— А ты обрадовался? — прошипел Никита, подойдя вплотную к Павлу и уставившись в его стрекозьи глаза.
— Что? Кто? Вы слышите? — завертелся Павел. — Я жаловаться буду!
— Вижу, что доволен! У, гад! — Никита цепкими руками схватил оторопевшего Павла за грудь и стал трясти его изо всех сил. — Обрадовался!..
В это время вышел Силин.
— Силин, видишь, бьет… Я в суд подам…
— Подай! Судись! Вы, бандиты, все рады нашему горю! — задыхался Никита. — Всех бы вас…
Остановившийся на минуту Силин только причмокнул губами и прошел дальше. А Никита оттолкнул Павла к стене и убежал к себе, обогнав все еще чмокающего и качающего головой Силина.
— Никита! Говорят, Ленин… — начал было Алексей жалобным голосом.
— Молчи!.. — сказал Никита. — Молчи, слышишь…
Он повалился на койку, обернул голову полушубком и беззвучно заплакал.
Все самое сокровенное и самое светлое в его жизни было связано с Лениным. Бесстрашно кидались в атаку красные воины, потому что имя его несли на своих знаменах, потому что образ его несли в своих сердцах. С именем Ленина на устах бесстрашно погибли русский Кукушкин, якуты Трынкин и Мончуков, украинец Тара-пата. «Ленин!» — с восторгом кричали люди, проникаясь радостной решимостью на митингах. «Ленин!» — шептал человек, попав в самое тяжкое, казалось бы безвыходное положение: замерзая в суровой тайге, умирая от жажды и голода, придавленный тяжелым горем или людской несправедливостью. И от одного этого слова появлялись сила в мускулах, ясность в голове и отвага в груди.
Теперь всего этого не будет… Навсегда померкло солнце, дающее свет и тепло простым, честным людям… Потом пришло сомнение: а может, неправда все это, может произошла ошибка или какой-нибудь недобитый бандит нарочно пустил этот слух — они ведь на такие дела всегда были горазды. С трудом, но все же можно поверить сообщению, что красные войска отступили по всему фронту, что землетрясение разрушило большой город, что вышедшая из берегов река затопила целую область. Все это могло быть на свете, но все это было поправимо. Снова красные войска перейдут в наступление и отбросят врагов прочь за пределы нашей земли, заново отстроится и станет еще краше разрушенный город, спадет наводнение, и люди обуздают реку, чтобы она больше не бушевала. Но такое несчастье…
Никита знал, что подлые враги несколько раз покушались на Ленина и даже тяжело ранили его. Но тогда Ленин выздоровел, — он не мог не выздороветь, согретый горячей любовью миллионов советских людей. Говорили, что он болен, утомился. Но все это воспринималось как небольшое облако, заслонившее временно солнечные лучи. А подует свежий ветер, развеет легкое облако — и опять засияет над миром солнце. Отдохнет, вылечится Ленин и вернется к работе, к великим заботам мудрого отца огромной семьи.
— Неправда! Это все враги выдумали! — Никита вскочил на ноги. — Я уеду в улус… — заявил он понуро сидевшему Алексею. — Утром придут ребята, скажи, что уроков не будет.
— Поезжай… Может, и в самом деле неправда это…
Матвеева в исполкоме не оказалось, он поехал по наслегам.
— О наших горестях, как и о наших радостях, говорить с народом мы сами должны, — хмуро сказал Сюбялиров, выслушав Никиту и пощипывая жесткий ус. — Да, и о горестях тоже!.. Неужели ты думаешь, что люди уважают нас только потому, что мы говорим им приятное? Мальчик ты еще! — усмехнулся Егор Иванович. — От нас всегда ждут правды, какой бы она ни была суровой. А если мы сейчас позволим говорить врагам, то, конечно, они притворно будут нам сочувствовать: ах, мол, бедные большевики, ах, они теперь на краю гибели! Вот тогда-то и запутаются мысли у людей и силы их оставят. А врагам этого только и надо. Прямо не знаю, что с тобой делать… Преступно ты поступил, что от доклада отказался, плохо, что школу свою бросил. Но хорошо, что, запутавшись, сразу прибежал сюда. Ты — к нам, мы — в обком, а те — в Центральный Комитет. Так мы и пойдем по верному пути… И навсегда запомни: не скрываем мы правду от народа! Ведь мы коммунисты. А это значит, дорогой мой Никита, чем труднее нам, тем крепче мы должны стоять за наше общее дело.
Он поднялся осторожно, словно боясь стука, отставил стул.
Встал и Никита.
— Вот понимаешь теперь, что мы должны делать? — тихо произнес Сюбялиров, — иди докладывай. Иди, Никита!
И Никита поспешил в наслег. Теперь он стыдился своего малодушия. Как же это он, Никита, посмел отказываться от партийного поручения в такой момент, когда всю страну постигло великое горе!.. Воодушевить народ радостным сообщением легко. А ты сумей добиться того, чтобы люди и в горестях своих не растерялись, чтобы, понесши даже такую утрату, они стали тверже каменных талбинских гор, чтобы еще теснее сплотились вокруг родной партии.
Леса уже отряхивались от снега, пробуждались, приободрялись, и с каждым днем все шире и вольней размахивали деревья своими раскованными ветвями. Только стаял снег на южных склонах холмов и пригорков, как начали появляться первые весенние цветы — подснежники, похожие на беленьких тонконогих цыплят. Повеяло мягким запахом чебреца, бодрящим лесным ароматом. По всему наслегу уже можно было услышать рассказы о первых грачах, о жаворонках и других вестниках якутской резвой весны.
Страстный охотник, Алексей ходил теперь в школу из Глухого, где Егордан прошлой осенью поставил новую летнюю юрту и куда семья недавно переехала из Дулгалаха. При этом Алексей неизменно таскал с собой огромный отцовский дробовик. Ведь первая утка вместе со славой самого счастливого охотника в наслеге могла достаться и ему на пути между школой и домом!
А молодой учитель и Семен стали ночевать под открытым небом на бугорке возле школы, где стоял зарод принадлежащего наслежному совету сена.
Неугомонным весельчаком и проказником рос маленький Семен, подвижный человечек с быстрыми черными глазенками и материнским носом на смуглом круглом лице. Надует этот озорной человечек щеки пузырем, позыркает черными угольками глаз и вдруг, выстрелив губами, разразится таким заразительным смехом, что и постороннему трудно удержаться. Сидя дома и даже не глядя в окно, он по мычанию безошибочно узнавал всех окрестных коров. Стоило вдалеке заржать какой-нибудь лошади, как он уже определял, кто едет.
Увлеченный горячим рассказом, он мог нечаянно назвать гостя обидным, насмешливым прозвищем, и тут же, спохватившись, сломя голову вылететь из дому. А то еще затолкает под рубаху своего петуха и отнесет его на поединок с петухом самой Мавры Семеновой, причем обязательно будет вмешиваться в бой и помогать своему.
Никем не замеченный, он ухитрялся каким-то образом опередить своих старших братьев, тайком от него ушедших на охоту, и, к великому их изумлению, с диким хохотом неожиданно выскакивал из-за кустов уже в версте от дома. И ведь никакие уговоры и угрозы не действовали на него — не уйдет домой, пока не отдашь ему первую дичь, хоть куличка какого-нибудь, обязательно он должен вернуться с добычей.
Вот он лежит, обняв Никиту за шею, ласково прильнув к его спине, и развивает какие-то фантастические планы. Внезапно эта болтовня обрывается на полуслове, и только слышится легкое, ровное дыхание спящего крепким сном здоровяка. Теперь он уже не шелохнется до рассвета.
На слегка потемневшем небе появляются светлые звезды. Где-то лениво лает собака. Потом и она умолкает, и тишина расползается по земле все дальше и дальше. Веки у Никиты тяжелеют, постель становится мягче, теплей, уютнее.
Что такое? Кажется, едва лишь забылся сном, как уже проснулся. А в груди легкость и свежесть, словно только что пил прохладные сливки.
Блестящая, как лезвие наточенного ножа, полоска на востоке все ширится, будто откидывается там с неба серое шелковое покрывало. И звезды гаснут одна за другой. Потом прилетает всегда чем-то озабоченная трясогузка. Она садится на изгородь, покачивает своим длинным хвостом, кивает головой, поворачивается то одним, то другим боком. Она похожа на бойкую молодуху, которая оставила ребенка в люльке и молоко на огне и зашла на минуту к соседке за горстью соли. Ах, птичка-плутовка! Делает вид, что ничего не увидела, ко всему здесь безразлична, вот-вот улетит, а сама всему удивляется, все примечает, всем интересуется!
Старые лиственницы, по грудь скрытые обступившей их молодой порослью, начинают медленно раскачивать свои ветви? Потом просыпаются и молоденькие деревья, и вот уже радостно шумят кругом леса, и весенний теплый ветер нежно поглаживает по щеке.
Одна за другой возникают и устремляются в небо струйки дыма из труб окрестных избушек. Обрадованная собака подпрыгивает, норовя лизнуть в лицо первого человека, вышедшего встречать наступающий день.
Восточный край неба слегка подрумянивается, а потом вдруг как заалеет! Это невидимое еще солнце уже приветственно протягивает свои первые лучи, и тут радостно пробуждается земля, пробуждаются люди.
— Ух, холодно! — Семен поворачивается на другой бок и плотно прижимается к Никите.
Уж если он проснулся, сразу начнет ворочаться, то и дело поднимать голову, озираться по сторонам. А то вдруг как фыркнет, дрогнув всем телом.
— Ну, что там еще? — недовольно спросит Никита.
— Смотри! Мышка мышку за ухо укусила!
Ну как не любить такого человечка, который радуется всякому проявлению жизни на земле, всему на свете!
Проснувшись как-то тихим утром, Семен, сопя, высунул голову из-под одеяла и сразу весь чутко сжался. Потом он тихо подергал старшего брата за плечо и беспокойно зашептал ему на ухо:
— Никита, погляди!
— Что такое? — недовольно спросил Никита.
Он уже давно не спал, но ему не хотелось отвлекаться от своих мыслей ради какой-нибудь очередной новости, вроде той, что мышка укусила за ухо другую мышку.
— Гляди! Да ты погляди…
Под изгородью, играя мелкой рябью, собралась в большую лужу талая вода. За ночь она покрывалась тонким ледком. Сейчас у самого края ледяной корочки, распластав красные лапки и вытянув шею, сидел красавец селезень. Серая его подруга, доверившись бдительности спутника, беззаботно помешивала тупым клювом, роясь в рассыпанной вдоль изгороди сенной трухе, цвет которой почти сливался с ее оперением.