Из трубы земляной юрты с ледяными окнами вылетали яркие снопы искр. Двор был заполнен санями, возле них топтались лошади, подбирая остатки сена. Григорий с Никитой вошли в юрту и сели на лавке у дверей, Роман и тот человек, что отворял с ним ворота, остались во дворе — перебрасывать поклажу из саней в амбар.
В юрте было шумно и многолюдно. За крайним столом, у самой двери, человек десять распивали водку. Плохо одетый подслеповатый старик выскочил вдруг из-за стола и, размахивая руками, завопил:
— Эх вы, дружки мои, а я парень-молодец, разудалый жеребец! Кто не знает сына знаменитого Выпи, Платона Стручкова Поножовщика? Мой отец Выпь имел полтораста голов скота. А у меня гроша ломаного нет за душой… Все промотал, все спустил здесь, в этой юрте. Пропил, проиграл… А ну, дружки, выпьем!
За вторым столом люди играли в карты, а вокруг них толпились любопытные.
— Есть! — крикнул толстяк с плоским лицом и блестящими глазами. При этом он с такой силой стукнул кулаком по столу, что замигала керосиновая лампа, подскочили монеты и разлетелись карты. — По десять в цвет масти!
Сухонький старичок в очках, беспрестанно облизывая кончики пальцев, быстро метал карты налево и направо. На мгновение он прервал свое занятие, вытащил из лежащей перед ним кучи бумажных денег ассигнацию с женским портретом, небрежно сунул ее толстяку и снова стал ловко и споро метать.
— Васька Хара[27] одной картой катеринку[28] отхватил, — пробормотал кто-то за крайним столом, но никто на это не обратил внимания.
Когда появился Роман, из-за пылающего камелька раздался грубый окрик:
— Эй, вы, из Нагыла! Подите разденьтесь вот тут и пейте чай!
Путники скрылись за камельком, разделись и вслед за толстой старухой с черной шишкой под правым глазом направились к столу. Это была хозяйка.
Вы что, мое будете есть или своего хватит? — спросила старуха, разливая чай.
— Есть у нас кое-что и свое, да все мерзлое…
— На первый раз угощаю, как. гостей, а потом платить будете, — бесцеремонно перебила хозяйка Романа. — Что, твой спутник болен?
— Да, болеет… Это мой старший брат, зовут его Григорием Егоровым… Он вот заболел…
— Сколько у тебя голов скота, Григорий Егоров? — осведомилась старуха.
— Да около сотни, — еле выговорил Григорий.
— Хорошо, оказывается, живешь… Если будете есть свое, то за ночь по пятьдесят копеек с человека возьму, а с лошади — по тридцать копеек…
— Накладно будет…
Роман не дал брату договорить и толкнул его локтем.
— Согласны, согласны, — закивал он. — Я думаю завтра-послезавтра устроить его на лечение… А этот мальчик будет пока жить здесь и ходить к своему господину в больницу. Да и вы можете использовать его, только кормите…
— За кормежку много найдется охотников до разных поручений! А тебе кажется, что у нас дорого? — вдруг обернулась хозяйка к Григорию. — Мы никого силой не оставляем. Нам не очень-то нравится эта толкотня, да приходится по бедности мириться. С каждым днем все дорожает — и дрова, и вода, и очистка двора. Да к тому же муженек мой картежник, выигрывает рубль, а проигрывает сотню… Эй, хозяин, пока еще юрту не проиграл, иди с нами чай пить!
— Сейчас, старуха, — откликнулся маленький старичок банкомет. — Ты на тридцать пять… У тебя цвет по пяти… А у тебя три по третям.
— Есть!.. На двадцать пять! — заорал Васька Хара и ухнул кулаком по столу.
Вскоре маленький старичок прекратил игру. Прихрамывая и откидываясь на каждом шагу назад, он, наконец, подошел к Жене, сел пить чай и сразу же затараторил:
__ Ну, рассказывайте, рассказывайте! Это ты, Роман, привез больного? Какое у него хозяйство? Как живет?
— Он старший брат Романа, — ответила сама хозяйка за гостя. — У него около ста голов скота…
— Хорошо живет человек!.. Принеси-ка выпить, старуха: ведь свои же люди приехали, устали, поди.
Сразу же появилась бутылка. А за тем столом, где уже давно пили, становилось все шумнее и шумнее. Вот к хозяину направился ковыляющей походкой какой-то человек из пьяной компании. Он что-то шепнул ему на ухо, и тот сказал жене:
— Ты попроворнее меня, поди вынеси ему две бутылки.
— А деньги?
— Э, да ты что, дружок, из ума выжила? Петр Чээмэй уж как-нибудь сумеет расплатиться за твою водку, если, конечно, не помрет этой ночью.
— Ты все еще мне веришь, братец мой! — Пьяница обнял старика, поцеловал его и поплелся за хозяйкой.
От выпитой водки Роман успел опьянеть и стал болтливым:
— Мы тоже хотим угостить хозяина. Два брата Егоровых как-нибудь сумеют заплатить за бутылку водки. За нами за двоими числится больше двухсот голов скота. А водки вот достать негде!
— Где же ты ночью достанешь? Разве вот у старушки моей выпросишь.
— Если уж вы заплатите мне, старой, за мои труды, тогда, пожалуй…
— И-и, да что говорить! Неужто они обеднеют от этого?! Такие ли они люди?! Лучше иди да побыстрее принеси, — бойко распорядился старик.
На столе снова появилась бутылка. Тотчас же вручив старухе трешку, Роман начал разливать водку.
— Сколько тебе сдачи вернуть? — заискивающе проговорила старуха и повертела бумажку.
— Да какая там сдача! — Роман отрицательно махнул рукой.
Григорий только крякнул.
— Я сын Выпи, Платон Поножовщик! — вдруг раздался возле них зычный голос. Одетый в лохмотья старик, прежде восседавший среди пьяниц за первым столом, метнулся к их компании и, чуть не раздавив Никиту, уперся руками в стол. — Мое богатство растрачено в этой юрте… Сергей Эрбэхтэй! Ты черный вор! Ты вот сейчас продал за три рубля водку, за которую сам только тридцать пять копеек заплатил. За сегодняшний день ты выручил триста пятьдесят рублей…
— Ты с ума сошел, Стручков! Ведь Васька Хара у меня триста рублей выиграл…
— Эх вы, жулики! — Старик в лохмотьях выпрямился и ткнул указательным пальцем в лицо хозяину. — Дуракам рассказывать будешь! Я-то знаю! У вас здесь одна шайка, вы тут мужиков обдираете! Ну да ладно. Пока не дал тебе в морду, наливай скорей рюмку…
Хозяин быстро налил ему водки. Старуха хозяйка незаметно поднялась и подошла к соседнему столу. Васька Хара тотчас встал, схватил пьяного старика за шиворот и потащил его к двери. Он, правда, позволил ему надеть шапку и рукавицы, но затем, не обращая внимания на его крики, вытолкнул Платона Поножовщика на улицу.
— Что с ним теперь станется? Ведь он там пропадет, — сказал Григорий.
— Такой гад не пропадет! — возвысила голос старуха. — В эту ночь его по крайней мере еще из десяти домов вытолкают.
Выпив первую рюмку, Григорий уже не в силах был сидеть:
— Мне бы лучше лечь.
— Мальчик, уложи своего господина, — распорядился Роман.
— Ас ними, оказывается, еще и мальчик? — только сейчас заметил Никиту хозяин.
За камельком на полу постелили сено. Никита развернул на сене постель, раздел и уложил Григория, а сам, по обыкновению, лег у его ног.
Роман остался допивать водку с хозяином. Громко разговаривая, люди толкались между двумя столами. Среди этого шума и толчеи Никита вдруг заснул.
Он проснулся оттого, что Григорий сильно пнул его ногой в живот. Большая часть прежних посетителей исчезла, вместо них появились новые люди. И шум, и толчея, и пьянка разгорелись с новой силой.
— А ну, малец, разбуди его! Пусть встанет, если не умер! — со стоном сказал Григорий.
Никита потряс за плечо лежавшего рядом Романа. Но тот сквозь храп промычал что-то невнятное и повернулся на другой бок.
— И как это он, проклятый храпила, так крепко спит! — дрогнувшим голосом, чуть не плача, произнес Григорий. — А ну, малец, пни его как следует!
Никита, пользуясь случаем, крепко сжал зубы и пнул Романа ногой чуть пониже спины. Роман схватился за ушибленное место, посмотрел на Никиту мутными глазами и завопил:
— Ополоумел, дрянь этакая?!
— Да это я заставил его, дружок… — объяснил Григорий.
Роман сердито проворчал:
— Потакать дураку… Так он и убить может… Что ж, значит, я дошел до того, что даже сын сына Лягляра будит меня пинками?
— Не скули, дружок! — Григорий стал говорить почти шепотом. — В какой ад ты приволок меня! Ведь я всю ночь глаз не сомкнул… Тут мне не выжить… Скорей устрой меня на место…
Кое-как напившись чаю, отправились устраивать больного. Остановились у ворот дома, крытого тесовой крышей, над которой колыхался на древке белый флаг с красным крестом. Привязывая своего коня среди других лошадей, Роман сказал:
— Это и есть Красный Крест… Боюсь, угонят тут лошадь. Малец, ты покарауль, посиди в санях… Вот, Григорий, рядом соборная церковь.
Больной снял шапку и, обернувшись к церкви, возвышающейся на другой стороне улицы, троекратно перекрестился дрожащей рукой.
Егоровы вошли в дом, а Никита остался сидеть в санях. Сначала ему казалось, что каждый прохожий может отнять у него лошадь, он очень этого боялся и решил в случае чего кричать изо всех сил. Но, видя, что никто не обращает внимания на их коня, Никита успокоился и стал осматриваться.
Какая огромная, важная церковь! Восточнее ее возвышается большой красный каменный дом. Отсюда можно различить каждый кирпичик. И много же кирпича, наверное, ушло на этот дом!.. В другой стороне виден большой деревянный дом. По улице проехала оленья упряжка. Дробно простучали копыта оленей. В снежном тумане, поднятом ими, колышется лес рогов. Изредка проносятся томские рысаки, запряженные в высокие сани, с хорошо одетыми мужчинами и дамами и с кучерами на облучках.
Вот идет пьяный в широченных штанах, он шатается и что-то поет.
Пьяный остановился около Никиты и затянул вдруг громко:
— А-а!..
Никита даже не заметил, как очутился под лошадью. Но пьяница, напевая, прошел мимо.
У Никиты замерзли ноги. Чтобы согреться, он потоптался возле саней. Потом собрал остатки сена под лошадьми и, разложив около саней шесть меток, стал прыгать на одной ноге.