, орудие сегодня выстрелило: под ногами у меня так и дрогнуло…
— Пушка-то сегодня на рассвете так бабахнула, что в лесу да^е все загудело…
— Ночью чашки звенели — должно, пушка…
И хотя слухи эти не подтверждались, овладело людьми великое беспокойство. Богатые тревожились: почему пушка все не стреляет? Беднота горевала: а вдруг на самом деле выстрелит, разрушит город? Не жди тогда счастья!
После отъезда Судова все чаще стали грызться Лука Губастый с Павлом Семеновым. На виду у всех Лука орал на Павла:
— Вор! Все имущество штабное растащил!
— Кровавый пес! — кричал Павел. — Уйду я из отряда! Ты затеял войну, ты и воюй!
А вскоре по наслегу пошла гулять другая весть — о том, что из красной России прибывают все новые и новые войска и что белые разбиты на западном берегу Лены. Теперь люди, не скрывая насмешки, спрашивали в штабе:
— А где же пушка-то?
— У него в погребе спрятана! — отвечал Павел, нагло указывая на Луку.
— Молчи, дурак! А не то… — вспыхивал Лука.
Начали они, один втайне от другого, говорить людям:
— Он того человека убить хотел, а я его спас.
Каждый из них считал своей заслугой, что остались в живых Егордан Ляглярин, Гавриш, Тохорон и другие.
Наконец Егордана и Гавриша вовсе освободили, причем Лука и Павел наперебой объясняли им, что они-то всегда защищали людей, а, мол, это все кровавый пес Тишко— сам расправы чинил и других заставлял. Зато уж теперь никого в наслеге не арестуют. Теперь мирная политика.
Молчаливо и безропотно скорбела старуха Кэтрис по своему единственному сыну Ивану. Как ушел с красными еще прошлой осенью, так с тех пор ни слуху ни духу. Никому не высказывала Кэтрис своей тоски, на людях держалась все так же невозмутимо и гордо, но по ночам не спала, все сидела у окна и смотрела на запад.
Наконец, тайно от всех, пригласила она к себе шамана Ворона: пусть шаман сообщит ей, что стало с сыном.
Но разве что-нибудь укроется от посторонних в якутских домах летом. На другой же день все узнают, что, прощаясь на рассвете, впервые поцеловал парень любимую девушку. Теленок, что ли, выдал, тот, что всегда пасется за поскотиной возле приветливой юртенки, где живет милая? То-то он всегда смотрит так озорно, будто хочет сказать: «А, ты опять здесь, дружок?» Или, может, жаворонок ранний оповестил? Ведь он по утрам всегда трепещет крылышками над головой, весело повторяя: «Ви-ви-ви-ви-дел я! Видел-видел-видел я!»
А как скроешь, если у тебя собирается камлать шаман?
К заходу солнца двор старухи Кэтрис был полон людьми. А она делала вид, что вовсе не удивляется такому сборищу, и приветливо говорила каждому:
— Как живешь? Что нового?
А ведь стоило бы ей только тихо сказать: «Прямо ума не приложу: почему это у меня сегодня так много гостей? Кажется, не сегодня я родилась и не сегодня помирать собираюсь… Нет у меня нынче ни свадьбы, ни поминок…» — и тогда люди смущенно разбрелись бы по домам.
Но не могла Кэтрис этого сделать, не могла нарушить многовековую традицию народа, не смела погнать гостей от себя. Если она отвернется от людей, то и люди отвернутся от нее, а как же можно жить без добрых соседей! Ведь она не какая-нибудь богачка Сыгаиха, которой нет дела до того, что подумают о ней другие.
— Расскажи, милая, как живешь? — сказала она и Федосье, которая пришла сюда с тайной надеждой: а вдруг шаман заодно с Иваном увидит и Никиту?..
Когда Ворон уже уселся на разостланную перед камельком шкуру рыжей лошади и взялся за бубен, вдруг заявился сам Лука Губастый. Люди несмело зашептались.
— Лука?.. — тихо произнесла старуха, не глядя на него.
Лука вспыхнул. И было от чего! Хозяйка смотрела куда-то в сторону и даже не осведомилась, как живет гость. Значит, ему нанесено оскорбление; значит, ему дали понять, что ни он сам, ни его семья хозяйку не интересуют.
— Как живешь, Кэтрис? — выдавил из себя Лука.
— В какую сторону направляешься?
Это было уже слишком! Кэтрис даже не сочла нужным ответить на вопрос! Значит, хозяйка не скрывает, что не нужен ей этот гость и незачем было-ему к ней приезжать. Значит, она считает, что гость мог заехать разве только случайно, направляясь куда-то совсем в другое место.