— Месячный баланс смотреть будете? — Лида обиженно поджала губы. — Себестоимость опять не вытянули.
— Ничего, в следующем месяце перекроем. — Коршунов явно из вежливости взглянул на месячный баланс — метровый лист, густо заполненный цифрами. — Давай подмахну, и отправляй…
Потом он встал, подвинул плановику стопу подписанных бумаг и свирепо взглянул на неумолкающий телефон. На его лице было явное желание трахнуть кулачищем по этой надоедливой коробке. Чтобы удержаться, Коршунов вытащил новую папиросу, постучал бумажным мундштуком о крышку с лихим джигитом и снова сказал Лиде Ведуте, что ее нет в конторе.
— Пусть Кузьмич так и скажет — в банк уехала… Потопали, Утехин, в тихую гавань!
В закутке за штабелем бетонных панелей Коршунов и Лешка уселись на перевернутый ящик. Старший прораб расстегнул воротник ковбойки и провел рукой по загорелой шее.
— Вот так в бегах и спасаемся, — сказал он. — Как конец месяца, так и принимаются корректировать план. Жилы тянешь, чтобы по всем показателям ажур был, а тут тебе из треста пилюльку подкатят — и шабаш… Три месяца я технологический поток налаживал. Добился-таки: «с колес» начали монтировать. Красотища! Вот и боюсь, придет какая-нибудь бумажка, и полетит наш поток к едреной бабушке… В иной бумажонке силы как у медведя. Понимаешь, мужик, в трест лишний раз показываться остерегаюсь, от телефона… Да ты сам видел! Тяжела наша жизнь прорабская. Ты правильно в науку нырнул. Наука, Лешка, как теперь в газетах пишут, — собственная производительная сила… А мы вот ковыряемся помалу в своем курятнике. На второй цех монтаж перекинули… В первом теперь сантехники и электрики орудуют. С будущего месяца отделочников пущу. Подходящая коробочка получается.
В сотне метров от закутка поднимался законченный монтажом корпус цеха. Панельные стены, просеченные решетчатыми окнами и выступами опорных колонн, уходили вдаль. Рядом выстроились, как солдаты на плацу, железобетонные опоры второго цеха, связанные в жесткий каркас массивными перекрытиями и балками. На крыше неторопливо двигались крошечные человечки, рассыпались ослепительные искры электросварки. Башенные краны, похожие на одноногих журавлей, носили в воздухе многотонные панели. Грохотали пузатые бетономешалки, гудели машины. Несколько бульдозеров с сердитым гудом утюжили бурую землю, сгрызая с нее бугор. Высоко, под самой крышей, трепетал, словно флаг, отстегнутый ветром лозунг. И еще выше из-за прямоугольника стены выплывали, как из гавани, белопарусные облака.
— Ковыряешь свою диссертейшен? — спросил Коршунов.
— Пока материалы собираю. Жебелев план недавно утвердил. Зимой засучу рукава. Семейство как поживает?
— Ладно, Леша, давай короче. Зачем пожаловал?
— Мне бы насчет незавершенки материалы посмотреть и насчет процента сборности.
— Дам, — коротко ответил Коршунов и хлопнул Лешку по плечу. — Все дам, не пожалею по старой дружбе… Помнишь нашу хату на четвертом этаже? Ласковые были времена, студиозные… В общем, можешь на меня, мужик, рассчитывать как на каменную гору. Помогу тебе, чертушка, войти в науку. Часто я наш институт вспоминаю…
Коршунов сбил на затылок кепку, испачканную известкой, и, видно, хотел удариться в воспоминания, но из-за штабеля вывернулся большеголовый человек в брезентовой куртке и сказал, что нет раствора.
Коршунов застегнул ковбойку и отправился с большеголовым добывать раствор. Лешке он сказал, чтобы тот шел к Ведуте и взял у нее материалы, какие ему нужны.
Лешка снова оказался в бараке с толевыми заплатами на крыше и косыми окнами. Плановик Ведута размещалась в боковой комнате за огромным письменным столом с пузатыми дореволюционными ножками. На столе был идеальный порядок. Слева лежали аккуратнейшей стопкой папки с бумагами, справа на тумбочке блестела электрическая счетная машина с разноцветными клавишами, по которым проворно бегали персты плановика.
Возле письменного прибора стоял керамический кувшинчик. В нем пламенел одинокий флокс, устало склонивший пышную голову над стопкой плановой документации в серых дерматиновых папках с разлохматившимися завязками.
Лешка знал, что цветы Лиде Ведуте никто не дарил. Она привозила их в барак из дому, из подмосковной деревеньки, где имела жительство. На работу Ведуте приходилось добираться в один конец полтора часа с двумя пересадками. Не будь у плановика участка такого занудистого характера, она наверняка могла б подыскать работу и поближе. Но разве ее кто-нибудь, кроме Женьки Коршунова, выдержит? Ни в жизнь!
— Зачем припожаловали? — спросила Лида и густо прорычала электрической счетной машиной.
— Мне бы материалы по незавершенке, — скромно сказал Утехин. — И еще по сборности.
Получив нужные папки, он удалился в соседнюю комнату, где по утрам собирались бригадиры и днем дремал за колченогим столом вахтер Кузьмич, человек неопределенного возраста, носивший в летнюю жару лисий треух для сбережения головы. Пристроившись у подоконника, Утехин принялся старательно переносить в собственный блокнот интересовавшие его цифры — тысячи рублей, кубометры, тонны, человеко-часы, выработку, кварталы, ввод в действие и прочую, по определению старшего прораба Коршунова, муру, придуманную во вред строителям.
За фанерной перегородкой то и дело нервно звонил телефон. Кузьмич уходил за перегородку, снимал треух и сиплым, люто прокуренным голосом, однотонно, как заигранная пластинка, отвечал:
— Нету яво… И яе тоже нету… Неизвестно… Мне не докладали.
Переписывая очередную колонку цифр, Лешка вдруг поскреб за ухом кончиком шариковой авторучки и отправился в комнату плановика.
— Ошибка здесь у вас, — сказал он, тщательно притушив в голосе торжествующие нотки.
У Ведуты побледнел кончик носа.
— Коэффициент перевода неправильно применили, — Лешка ткнул никелированной четырехцветной ручкой в итог под колонкой цифр. — Надо освоенный объем вложений на конец истекшего квартала учитывать… Так по методике полагается.
— По какой методике? — растерянно вскинулась плановик и наморщила лобик, увенчанный прической, похожей на свежевыпеченную халу.
— По методике определения нормативов задела в строительстве, — объяснил Лешка, довольный, что поддел Ведуту таким очевидным фактом ее дремучей отсталости от достижений экономической науки. — Министерством, между прочим, эта методика утверждена как общеобязательная для применения.
Скромно умолчав, что методика представляет собой плод двухгодовой работы отдела экономических исследований того института, где трудится младший научный сотрудник, Утехин детально растолковал недомерку-плановику, в чем ее ошибка.
— По вашей методике, может быть, и так, — сухо сказала Ведута, при всей своей вздорности не осмелившаяся отмахнуть достижение экономической мысли, — только нам, в тресте Николай Фомич разъяснил, чтобы мы по-другому считали.
— Так вы же искусственно занижаете объемы незавершенного строительства…
— Это как так — искусственно занижаете? — с металлическими нотками в голосе переспросила Ведута, вышла из-за стола и забрала у Лешки злополучную ведомость. — Ему материалы дали, а он еще задирается.
К каждой цифре, поставленной собственными руками в плановых документах, Лида относилась, как наседка к высиженному цыпленку.
— Делать вам в институте нечего, вот и выдумываете всякую чепуху… Небось про все методики забыл, если бы пришлось при каждом квартальном отчете по двенадцать часов в сутки работать. Николай Фомич все к сроку требует… Посидел бы на моем месте, не стал бы всякие методики совать…
Аргументы возражений у Ведуты были явно не научные, но Лешка знал, что плановику участки надо дать израсходовать длинными очередями весь боезапас. В гневе Лида явно забывала, что за слова и построчно в жизни платят только поэтам.
— Не будь Евгения Васильевича, я бы тебя в контору не пустила, — горячилась Ведута. — Я бы тебе и промокашки со своего стола не показала…
«Вот сатана-девка, будто жаровня с углями. Достанется же какому-нибудь парняге на шею эта пила с острыми зубьями!»
— Так ошибка же, — не выдержав, возразил Лешка и тем подлил масла в огонь.
— А ты не бери материалы с ошибками, — ехидно посоветовала Лида. — Закрой дверь с той стороны и топай на другие участки. Чего к нам прилип, как пластырь. В твоих указках не нуждаюсь! У нас в тресте Николай Фомич побольше ваших профессоров понимает. У нас в тресте…
Лешка покорно выслушал длиннющую тираду «у нас в тресте», горько жалея, что опять черт дернул его за язык. Ведь знал же он, что малейшее замечание сразу выпускает на волю всю необузданную ораву эмоций плановика Ведуты. Нет, впредь он с этой осой в платье не будет связываться. Пусть она в отчетах цифры хоть вверх ногами пишет…
Хорошо, что в контору возвратился начальник участка.
— Опять завелись? — насмешливо спросил Коршунов.
— Вы только послушайте, Евгений Васильевич, что он говорит! — Лида схватила ведомость и метнулась к начальнику.
Коршунов спокойно выслушал ее объяснение и сказал:
— Правильно, Лидочка, делаете, что занижаете… Без занижения, Утехин, нам не прожить. Приходится кое-какие резервы от начальства прятать… Тебе сколько для науки задела нужно?
Лешка назвал цифру, высчитанную им в соответствии с утвержденной методикой.
— Лидочка, у тебя копия этой ведомости найдется? — спросил Коршунов.
Ведута молча принесла копию.
— Значит, тебе, Леша, нужно шестьдесят семь и три десятых процента задел?
Лешка кивнул. Коршунов взял авторучку, перечеркнул сосчитанную плановиком участка итоговую цифру задела, поставил проценты, названные младшим научным сотрудником и написал: «Исправленному верить».
— Получай, мужик. — Он протянул Лешке ведомость и разъяснил плановику участка,, позеленевшему от такого кощунства, совершенного над документацией: — Нам, Лидочка, от этих процентов ни холодно, ни жарко, а человек диссертацию пишет. Помочь надо. Наука, товарищ Ведута, требует жертв.
Когда Лида выходила из-за фанерной перегородки, Лешка на всякий случай повернулся так, чтобы не оказаться спиной к плановику.