— А телка?
— Какая телка?
— Сергей-старик корова пропала!
— А, вон та пестрая, что мчалась, как ошалелая? Ну ее, эту корову! — засмеялся Бобров. — Нам, брат, некогда возиться с коровами. У нас, брат, поважнее дела найдутся.
— Нет, я не пойду! — решительно уперся мальчик.
— Как не пойдешь?
— А корова? Корова пропала — моя голова про-па-а-а-ала!
— Тьфу ты! Будь она неладна, эта корова! Ну, пойдем искать ее.
Едва они поднялись на гору, как увидели телку. Она лениво брела им навстречу. Теперь можно было спокойно возвращаться к старику Эрбэхтэю.
Когда они вошли в дом, как обычно кишащий пьяницами и картежниками, старуха, не обращая внимания на приветствие Боброва, зло накинулась на Никиту:
— А ну, лупоглазый, где это ты свои глаза пучил? Куда девал телку? Съел ее, что ли, или угнал к ворам! Даром только хлеб ешь, дылда такая!..
— Вы, хозяйка, потише! Мальчика я сегодня от вас заберу.
— Что он говорит, этот русский?
Когда ей перевели слова незнакомца, она сказала:
— Малец, ты что же это, хочешь уйти с этим русским?
— И уйду-у!.. — прогудел Никита.
— Иди, иди хоть к черту на рога!
— Постой-ка! Ведь мальчик нам нужен!пробубнил хозяин, игравший в карты. — Господин!..
Хоть и путано, но старик все-таки сумел объясниться с Бобровым по-русски. За шестидневное пребывание мальчика он просил три рубля. А Бобров требовал, чтобы сам старик уплатил за эти шесть дней мальчику: не даром, мол, он на них работал.
— Я якут, мальчик якут. Ты русский — не твой дело.
— Я тебе дам «не твой дело»! Тоже, спаситель своего народа нашелся! Знаем мы таких! Пошли, Никита! Нечего тебе в этом притоне делать!
— Пошли! — громко заявил Никита и направился к двери.
Старик забеспокоился, бросил карты и, прихрамывая, подошел к Боброву. Теперь он заговорил о своей ответственности за мальчика, сказал, что не может отпустить «царского человека» с неизвестным, и добавил еще, что следовало бы спросить о мальчике у его господина, находящегося в больнице.
— Я фельдшер, я там работаю, пойдем спросим…
Старик заколебался и, помедлив, сказал:
— Малец, а ты знаешь этого человека?
— Знаю… знаю… Наш человек.
Обещав отпроситься у Григория, Никита ушел с Бобровым.
Григория Егорова рассердила просьба Никиты:
— Вот пучило! Хорошему тебя научит Виктор-фельдшер своими сударскими речами: «Царь плохой, богачи прижимают»! Да не очень-то мы его испугались! Живи там, где жил, и не путай счета… Виктор-фельдшер получил с меня десять рублей, а особого ухода я что-то не вижу…
По лицу Никиты Бобров сразу догадался о его неудаче и сам пошел к больному. Когда он сказал, что мальчику лучше будет жить у него, Григорий не согласился. Но узнав, что Эрбэхтэй требует за Никиту три рубля, он не на шутку заволновался:
— Вот еще напасть! Значит, за месяц он запросит пятнадцать рублей… За эти деньги можно содержать всю зиму пять коров… Ладно, ладно, бери мальчика к себе, пусть живет..»
По вечерней, темной улице Бобров повел Никиту к себе. Он снимал комнатушку у стариков татар на краю города.
— Рахиля Ганеевна! Насыр Ниязович! Это мой друг, хороший парень. Он будет жить у меня. Он тоже не любит царя и богачей…
— Где же поместишь ты такого большого парня? Ведь комната у тебя уж очень мала, — не то всерьез, не то шутя сказала старуха.
— Сто ли, сто один ли кичи[29], — бары быр[30], Рахиля, — сказал старик, мешая русские, татарские и якутские слова. — Пусть живет с нами, если не любит царя и богачей. Не любишь их, друг? — спросил он, поглаживая длинную седую бороду.
— Не люблю! — от всего сердца воскликнул Никита.
— Ну, садись, молодец, садись!
Этот экзамен показался Никите легким. Какой бедняк может любить царя и богачей? Ведь царь расстреливает, вешает и ссылает тех людей, которые борются за счастье народа. «Свободная сила свергнет царей, и радостно вздохнут народы», — говорят настоящие люди. А гнет таких богачей, как Сыгаевы, Эрбэхтэи, Егоровы, Никита уже испытал на собственном горбу.
Вскипятили чай и, весело разговаривая, все сели к столу. Вдруг за перегородкой раздался молодой, сильный голос:
— Витя дома?
— Дома, Ваня! — ответил Бобров. — Заходи.
Никита только что начал рассказывать о своих любимых талбинцах — об Афанасе Матвееве, об Эрдэлире, но тут появились гости и прервали его. Поэтому Никита встретил их неприязненно.
— Познакомьтесь с моим другом, — здороваясь с вошедшими, проговорил Бобров. — Молодой революционер Талбинского наслега Никита Егорович Ляглярин.
— Здравствуйте, товарищ Ляглярин! — К Никите подошел русский молодой человек.
Вдруг брови его поднялись, и он радостно воскликнул:
— Да мы давно знакомы! Сережа, ведь это его у Красного Креста Филиппов… Я — Иван Воинов.
— Да, он «хазаин хавараит», — с улыбкой сказал другой молодой человек, спокойный якут, который тоже протянул Никите руку. — Сергей Петров!
Гости оказались теми молодыми людьми, которые когда-то спасли Никиту от плети богача. Они тоже сели пить чай.
Видимо, Бобров уже знал о случившемся у Красного Креста. А теперь выяснилось, кто был тогда потерпевшим. Молодые люди, оказывается, знали, что Бобров жил в Талбе.
— Вот он, тот самый Никита, который прочитал «Послание в Сибирь» по-якутски, — сказал Бобров, и его друзья сразу заинтересовались мальчиком.
— А ты помнишь это стихотворение, дружище? Прочти, пожалуйста, — попросил Петров.
Никита охотно прочитал стихотворение, и Петров похвалил якутский перевод Ивана Кириллова.
— К сожалению, у этого паренька нет возможности учиться… — тихо промолвил Бобров.
— Попробую устроить его в городскую школу, — предложил Воинов.
Никита боялся городской школы: он плохо говорил по-русски и сильно тосковал по родному наслегу.
Посоветовавшись, решили, что в городскую школу Никиту не примут, а пока он в городе, нужно достать программу для четвертого класса и учить его дома.
Быстро покончив с этим вопросом, друзья завели, видимо обычный для них, разговор. Они говорили о прекрасном, мудром человеке, которого называли Ленин. Они говорили о неизвестных еще Никите людях, которые здесь, в Якутии, борются за народ и хотят сделать жизнь бедняков счастливой и светлой. Никита запомнил два имени, которые особенно часто упоминались в разговоре, — Орджоникидзе и Ярославский.
Допив чай, все трое заторопились на какое-то собрание. Перед уходом Бобров о чем-то долго шептался с хозяйкой.
После их ухода Никита помог хозяйке наколоть дров, они вместе внесли их в сени, и Никита сбегал еще за льдом. Потом он пошел в комнату фельдшера, достал с полки книги и стал их перелистывать. Никита никак не мог понять, о чем в этих толстых книгах написано. Вот нарисованы внутренности человека. Мальчик решил, что это наука о вскрытии трупов, и испуганно положил книги на место. Он посидел немного один, но ему стало скучно, и он вышел к хозяевам.
— Ну, что еще будем делать? — осведомился Никита.
Старик и старуха опустили чашки — они пили чай, — взглянули друг на друга и рассмеялись.
— У нас больше нет работы, — виновато произнес старик.
— А коров уже напоили? Где у вас тут прорубь?
— Откуда у нас быть коровам! Мы люди бедные, — сказала старуха. — Возьми книжечку, почитай, а то напиши письмо родным.
Никита поспешно уселся писать письмо, не зная, правда, когда и как он отправит его. Увлекшись рассказами о своем житье-бытье, мальчик ощутил острую тоску по родным, и слова его письма становились все более жалостными. Закрыв лицо рукою, Никита тихо заплакал.
Вдруг вся комната озарилась необыкновенным светом. Никита испуганно вскочил и бросился к дверям, чтобы известить хозяев о пожаре. Но с порога он оглянулся и увидел, что над столом на веревке висит какой-то стеклянный шарик и в нем что-то ярко горит. Веревка, на которой был привязан шарик, пересекая потолок, спускалась по стене и входила в какую-то блестящую штуковину. Никита на цыпочках приблизился к столу и, прикрыв ладонями глаза, стал почти в упор разглядывать горящий шарик.
Тонкое стекло может каждую минуту лопнуть или расплавиться, а тогда огонь зажжет веревку и побежит по ней вверх… Страшно!
Мальчик выбежал к старикам.
— Там, в комнате… — растерянно лепетал он.
Хозяйка удивленно посмотрела на него.
— Что там, дружок? — Она быстро встала, заглянула в комнату фельдшера и спокойно вернулась. — Ничего там нет… Наверное, мышь…
Никита увидел, что и над столом хозяев висит точно такой же ослепительно горящий шарик.
— Не смотри так долго на лампочку: глаза испортишь, — сказал старик.
Теперь Никита понял, что эта штука подвешена специально для освещения. Но вернуться в комнату он все-таки побоялся.
«Удивительная, однако, вещь! Никто не зажигает, а горит! Неужели так много в ней керосина?» — раздумывал Никита, подсаживаясь к столу.
Старик татарин придвинул свой стул поближе к Никите и сел с ним рядом. Хозяева были, видно, рады поговорить с мальчиком.
Когда Никита спросил, есть ли у них дети, они оба скорбно умолкли.
— Были у нас сын и дочь, — спустя немного времени тихо заговорил старик. — Дочь умерла… Болела… А сына убили по приказу царя… Он учился в России.
Теперь они живут вдвоем. Старик занимается починкой сапог и валенок, старуха шьет простую одежду, — так они зарабатывают себе на пропитание.
Никита долго беседовал со своими новыми знакомыми, рассказывал им о своей жизни, о том, как он попал в город. Напоследок он осведомился, скоро ли придет Бобров.
— Не-ет, — сказал старик, — ты не жди его. Ложись спать, голубок.
— А на какое собрание он пошел?
— На какое собрание? — Старик смущенно погладил свою длинную снежно-белую бороду, потом выпрямился и весело сказал: — Да вот толкуют все, как бы это царя убрать…