Генерал Пепеляев только на третий день узнал о приближении отряда Маркова. Он оставил в укрепленной Тайге усиленный гарнизон полковника Андерса, а в восемнадцати верстах от нее осадившего нельканцев генерала Вишневского, послал нарочного к уже сбежавшему Ракитину с приказом немедленно преследовать Маркова по пятам, а сам с главными силами выступил ему навстречу.
Всегда и во всяко?! войне настроение населения — одно из решающих условий победы. Но в условиях полу-партизанской войны в необъятной и малолюдной тайге, при слабой насыщенности средствами связи, симпатии населения, пожалуй, решают успех дела.
Достаточно сказать, что суточное движение вышедшего из города отряда в шестьсот человек, сопровождаемого огромным обозом, осталось Пепеляевым незамеченным!
— Движется конный разъезд противника, — докладывал генералу начальник его разведки, основываясь на данных, полученных от местных жителей.
В течение нескольких дней оставалось незамеченнььм выступление из Чарана отряда Маркова, в триста человек, с артиллерией и обозом. А между тем о раскрытом у Пепеляева в конце февраля офицерском заговоре, когда тридцать офицеров было арестовано, а трое расстреляно, красным стало известно на другой же день.
Белые проглядели целые отряды красных со штабами и обозами, а красные быстро и точно узнавали о каждом движении любого отделения белых, о каждом секретном приказе.
Относительно якутского «кэпсиэ», что соответствует русскому «что нового?», о приветливости и разговорчивости встретившихся по дороге якутов, а отсюда и о быстроте распространения новостей с помощью «торбасного телеграфа» написаны горы экзотической литературы. Да, приветлив и разговорчив встретившийся в тайге якут, он сделает все, чтобы узнать, не нуждаешься ли ты, его незнакомый будущий друг, в какой-нибудь помощи с его стороны. Если оба повстречавшихся путника не страдают от голода, не замерзают, довольны дорогой и конем, то они по крайней мере угостят один другого табаком, пусть даже одинаковым, дадут друг другу несколько десятков советов относительно предстоящего пути и уж конечно разъедутся друзьями на всю жизнь. Да, разговорчив якут, но и умеет он молчать, если того требуют интересы народного дела.
Историкам Якутии известен курьезный документ, оставшийся от пепеляевцев — приказ № 3 от 16/1 1923 года: «Всем шпионам советской власти в однодневный срок со дня опубликования настоящего приказа выехать из районов, освобожденных от большевиков, в г. Якутск…» Чтобы исполнить этот приказ, выехать пришлось бы, пожалуй, всему населению. Да оно и выезжало, внезапно исчезая с пути следования пепеляевцев…
Генерал возлагал большие надежды на «народно-революционные добровольческие отряды», состоявшие почти наполовину из бывших белобандитов, получивших амнистию. В начале февраля он, гарантируя полную неприкосновенность, пригласил к себе «мирную делегацию» одного такого отряда, стоявшего далеко в стороне от основных сил красных. Прибывшая делегация была арестована Пепеляевым за то, что изложила «оскорбительное для генерала» требование общего собрания бойцов, чтобы генерал немедленно сложил оружие перед советской властью.
Двадцать шестого и двадцать восьмого февраля произошли две стычки между войсками Маркова и Пепеляева, в которых красные благодаря помощи населения неизменно появлялись с самой неожиданной стороны и оказывались в гораздо более выгодном положении, чем поджидавший их и хорошо подготовившийся к бою генерал. В этих двух стычках Пепеляев потерял треть своей живой силы. Кроме того, в эти дни от него перебежали к красным сорок два бойца, которых Пепеляев взял в плен при штурме Тайги и насильно включил в свою армию. Перед тем как перебежать к своим, они повредили несколько пулеметов. Красные потерь почти не имели.
Третью засаду Пепеляева, на очень выгодной для него позиции, Марков, предупрежденный местными жителями, обошел и направил генерала по ложному следу. Силы белых изматывались в беспрестанных и ненужных перебрасываниях с места на место, боеприпасы иссякали. А тут еще нервировали генерала бесчисленные и всегда неожиданные удары мелких неуловимых партизанских групп. Что же касается красных, то они шли все вперед и вперед, быстро заменяя загнанных коней свежими, заранее приготовленными населением.
А с другой стороны к Тайге уже подходили силы, вышедшие из Якутска, Второго марта добровольческий отряд был выслан на двадцать пять верст в сторону Чарана и отрезал Пепеляеву путь подхода к его основной базе. Тем временем дивизион ГПУ и две — роты части особого назначения, русская и якутская, растянулись длинной цепью и с двухверстного расстояния начали штурм Тайги — большого села, расположенного на высоком берегу верхнего течения Талбы.
Как-то так само собой получилось, что с одной стороны Никиты Ляглярина двигался Егор Сюбялиров, а с другой, увязая в сугробах, шел Василий Кадякин. На нетронутом белом снегу широкого поля маленькими точечками перемещалась неровная линия движущейся цепи. Справа находились позиции артиллерийской батареи. В предрассветном сумраке орудия чем-то напоминали пасущихся лошадей. Слева двигалась немного выдвинувшаяся вперед русская рота. Кое-где среди бойцов маячили силуэты лошадей, впряженных в широкие сани с установленными на них пулеметами.
Беспорядочным скоплением строений чернеет впереди сонное село. Ноги по колено увязают в глубоком снегу, идешь с трудом, оставляя за собой длинную борозду. Хорошо, когда попадается место, где табуны лошадей разрыли снег в поисках сочной зеленой отавы, которая не успела еще поблекнуть, как уже выпал и закрыл ее первый зимний снег. Тут сразу становится легче.
Иной раз впереди ненадолго протянется, а потом свернет тропинка, протоптанная ими же, четвероногими. Видно, они прошли здесь накануне — впереди их пышногривый вожак, а за ним, гуськом, весь табун.
Становится жарко, хотя перед выступлением было очень холодно, не хотелось отходить от ночного костра и кто-то говорил, что мороз — сорок три градуса. Тишина такая, что временами забываешь про войну, — мало ли бродил ты с детства по сугробам на охоте и «так просто»… Потом опомнишься, вздрогнешь: не один ли ты бредешь, затерянный в белом однообразии бескрайного поля?
Но справа, слегка подавшись корпусом вперед, невозмутимо шагает любимый Егор Иванович. Забавно топорщатся его заиндевевшие, жесткие усы, а винтовку он держит по-охотничьи, под мышкой, и, кажется, тоже совсем по-охотничьи поворачивает внезапно голову, заметив на снегу тоненькие узорчики следов прошедшего здесь с вечера маленького зверька.
Слева, раскачиваясь во все стороны, то нагибаясь, то снова откидываясь, почти вплотную, к Никите месит снег тихий Кадякин. А дальше — медленные точки, словно поплавки на огромном неводе, который заводят на этом просторном поле, загибая крылья вокруг села.
— Сатана! — изредка бормочет Кадякин.
— Кто?
— Да этот снег!
А через несколько минут опять:
— Сатана!
— Кто?
— Да эти бандиты!
У него все плохое на свете — сатана.
— Потише! — говорит Егор Иванович.
И опять морозная тишина, разве слегка кашлянет кто да фыркнет конь, прочищая ноздри от инея.
И вдруг что-то взвизгнуло над соловой, грянул позади артиллерийский выстрел, а впереди, в селе, взметнувшись, ухнул разрыв. Никита даже завертелся на месте. Частыми изломами сдвинулись цепи, но тут же выровнялись и устремились дальше. Заколотилось сердце в груди, зазвенели в ушах колокольчики.
— Сатана! — пробормотал Кадякин.
— Кто! — громко спросил Никита.
— Да эта пушка…
— Почему?
— Так ведь, слышишь, крикнула бандитам: «Вставайте, а то гостей проспите!»
А потом и в самом деле было признано, что командование на этот раз допустило две крупные тактические ошибки: во-первых, артиллерия разбудила и всполошила спавшего врага в то время, когда цепи, никем пока не замеченные, не прошли и половины пути; во-вторых, наступать надо было не по глубокому снегу — со стороны открытого чистого поля, а с востока: отрезать пепеляевцам пути отступления, подкрасться под берегом реки и, поднявшись на крутояр, сразу обрушиться на сонного врага с неожиданной и неукрепленной стороны.
А в селе уже все задвигалось, замелькало, заволновалось. Множеством шариков скатывались из-за околицы, сбегали по снегу люди и исчезали в изогнутых тоненьких полосочках окопов на подступах к селению. Позади ухала артиллерия, впереди взметались разрывы. Наступающие ускорили шаг, цепи изогнулись зигзагами, кони с пулеметными расчетами выдвинулись вперед, раздались слова команды.
Белые долго молчали, отчего на душе становилось еще более тревожно. Никите не хватало дыхания, и он начал отставать. Тогда он стал двигаться перебежками: он бегом пускался вперед шагов на сорок — пятьдесят, потом останавливался и до подхода цепи успевал отдышаться. Все так же спокойно шел Сюбялиров, только голову поглубже втянул в плечи.
— Сатана! Молчит — и все! — бормотал Кадякин.
— Тише, вы! — послышалось ненужное предупрежден ние Сюбялирова.
Никита вошел в попавшийся на пути островок кустарника, в саженях в двухстах от белых, и сразу будто стая пташек с тонким свистом пронеслась над его головой. Тут же, дыхнув белесым дымом, обозначились впереди кривые линии вражеских окопов.
— Наконец-то! — радостно воскликнул Кадякин.
Сюбялиров скинул с себя доху. Не раздумывая, сбросил на снег тяжелый овчинный полушубок и Никита. Потом он схватил было его снова, боясь остаться под пулями в одной гимнастерке, но тут же усмехнулся своей наивности. Он решительно отшвырнул полушубок и побежал догонять успевшую уйти вперед цепь, уже не чувствуя под собой глубокого снега, сразу став невесомым.
Теперь трескотня ни на минуту не умолкала. Линия вражеских окопов и перебегающие цепи окутались сплошным белесым дымом, над ухом беспрестанно свистели пули, запах пороха щекотал ноздри и горло. Никита, как и все, кидался с разбегу в сугроб, как в жаркий день кидался, бывало, в холодную и прозрачную воду Талбы. Потом, приподняв голову, стрелял в ощетинившиеся вспышками близкие уже окопы и, услышав слева или справа звонкую команду своего ротного — бледнолицего сухопарого молодого якута Кеши, срывался с места и бежал навстречу беснующемуся вражескому пулем