азбирало от желания еще раз взглянуть в эти бесстыжие лисьи глаза.
На этот раз с погодой повезло. Воробьи грелись на карнизах, устраивали шумный гвалт на радость Пришвину и юннатам. Навстречу солнцу вылуплялись почки, а также женские ножки, смело проклюнувшиеся из-под пальто. Сидя у окна, я с удовольствием разглядывал их, деля на удачные и неудачные. Удачными ноги считались, если начинались прямо от талии и заканчивались каблуками где-то в бесконечности, иные категории были безжалостно забракованы.
Когда Лика вошла в кафе, я даже не узнал ее. От прежней женщины-вамп ничего не осталось. Передо мной появилась скромняга в кургузой курточке (кстати, довольно дорогой, но ничем своей дороговизны не демонстрирующей, у меня самого была куртка той же фирмы), а когда она ее скинула, оставшись в джинсах и вязаной кофте на трогательных пуговках, впечатление только усилилось. Волосы из пламенно-рыжих стали неброско-русыми. Ансамбль довершали квадратные очки в тонкой оправе. И только глаза, лисьи, с золотыми крапинками, были прежними, лишь слегка притушенными стеклами.
Я поднялся навстречу, отодвинул стул и, чмокнув в щеку, весело сказал:
– Привет. В образе скромной учительницы начальных классов ты выглядишь излишне…
– Какой?
Она снова дернула бровью, как тогда, но теперь не приходилось ничего изображать. Лике тоже было весело, и я поймал себя на мысли, что не знаю, как ее зовут на самом деле. Анжелика? Слишком вычурное имя, подходящее к тому образу, но не к этой стильной девушке: не то фрилансеру на выгуле, не то секретарше средненькой конторы.
От прежнего меня тоже ничего не осталось. Я коротко постригся, вынул линзы, сменил дорогой костюм на простые синие джинсы и свитер с глухим воротом. Мачо канул в Лету, утонув в лужах вместе с образом роскошной красавицы, еще недавно так изящно раздевающейся у окна.
При мысли об этом у меня загорелось лицо.
– Сексуальной. До неприличия, – ответил я. – Кофе?
Лика побарабанила пальцами по столу и предложила:
– Может быть, сразу уладим наши дела?
Ее улыбка была безупречной, но моя ничуть не уступала. Сунув руку в карман, я вынул изящный клатч и положил на стол. Лика кивнула, повторив мой жест. Рядом с клатчем появилось портмоне. Мое портмоне, конечно. Наверное, в жизни каждого афериста и мошенника бывают ситуации, когда он оказывается в глупом положении. Именно так случилось и с нами.
Я пас эту парочку довольно давно. Высокий, статный мужчина и его слегка поплывшая в формах жена прибыли из столицы. Судя по прыти, развитой в первый день, чета отдыхать не собиралась. В городе проходил съезд представителей крупного бизнеса, приехали делегации из всяческих заграниц, работать с которыми одно удовольствие. Иностранцы наших порядков не знают, облапошить их ничего не стоит, но эта чета была нашей, так сказать отечественного разлива. Но меня никогда не волновали предрассудки. Утром, как только они отбыли на очередной прием, я забрался в оставленный ими номер. Не успев выпотрошить сейф, я услышал, как пискнул электронный замок, а затем щелкнула дверная ручка.
Я успел спрятаться в ванной, надеясь, что это горничная, но гость не собирался уходить, включать пылесос и застилать постель. Оставалось разыграть полудурка. Откуда мне было знать, что не я один нацелился на богатый куш?
– Признаться, я тогда, в номере, очень испугалась, когда ты вышел из душа. Думаю – ну все, вляпалась, – призналась Лика.
– Я тоже подумал: мне конец, – признался я. – Решил отыграть свой любимый финт – путаницу в номерах. Извинился бы, ушел. Правда, пришлось бы оставить всю добычу. Если бы ты пригляделась, то увидела, что у меня только один бок мокрый. Когда ты догадалась обо всем?
Официантка принесла кофе для Лики и минеральную воду для меня. Поблагодарив скупой улыбкой, Лика весело произнесла:
– После вопроса, как я попала в номер. Что-то такое кольнуло, а когда ввернула историю о кинжале на поясе, восточной крови, удостоверилась окончательно. А ты?
– О, в своем спектакле ты была очень убедительна. Но я сразу понял, что ты врешь, когда зарыдала и стала швырять в сумку цацки хозяйки. К тому же ты так старательно игнорировала имя Пусика… Я понял: ты просто не знаешь, как его зовут на самом деле. Более того: никогда не видела его. Признайся, тебя навели на этот номер?
– Можно подумать, ты знал, как зовут Бубочку, – фыркнула Лика, предпочтя оставить мой вопрос без ответа. Я развел руками.
– Представь себе, знал… А потом тебя понесло в бредни о ревности Пусика. Тогда я понял: эту бодягу пора заканчивать.
– У тебя действительно был свой человек в гостинице?
– Нет, конечно, – соврал я, также не собираясь выкладывать на стол все карты. Незачем ей пока об этом знать. – Я не собирался проводить в номере столько времени.
– Зачем тогда остался?
Ее огненные глаза тянули к себе, словно омут. Я ответил не сразу. Лика была еще очень молода, но потенциал виделся мне впечатляющим. Тогда, в гостинице, она не моргнув глазом упаковала в хозяйский чемодан соболиное манто, оставленные драгоценности – пусть не самые дорогие (самые эффектные достались мне), и напоследок умыкнула мое портмоне. Правда, при этом не заметила, как лишилась своего, получив в качестве сувенира смятую бумажку с номером телефона. Учить ее и учить… Но все-таки хороша чертовка…
– Из-за тебя, – признался я. – Ты гениальна в импровизации. Хотелось понять, куда тебя заведут эти истории, ну, и еще… Ты мне элементарно понравилась. Захотелось повторить наше рандеву и, может быть, поработать в паре. Как ты на это смотришь?
Лика помешала ложечкой остывший кофе и, с сомнением оглядев меня с ног до головы, кивнула:
– Я согласна… Только одна маленькая просьба, раз уж мы решили стать партнерами…
– Все что угодно, дорогая, – ответил я с улыбкой. Лика рассмеялась.
– Ты не мог бы вернуть кошелек, который только что вытащил из моей сумочки?
Я расхохотался так, что от стойки обернулись две официантки и бармен, поднял вверх руки, а затем вынул из кармана кошелек. Отдавая его хозяйке, я вкрадчиво произнес:
– Держи. Может, теперь вернешь мой телефон?
Мария БрикерКастинг на чужую роль
– Вот тварюга пернатая! – выругался Шалинский, брезгливо вытирая носовым платком липкий птичий помет с воротника куртки. – Не успел из дома выйти, и нате вам, весь в «гуане». Хотя… в народе вроде бытует примета, если птица нагадила на плечо, то это означает… Означает это… – Примета вертелась в голове – Шалинский напряженно задумался. «К счастью? Или к деньгам?» – предположил он, но ошибся, потому что в этот момент ему на голову упал кирпич…
«Таял снег, пачкая тротуары лужами и убегая веселыми ручейками в ржавые дождевые сливы. На деревьях беременели почки, обласканные мартовским солнцем, пели птицы, нежно пахло весной. Весна вползала в душу, тревожила сердце, распускалась яркими бутонами тюльпанов в сердце. Любовь…
Любовь, как всегда, опаздывала. Уже на полчаса. Но Варя терпеливо стояла у входа в кинотеатр, рассеянно теребила ремешок сумочки и ждала. Он подошел сзади, дотронулся до плеча. Варя резко обернулась, обрадовалась, бросилась любимому на шею – он мягко ее отстранил.
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал любимый, разглядывая свои модные ботинки из змеиной кожи.
– Да? Говори тогда, – подбодрила Варя, почему-то ощущая неловкость от того, что он разглядывает свои ботинки.
– Сейчас скажу.
– Ну говори же, говори..
– Да не дергай ты меня! – разозлился он, его взгляд скользнул по ее лицу и вновь сосредоточился на ботинках. – Понимаешь… Мы больше не можем… встречаться. Я не люблю тебя, прости. Ты милая, славная, но у меня другие планы».
– Вот урод! Да пошел ты со своими планами! Тьфу на тебя! Тьфу на тебя десять раз! Придурок штампованный. Штампы, сплошные штампы и розовые сопли. Вера! Где мой утренний кофе? Немедленно! Сию минуту принеси мне кофе! – Ангелина Заречная со злостью скомкала листы, исписанные изящным витиеватым почерком, и зашвырнула в угол комнаты, где кучкой лежали их братья-близнецы. Начать новый роман никак не получалось. Точнее, получалось, но выходило банально, а Ангелина Заречная, модная писательница современных любовных романов в стиле чик-лит[1], светская красавица… бальзаковского возраста, ненавидела пошлость. Так она считала. И в интерьере ее квартиры не было ни одной тривиальной вещи, включая домработницу.
В комнату заглянула сухолицая, остроносая особа – та самая нетривиальная домработница. Выглядела она, правда, обычно и одета была в среднестатистический для тружениц данной профессии наряд: строгое коричневое платье, кретинский кокошник и белоснежный накрахмаленный передник.
– Газеты я спускалась свежие купить! И незачем орать во всю глотку! Нервы и без ваших воплей ни к черту, – поджав губы, проворчала женщина, продефилировала к журнальному столику и грохнула на него поднос. Изящная фарфоровая чашечка затанцевала на блюдце, на свежие газеты и кремовую льняную салфетку из кофейника выплеснулось несколько капель. Собственно, именно в этом и заключалась оригинальность домработницы: Вера в выражениях не стеснялась и легко могла послать хозяйку в… или на… улицу за свежими газетами. Но не посылала, а каждое утро отправлялась за периодикой сама, хотя никто ее об этом не просил.
– Ой-ой-ой, какие мы нервные, – поддела Ангелина, присела на софу напротив журнального столика, налила себе кофейку и положила в чашку прозрачную дольку лимона. Ангелина любила кофе с лимоном и обожала шокировать официантов за границей своими оригинальными вкусовыми пристрастиями. Особо тупым после объясняла, что подобная мода пошла еще со времен русского царя Александра – какого именно, она не уточняла, так как не знала сама.
– Чем так недовольны? Опять, что ль, не прет? – смягчилась домработница.
– Ага, категорически не прет, – вздохнув, согласилась Ангелина. – Совершенно никакого настроения нет. Да и откуда? Откуда ему взяться? Погода гнусная, дожди льют, любовника нет. И душа, душа моя вся в смятенье. Вот уже неделя, как я живу не в ладу с собой. Полнейшая задница, – заключила Ангелина, сделала осторожный глоток кофе, двумя пальчиками отставила чашечку обратно на поднос и закурила сигарету в длинном мундштуке из карельской березы.