Весенная пора — страница 3 из 136

о соскучился по своей прекрасной матушке Талбе. А мать-река любовно принимает резвою сына в свои спокойные объятия».

В этом взволнованном лирическом описании якутской природы чувствуется свой замечательный подтекст Не такова ли и сама судьба якутского народа? Народа, в прошлом обездоленного, но подхваченного затем стремительным революционным потоком и влившегося в единую семью братских народов Советского Союза.

Так в жизни небольшого северного народа наступила весенняя пора!

Первое издание романа появилось в Якутске в 1944 году. Впоследствии роман несколько раз перерабатывался автором для новых изданий и был переведен на русский, украинский, венгерский и чешский языки.

Конечно, и новая редакция все еще не свободна от недостатков. В романе иногда встречаются бледные, почти протокольные описания. Некоторые персонажи нуждаются в портретном и психологическом углублении.

И тем не менее в романе «Весенняя пора» ярко запечатлена история поколения, для которого сознательная активная жизнь началась вместе с Великим Октябрем.

Со страниц книги народ выступает не как страдающая пассивная масса» а как сила созидающая, как главная сила истории. В центре романа действует человек труда и борьбы, жаждущий счастья не только для одного себя, а для всех трудящихся.

Вот то главное и привлекательное, что делает роман Николая Мординова выдающимся произведением якутской литературы.

Д. Романенко

Авксентию Егоровичу Мординову,

брату и другу, посвящаю.


Глава перваяВ МАЛЕНЬКОЙ ЮРТЕ

От старого прими совет,

От молодого — дружбу.

МАТЬ

Мать лежит на сене, разостланном возле нар, прямо на полу, и тяжко стонет. Никитка тянется к матери, но его удерживает бабка Дарья, сухонькая, маленькая старушка.

— Бог тебе брата пошлет, молись, — приговаривает она.

Никитка не знает, о чем молить бога: то ли чтобы он поскорее послал ему брата, то ли чтобы вовсе не посылал? Он только и знает, что тянется к матери.

— Милый мой, не подходи ко мне, — едва слышно уговаривает мать. — Не пускай его, бабушка Дарья!

Вдруг возле нар прозвучало что-то странное, не похожее ни на плач, ни на песню.

Никитка вырывается из Дарьиных рук и мгновенно оказывается возле матери, — там, на сене, что-то проворно барахтается и заливается звонким, прерывистым криком. Никитка начинает топать ногами, неистово размахивать руками и реветь во весь голос.

Так впервые встречаются братья.


Никитка, его дед Дмитрий Лягляр, мать Федосья, маленький Алексей и их единственная корова Чернушка живут на отшибе, на краю наслега[1] в глухой местности Дулгалах. Бабка Дарья, оказывается, чужая и приходила только помогать Федосье по хозяйству на время родов.

Федосья кормила одной грудью, другая когда-то сильно болела, и теперь в ней не стало молока. Пока Никитка рос один — это еще куда ни шло. А вот теперь, как только наступит очередь Никитки, Алексей растопырит пальцы и громко плачет. В таких случаях Никитка сосет изо всех сил, чтобы успеть как следует насытиться.

Прильнув к матери, Алексей успокаивается и, прикрыв один глаз, другим как будто задумчиво смотрит на потолок. Мать, улыбаясь, говорит старшему:

— Он словно стрелять собирается, — видишь, прицеливается. Вот когда по воде станешь бродить на охоте, он, маленький, твои штаны будет по берегу за тобой носить.

Никитка, целуя брата, говорит:

— Ишь, охотиться захотел! Ну, соси, соси, милый.

Потом Федосья спустит старшего на пол и, заворачивая младшего в телячью кожу, скажет:

— Ох, сыночки мои, в гроб вы меня скоро вгоните! Молока-то у меня все меньше становится, скоро совсем исчезнет. Что же с вами тогда будет, родные? Видно, довольно тебе, Никита: тебе уже четыре года, а он маленький, — пропадет…

Слышно, как Чернушка в хотоне[2] то и дело переступает с ноги на ногу. Федосья из юрты следит за коровой, а Никитка, стоя у камелька, деловито греет голый живот.

Вдруг в хотоне что-то глухо падает. Испуганный Никитка с криком тычется в колени матери. Но Федосья, оттолкнув его, бежит к Чернушке.

Никитка с опаской поворачивает голову в сторону хо-тона. Какой-то большой черный комок шевелится под Чернушкой. Мать, ласково похлопывая корову по шее, говорит ей с укором:

— Кто же рожает стоя? Да ты не сопи, дружок, не обижайся! Ты же Никитку, дитя свое, напугала!..

Мальчик хмурится: «Я мамин сын, а не Чернушкин», — и принимается раскидывать золу с очага. У него это называется «сеять хлеб».

Вдруг появляется нарядный человек с резко выступ пающими скулами на мрачном лице и, смеясь, говорит Никитке:

— Ну, паренек, мать родила, корова родила, скоро и дед родит.

И вот Никитка ждет, когда будет рожать дед, и раз уж его предупредили, решает пока не плакать.

— Когда родит дед? — спрашивает он у матери.

— Мужики не рожают, родной, — печально отвечает мать. — Как этот Федор Веселов любит издеваться над бедняками!


Однажды дед, шатаясь, вваливается в юрту, срывает с себя жеребковую шапку и, швырнув на лавку старую оленью доху, быстро выходит опять. Возвращается он, держа под мышкой мерзлый кусок мяса, который тут же кладет на чурбан и принимается рубить топором. Никитка прячется под круглый треногий стол. Кусочки мерзлого мяса отскакивают во все стороны, залетают и к нему под стол. Мальчик хватает их на лету и, обжигая губы, отправляет в рот.

Потом старик запихивает куски мяса в большой медный котел с обломанными краями и ставит его на огонь. Раздув пламя, он садится к камельку спиной и опускает голову. Вскоре приходит Федосья, ходившая по воду. Поставив ведра, она видит разбросанные повсюду кусочки мяса.

— Что случилось?

— На душе у меня неспокойно… Вести дурные о нашем человеке, — отвечает дед.

— Ой! — вскрикивает Федосья и опускается на табуретку.

Взрослые о чем-то негромко толкуют.

А Никитка, наевшись мороженого мяса, садится верхом на кривую обугленную палку, употребляемую вместо кочерги, и прыгает вокруг камелька.

Федосья поворачивает к нему раскрасневшееся, мокрое от слез лицо.

— Никита, — тихо говорит она, — ты будто обрадовался слуху, что твой отец погиб?

До Никитки не доходил такой слух, но он припоминает, что у него действительно когда-то был отец, который куда-то ушел. Кто его отец, мальчик не знает. Но печаль взрослых передается и ему, он забивается в угол и понуро сидит там, стараясь вспомнить отца.

Как он понял впоследствии, его отец Егордан отправился в Охотск с грузами богача Федора Веселова. И сейчас, когда прошел слух, что Егордан замерз в пути, разыскивая оленей, старик Лягляр, в отчаянии, что потерял единственного сына, притащил в юрту весь зимний запас мяса.

Но замерз, оказывается, не Егордан, а другой бедняк из обоза… Однако выяснилось это лишь ранней весной.

Весна принесла много радостей. Как только начало пригревать погорячее солнышко и появились первые проталины, маленький Никитка стал выбираться из тесной юрты и весело шлепать по блестящим лужицам, разглядывая все вокруг.

Поодаль от юрты Лягляров, пугая Никитку черными глазницами окон, стоит пустующий дом богачей Веселовых, похожий на громадный стог сена. Когда-то в голодный год, чтобы, как говорят якуты, избавиться «от ног людских» и больше не страдать от нерушимого обычая, обязывающего принимать и угощать всех прохожих и проезжих, Веселовы выпросили у хозяев Дулгалаха, Лягляров, разрешение построить там избушку. Выпросили разрешение на год, но с тех пор почти всегда зимуют в безлюдном, далеком Дулгалахе.

Ляглярова юрта рядом с их домом напоминает маленькую копну полыни. У самой юрты начинается яр, чуть подальше — спуск к реке. Река еще не вскрылась, ровной серебряной лентой поблескивает ее ледяной покров.

И над всем этим — над юртой Лягляров, над домом Веселовых, над черным страшным яром, над сверкающей рекой — стоит безмолвие. Вокруг ни души…

Но одним весенним вечером, так же вот бегая по лужам, Никитка вдруг увидел: с юга идет человек. На нем мокрые торбаса из коровьей кожи, подвязанные тальником выше колен, в руке серый мешок. Человек вытирает рваным рукавом пот с черного от загара лица и чему-то смеется, показывая ровные крупные зубы. Он приближается к Никитке стремительными шагами. Никитка бросается от него к дому. А человек одним прыжком нагоняет мальчика, хватает его сильными руками, несколько раз подбрасывает, потом крепко прижимает к себе, целует и вместе с ним быстро входит в юрту.

Мать и дед вскрикивают от радости и тут же принимаются развязывать мешок. Они достают оттуда буханку хлеба, пучок оленьих сухожилий, рваное пальто, оленью шапку и четверть кирпичика чаю. Разрезав буханку пополам, они тотчас же делят одну половину между собой. Дед долго рассматривает свою долю, вертит хлеб в руках, нюхает его. Вдруг у него начинает трястись подбородок, он быстро кладет кусок на стол и говорит:

— Не думал уже я тебя увидеть.

У старика текут слезы. Никитка решает, что дед плачет оттого, что ему досталось мало хлеба. Откусив немного от своей доли, мальчик кладет остальное на стол перед дедом.


Черный человек, пришедший с юга, оказался отцом Никитки и Алексея.

Когда Егордан идет куда-нибудь, он всегда берет Никитку с собой. Оказывается, кроме матери, есть еще один любимый человек, который называется отцом. И если у этого любимого человека дочерна загорелое лицо, ровные крупные зубы, большие смеющиеся глаза и он широк в плечах, а мать нежно называет его Егорданом-другом, — то он лучше всех людей на свете…

А когда ближние леса уже желтеют и березы на лугу трепетно роняют на землю червонные с мелкими зазубринками листья, этот человек, усадив Никитку и Алексея к себе на колени, целует их, перед тем как отправиться на всю зиму в далекие края. И тогда оказывается, что с его отъездом приходит в дом большая печаль…