Под негодующее шипение богачей и попа он закончил:
— Но недолго осталось вам измываться над нами, все равно земля будет наша и власть будет наша, все равно мы победим!
Никуша Сыгаев, «улусный голова новой власти», как его многие называли по старой привычке, составил на Афанаса акт и хотел арестовать его, но тут выскочил вперед маленький рыжий Найын.
— Прошу арестовать нас всех! — зазвенел его высокий тенорок. — Мы все согласны с Афанасом! — и Найын устремился обратно на свое место.
Затем выросла огромная фигура Тохорона. Тяжеле ворочая языком, он прогудел:
— Это… правда…
— Верно! Мы с ним согласны! — приподнялся Егордан.
Лука, с трудом остановив все нараставший гул, заговорил, размахивая огромным кулачищем. Он сказал, что сердце у него обливается кровью при мысли, что Афанасу, с которым они вместе росли, грозит сырая тюрьма.
— Низко кланяюсь вам, глубокоуважаемый Николай Иванович, и прошу вас повременить с арестом Афанаса. Низко кланяюсь и сознаю свою вину в том, что, жалея людей, я невольно способствовал нарушению общественного порядка, — закончил Лука свою речь, и в самом деле отвешивая низкие поклоны Никуше Сыгаеву.
— Не нужна мне ваша милость! — закричал Афанас. — Я все равно не перестану бороться за народ!
Взбешенный председатель волостного управления Никуша Сыгаев и милиционер вскочили на оседланных коней и ускакали, оставив собрание в полном недоумении.
— Все из-за вас, смутьянов! — причитал Лука, провожая глазами начальство. — Все из-за вас! Боюсь, что меня и впрямь скоро арестуют за мою доброту…
Послышались слова благодарности, обращенные к Луке, который избавил Афанаса от тюрьмы.
— До чего же вы доверчивы! — восклицал Афанас. — Ведь они сговорились. Все это одно притворство. Они поняли, что добром вы меня не отдадите.
— И то правда… — прогудел Тохорон.
— Когда-то мы, лесорубы, тоже были недовольны господами, а погиб один русский парень Ванька Орлов, — горестно заговорил Найын, вспомнив своего старого друга, работавшего с ним в артели. — Так и теперь: все вроде недовольны, что земля по-прежнему у богачей, а в тюрьму чуть не отправили одного Афанаса.
А Лука Веселов с багровым от напряжения лицом отдувался, подбирая отвислую губу, вздыхал и ежился под взглядами людей.
До поры до времени все оставалось по-прежнему, по с первым снегом пришло распоряжение улусного комитета «вернуть законным владельцам незаконно заготовленное сено». И Федор Веселов, перекочевавший, по обыкновению, на зиму в Дулгалах, забрал все сено, скошенное Лягляриными.
Богачи отказывались нанимать батраков на новых условиях, выработанных во время кратковременного пребывания учителя в наслеге, но бедняки, которых поддерживали доверенные во главе с Афанасом, тоже не уступали. Многим приходилось терпеть нужду и всяческие лишения. Люди жили скученно, по нескольку семейств в одной юртенке. Так, на маленькой лесной полянке, между двумя великими равнинами Кэдэлди и Эргиттэ, в затерянной крохотной юртенке Лягляриных, кроме семейства Егордана, теперь ютился еще со всеми своими детьми немногословный Тохорон. Перебрался сюда и слепой Николай, сын Туу.
В городе шла отчаянная борьба Якутского Совета рабочих депутатов с областным комиссаром Соловьевым и его сообщниками — эсерами и меньшевиками. В августе забастовали матросы купеческого парохода «Акепсин». Забастовка угрожала перекинуться и на другие пароходы.
Областной продовольственный комитет и городская продовольственная управа, находившиеся под влиянием большевиков, объявили хлебную монополию и твердые цены на мясо и масло. Городская буржуазия, равно как и сельская, подняла по этому поводу неистовый вой. На имя областного комиссара поступали бесконечные резолюции всевозможных комитетов и советов буржуазии, требующих немедленной расправы с большевиками — «нарушителями общественного порядка». Страдальчески жаловался и причитал эсеровский комитет охраны революции, негодовал тойонатский национальный комитет, предводительствуемый толстым адвокатом Никаноровым. Изощрялся в устном и печатном красноречии союз федералистов во главе с якутским купцом-миллионером Филипповым. Образовалось множество партий, советов, союзов буржуазии. И хотя назывались они по-разному и газеты у них были разные, но дела их были одинаково грязны, все они одинаково ненавидели большевиков.
Областной комиссар Воробьев подписал своей холеной рукой приказ о роспуске продовольственного комитета и аресте трех большевистских членов городской продовольственной управы.
В следующую ночь во время речи комиссара на заседании, посвященном организации нового продкома из эсеров, трижды мигнув, погасло электричество. Пока комиссар, досадуя на нерасторопных служителей, замешкавшихся со свечами, нервно постукивал пальцем по столу, сообщили, что забастовали рабочие электростанции, требуя освобождения продкомовцев-большевиков. А наутро забастовали рабочие типографии.
В один из студеных ноябрьских дней в Якутск пришла весть о победе Октябрьского вооруженного восстания… Город забурлил большевистскими митингами и демонстрациями. Повсюду распространялись листовки с призывами великого вождя социалистической революции Владимира Ильича Ленина.
«Товарищи трудящиеся! — громко читали люди на улицах и в школах, в учреждениях и на митингах по-русски и по-якутски. — Помните, что вы сами теперь управляете государством. Никто вам не поможет, если вы. сами не объединитесь и не возьмете все дела[32] государства в свои руки. Ваши Советы отныне органы государственной власти, полномочные, решающие органы. Сплотитесь вокруг своих Советов. Укрепите их. Беритесь сами за дело снизу, никого не дожидаясь… Товарищи рабочие, солдаты, крестьяне и все трудящиеся! Берите всю власть в руки своих Советов».
— Вся власть Советам!.. Долой остатки буржуазного Временного правительства!.. Да здравствует великий вождь освобожденного народа товарищ Ленин! — гремели большевистские ораторы с трибун народных митингов. Эти же лозунги пылали на алых знаменах демонстрантов.
А разномастные буржуазные партии и комитеты слились в единую «Объединенную демократию Якутской области» и выделили из своего состава «областной совет» — штаб контрреволюции. «Областной совет» залепил заборы города объявлениями, торжественно заявляя о своей верности и преданности Временному правительству и угрожая выставить против большевиков «десятки тысяч отважных воинов». По улусам срочно были разосланы агенты-вербовщики в областную эсеровскую милицию. Правда, вербовщики доносили, что желающих мало, и просили их отозвать.
Но все-таки по городским улицам стали маршировать жиденькие ряды новобранцев. Они проходили строевую подготовку. Люди открыто смеялись над мукамикомандиров, обучающих эсеровское воинство.
— Кто в камусах — направо, а кто в торбасах — налево! Двор Аверенского знаете? Сами туда, шагом арш! — издевались горожане.
После того как «областной совет» уволил двух служащих казначейства, не подчинившихся его распоряжению, в городе вспыхнула всеобщая забастовка. Сперва закрылось казначейство, затем погасло электричество, онемел телефон, перестали выходить газеты, закрылась почта, стала мельница, не работал лесопильный завод, замерли мастерские… Образовался стачечный комитет, руководимый большевиками. Выходил ежедневный подпольный бюллетень.
«Товарищи! Уже восемь дней идет в городе забастовка, восемь дней вы демонстрируете свою солидарность, организованность, силу и мощь, — говорилось в обращении стачечного комитета «К трудящимся города Якутска…». — Враги наши обвиняют бастующих рабочих и им сочувствующих в том, что они якобы хотят превратить город в логовище разбоя, грабежей и насилия… Не верьте этой наглой лжи, граждане! Не рабочие стремятся к этому, а враги их. Обвиняя рабочих в посягательстве на чужую собственность, «областной совет» сам накладывает свою лапу на все находящиеся в казначействе денежные средства, присвоив себе право распоряжаться ими. В угоду буржуазии, стремящейся оградить себя от влияния пролетариата и трудового крестьянства, ставших в России и Сибири у власти, «областной совет» объявляет себя единственной властью в области и требует подчинения себе… Город находится на осадном положении. Вооруженные люди обыскивают на улицах прохожих, опрашивают, кто куда и откуда идет… Установлена слежка за политическими деятелями и их квартирами. На каждом шагу вооруженные люди: солдаты и милиционеры. Все против бастующих, против рабочего движения… С презрением и ненавистью мы можем воскликнуть: «Долой контрреволюционеров!» С воодушевлением бойцов, идущих на борьбу за счастье людей, за права рабочих, мы воскликнем: «Да здравствует солидарность рабочего класса! Да здравствует его сила, его мощь, его классовые организации!»
На многочисленных митингах и собраниях трудящиеся приветствовали членов стачкома и большевиков совдепа, как представителей советской власти, а членов «областного совета» встречали и провожали криками: «Долой!», «Вашей власти конец!», «Уходите восвояси, пока целы!».
Из улусов также начали поступать сообщения о собраниях трудящихся, на которых выносились решения о поддержке революционного движения в городе.
Стачком и совдеп установили нелегальную связь с Центральным исполнительным комитетом Советов Сибири (Центросибирь), от которого 2 марта поступило телеграфное предписание:
«Согласно распоряжению Совнаркома областной комиссар Воробьев, отстранен. Представителем власти в Якутске признается лишь Совет рабочих депутатов. Все распоряжения каких-либо других организаций считаются незаконными, исполнению не подлежат. Все средства переходят в ведение Совета рабочих депутатов».
Еще за два месяца до этого бурно прошедшая конференция профсоюзов решила провести перевыборы в Совет рабочих депутатов. А в тот день, когда было получено распоряжение Центросибири, стачком вынес решение об ускорении перевыборов, которые и состоялись 21 марта.