Весеннее равноденствие — страница 14 из 87

Большей частью на депутатских приемах просили. Квартир, мест в детских садах, восстановления мира в семье, соблюдения правил продажи спиртных напитков в близлежащих магазинах, расселения или соединения, садово-огородных участков. Просили правды и защиты, помощи, совета, а иной раз и простого человеческого сочувствия.

Андрей Алексеевич поневоле становился психологом, научился распознавать людей с первого взгляда, с первых слов, с походки, с манеры усаживаться на стул по приглашению депутата и предопределять ход будущего разговора с тем или иным избирателем. Хотя физиогномистика и относится к числу весьма несолидных наук, вроде гадания на картах или составления гороскопов, но и она теперь была в употреблении депутата Готовцева. Оглядев сегодняшнюю очередь ожидавших приема, Андрей Алексеевич решил, что больше всего времени отнимет у него старуха в желтом.

Первым в кабинет прошел паренек в тесных джинсах. Неуверенно уселся на стул и положил перед Андреем Алексеевичем заявление, написанное каллиграфическим четким почерком.

— У меня и выписки есть из Кодекса о семье и браке, — отрепетированно заговорил парень, вытаскивая из кармана записную книжку. — Вот, пожалуйста, мы, как перспективная семья…

— Прибавление, что ли, наметилось?

Парень откликнулся нормальным человеческим голосом:

— Сказала Танечка… У нас вместе с мамой одна комната. Понимаете? Комната просторная, почти двадцать метров, но одна…

— Раз Танечка сказала, нечего вам Кодекс переписывать и по депутатским приемам ходить. Жене надо больше времени уделять… Пусть Танечка идет в консультацию и получит соответствующую справку. Тогда у вас в райсовете дела по-другому пойдут.

На бланке депутат Готовцев набросал несколько строк, и парень обрадованно выскочил из кабинета. Андрей невольно улыбнулся, представив, как стремительно, перемахивая через несколько ступеней, он стриганет с третьего этажа и кинется к ближайшему автомату, чтобы позвонить о новостях своей Танечке.

Владелице добермана-пинчера Готовцев посоветовал не расстраиваться и не пугаться штрафов, а объединиться с такими же, как она, друзьями четвероногих, проживающими по соседству, создать инициативную группу и потребовать в ЖЭКе решения вопроса о выделении соответствующей территории для прогулок животных.

Старуху в желтой кофте Андрей Алексеевич решил укротить короткими деловыми вопросами, чтобы избежать слезливого многословия.

— Что у вас?

— Вот, заявление принесла. Не дают мне отдельной квартиры, товарищ депутат…

— Где сейчас проживаете?

— Комната у меня…

— Сколько метров?

— Пятнадцать… За убитого сына… Похоронную копию я к заявлению приложила. За сына мне по закону квартира полагается.

Готовцев взял копию давнего извещения о смерти.

— Нет такого закона, товарищ Хохрякова… Читайте, за что ваш сын погиб. За честь и независимость социалистической Родины.

— Я, товарищ депутат, в той бумажке каждую буковку наизусть помню, — неожиданно печальным голосом откликнулась просительница. — Один ведь был у меня Геночка. Разве такое забудешь? Был бы жив, я, может, сейчас вместе с ним в трехкомнатной квартире проживала, внучат бы нянчила. Никого ведь боле у меня на свете не осталось… Тридцать лет лифтершей проработала, а теперь и открытки к празднику никто не пришлет, словечка поздравительного не скажет. Тошнехонько так человеку жить…

Готовцев вдруг сообразил, как не нужны его короткие и деловые вопросы. Не подходят они для разговора с матерью, переживающей обыкновенное человеческое горе. Решительно настроенная, она превратилась вдруг в одинокую старую женщину, носившую неизбывную материнскую печаль и не утратившую остроту потери. Может, и квартира ей была не нужна. Может, ей просто требовалось, чтобы лишний человек выслушал незатейливый рассказ о единственном ее сыне, умном и заботливом, окончившем десятилетку на пятерки и четверки, а в сентябре, одиннадцатого числа, павшем в боях под городом Орлом. Никто теперь, кроме матери, и не помнит, что жил на свете Геннадий Хохряков. Умрет она, и канет в неизвестность имя ее единственного сына. А он был, ходил по земле, радовался, строил планы, любил мать, работающую скромной лифтершей. И теперь она утверждала его имя, его память среди оставшихся людей. Утверждала наивно и нелепо, вписывая Геннадия Степановича Хохрякова в заявления, разносимые ею по приемам.

Андрей Алексеевич терпеливо выслушал Анну Семеновну, сказал, что разберется в ее заявлении, свяжется с военкоматом, что могила сына непременно отыщется и об этом ей сообщат письменно.

— Спасибо вам… Поговорила вот и легче стало. Теперь ведь редко так поговоришь. Все куда-то торопятся, вроде как от смерти хотят убежать. Свои дела делают, а про других никакой заботы нет…

Розоволикий ухоженный старик деловито положил на стол заявление, отпечатанное на десяти страницах машинописного текста.

— Прошу вас, как депутата, поддержать. Много наслышан о вашей отзывчивости и внимании к людям. Ваша ответственная должность…

— В чем я вас должен поддержать?

— Ходатайствую о назначении персональной пенсии за активную и многолетнюю общественную деятельность.

Из объемистого портфеля сама собой, как голубь из рукава циркового фокусника, появилась прошнурованная папка, тут же подвинутая к Готовцеву.

Андрей Алексеевич наугад раскрыл объемистый фолиант, на обложке которого было аккуратно указано количество содержащихся в нем документов.

— Не понимаю, простите… А это зачем?

— Справка, товарищ Готовцев. В двадцать втором году я вел на мельнице кружок политграмоты. Активно, так сказать, пропагандировал Советскую власть. Это нельзя сбрасывать со счетов.

— Бережливый вы человек… Ну а направление на протезирование зубов зачем потребовалось прилагать?

— Вы вчитайтесь, товарищ депутат. Вчитайтесь. Кем оно выдано? Облисполкомом! Ходатайствовали за меня как за ценного работника… В тридцать втором году. Как раз меня тогда направляли в совхоз для общего руководства.

— Как так для общего? Ага… вот написано. «Здоровье не позволяет заниматься усидчивым умственным трудом»… Знающий человек вам эту справку написал. А после совхоза вы где работали?

— На руководящих должностях. Театром заведовал, возглавлял водопровод и канализацию в райцентре, старшим инспектором областного общества слепых… Во время войны был мобилизован на трудовой фронт.

— Да, тоже справка имеется…

Почти часовой разговор между ним и депутатом выявил совершенно различные точки зрения собеседников в вопросе о назначении персональных пенсий, хотя бы и местного значения.

— Рановато вы обюрократились, — с угрожающими нотками в голосе заявил ходатай, укладывая в портфель фолиант, документировавший заслуги на ниве служения обществу. — Буду вынужден сообщить о вашей черствости к людям в соответствующие инстанции.

Готовцев тихо вздохнул, понимая, что угроза непременно будет реализована, что этот хапуга настрочит длиннющую жалобу и придется на ту жалобу писать оправдание, доказывать, что черствости не проявлял, что выставил с приема вымогателя, приноровившегося эксплуатировать Советскую власть, поскольку она запретила эксплуатацию людей. Придется тратить время и нервы, доказывать истину, что черное есть черное, а белое есть белое. А что делать? Быть слугой народа — это не значит ходить по ровненькой, аккуратно заасфальтированной дорожке.

Окончив очередной прием избирателей, Андрей Алексеевич вздохнул с явным облегчением.


Удача! В человеческой жизни она редка, как розовая чайка. Она умеет испытывать терпение, умеет поманить и ускользнуть из-под носа неизвестно куда. Надеяться на удачу — это мечтать о сборе урожая там, где ты не посеял. Искать ее — это пытаться наткнуться на огурец среди капустной грядки, полагая, что именно туда могло свалиться ненароком с неба огуречное зернышко.

И все-таки удача существует на свете. Вера в нее заставляла людей бродить по бескрайней тайге, перемывая сотни тонн песка в надежде, что на дне лотка останутся золотинки, заставляет покупать билеты денежно-вещевой лотереи в надежде получить за тридцать копеек автомобиль «Жигули» и угадать шесть цифр в Спортлото. Удача помогает людям быть оптимистами и активизирует их жизнеутверждающую энергию.

Удачу приходится терпеливо ждать. Она не выскакивает к тебе из-за угла, как стосковавшаяся в разлуке любимая девушка, и не кидается на шею. Умеет долго испытывать твое терпение. Ты уже теряешь в нее веру, а она, вдоволь покапризничав, скромно выходит навстречу. Иной раз удача бывает большая, оглушающая, переворачивающая жизнь, а много чаще — обыденная.

Сегодня удача пришла к Готовцеву в форме повестки, извещающей депутата о заседании комиссии, на котором предстояло рассмотреть ходатайство станкостроительного завода об отводе земельного участка для реконструкции и расширения производственных площадей. К повестке прилагалась копия ходатайства, подписанного директором завода, и план-схема с испрашиваемым для строительства участком.

Андрей Алексеевич достал из папки план своего избирательного округа и внимательно сравнил его со схемой, приложенной к ходатайству. Среди прямоугольников, обозначающих жилые дома, скверы и объекты культурно-бытового назначения, среди пересекающихся лент улиц и переулков были обозначены и корпуса завода, о расширении которого ходатайствовал директор Агапов. Максим Максимович мыслил здраво. Земельный участок для строительства он просил отвести севернее сборочного цеха, где на плане была обозначена пустующая территория.

Бережно, как крупную денежную купюру, Андрей Алексеевич сложил повестку предстоящего заседания депутатской комиссии и спрятал ее в карман.

Служебный день был закончен.

На улице ликовал светлый вечер. Солнце, смягчившее дневной пыл, дотлевало в небе перезревшим, истратившим внутренние силы оранжевым апельсином. Великолепные облака, отретушированные всеми мыслимыми и немыслимыми розовыми оттенками, без движения стыли в поднебесье. Липы в сквере пахли свежими, промытыми недавним дождем листьями, и газоны с зеленой подстриженной травой упрямо не утрачивали первозданный запах речных, пойменных лугов с раздольем сытых трав.