Фернан побледнел.
— Значит, если я завтра выйду на работу, я штрейкбрехер?
— А кто вообще собирается возобновлять работу? Предатели.
Фернан раздраженно махнул рукой и, не дослушав докера, направился к выходу.
— Ну вот, — сказал Леру, когда почтальон ушел, — бастует, а при первых же трудностях сдается. Он сдрейфит, как пить дать. Такие субъекты никогда ничего не поймут. А ты что думаешь? — спросил Леру у дочери, которая в это время чистила к ужину картошку.
Жаклина подняла свою красивую головку и, поколебавшись, ответила:
— Я нахожу, что ты слишком суров с товарищами.
— Значит, ты тоже…
Леру торопливо доел суп и стал собираться.
— Вернешься поздно?
— Наверняка. Мне нужно в профсоюз, потом партийное собрание, и еще, возможно, придется ночью расклеивать листовки.
— Надень пиджак, а то простудишься.
Леру пожал плечами.
— Мы суровый народ, как ты говоришь…
Жаклина поняла, что огорчила отца. Облокотившись на решетку окна, она ждала, не обернется ли он. Во дворе играла Мирей, отец поцеловал ее и ушел в сторону порта. Жаклина посмотрела на свое обручальное кольцо и невольно подумала, что, только когда кончатся забастовки, она сможет получить письмо от Жака, мать вернется из Бордо и в Париж снова пойдут поезда.
— Ведет поезд Мышь. Да здравствует пятьсот третий!
Украшенный гирляндами цветов локомотив медленно въехал на станцию, и тендер тихонько уперся в буфер головного вагона. Раздался пронзительный свисток, радостно подхваченный остальными локомотивами, стоявшими в депо. Железнодорожники подбежали к своему товарищу. Пассажиры удивленно выглядывали из вагонов. В наступившей наконец тишине раздалось нестройное пение Марсельезы. Припев уже был подхвачен всеми собравшимися. В тот момент, когда народ начал расходиться из туннеля, на платформу вышел Морен со своим чемоданчиком.
— Ребята, что здесь происходит?
— Представь себе, они хотели наказать Мышь и запретили ему вести поезд, но мы потребовали: или он или никто.
— Ну и что же?
— Он поведет первый поезд на Париж.
Профсоюзный делегат, по кличке Мышь, был одним из руководителей стачечного комитета. Морен отправился к нему. У паровоза снова толпился народ. Один из железнодорожников попросил Морена:
— Скажите нам несколько слов.
— А время есть?
— Да, мы отправляемся без пяти восемь.
Морен взобрался на подножку и сильным голосом начал:
— Товарищи, сегодня вы приступаете к работе по призыву ВКТ… Все вы, соблюдая полный порядок, заняли свои рабочие места, но борьба продолжается… Забастовка, во время которой вы проявили столько мужества, закончена, но она уже увенчалась успехом…
— Вот именно, — сказал Мышь, — они хоть и толстокожие, но мы в конце концов своего добьемся.
— …Так же сплоченно, как вы действовали до сих пор, добивайтесь, чтобы восстановили на работе наших товарищей…
Когда Морен кончил, ему зааплодировали и железнодорожники проводили его до вагона. Поезд тронулся. Стоя в дверях, Морен пожимал протянутые ему руки. Один из железнодорожников крикнул:
— Передай им, там, наверху, что мы не сдадимся.
— Обязательно.
Накануне бюро Национального собрания отказалось созвать сессию, и Морен ехал в Париж, чтобы повторить свое требование о созыве чрезвычайного совещания депутатов.
Утро он провел у постели Роз, она плохо себя чувствовала. Вообще беременность у нее протекала тяжело, кроме того, она твердо решила подготовиться к обезболиванию родов, и Морен собирался в скором времени повезти ее в Париж. Его беспокоила ее настойчивость в этом вопросе, и он несколько раз спрашивал:
— Ты боишься осложнений?
— Да нет, но понимаешь, таким замечательным достижением можно заинтересовать всех женщин.
Морен, как всегда, выбрал пустое купе. Так как он выспался дома, он принялся разрезать странички какого-то романа. Чтение было прервано появлением в купе нового пассажира.
Анри Вильнуар тоже ехал в Париж, но совсем по другим делам. Несколько дней назад ему с величайшим трудом удалось упорядочить свои отношения с женой. Элен упорно не хотела его отпускать и угрожала скандалом. Чтобы избавиться от нее, ему пришлось самому отвезти ее в Сабль д’Олон. Там между супругами произошло новое объяснение.
— Ты должна примириться, — сказал ей Вильнуар.
— Я покончу с собой, — твердила Элен.
Из Сабль д’Олон Вильнуар поехал в Перигё, куда его телеграммой вызвал отец. Заводы работали вовсю, и во избежание забастовки пришлось согласиться на десятипроцентное повышение заработной платы рабочим. Угроза досрочного созыва депутатов была устранена, и Вильнуар надеялся спокойно провести недели две в Довиле с Маринеттой.
Вильнуар протянул руку Морену и сел напротив него.
— Ты не возражаешь?
— Конечно, нет. Я не заметил, что ты тоже едешь этим поездом.
— А я считал, что ты едешь на локомотиве.
— Там иногда бывает приятнее, чем в купе первого класса.
— Ты думаешь, я боюсь ваших демонстраций?
— Нет, но, насколько я знаю, они тебе не по вкусу.
— Во всяком случае, ваша забастовка провалилась, и тебе придется еще немало потрудиться, прежде чем вам удастся повторить тридцать шестой год.
— А ты помнишь, в тридцать шестом с чего все началось? С пения.
— Ну и что из этого?
— А в этот раз мы кончаем с песней. Тебе это ничего не говорит?
Вильнуар пожал плечами и вынул записную книжку.
— Послушай, на днях ты мне говорил о некоем Беро. Пораваль приходил ко мне по тому же поводу. Я согласен подписать протест, но только не поднимайте шумихи вокруг моего имени.
XII
Поезд медленно, словно испустив последнее дыхание, остановился. Он прибыл ровно на тридцать секунд раньше расписания. У вокзала стояла вереница такси. Встречающие толпились у решетки, высматривая знакомые лица среди потока устремившихся к выходу пассажиров. Взявшие перронный билет поджидали у вагонов своих родственников или друзей, приехавших из провинции.
Улыбкой парижанин приветствует всех приезжающих к нему, радостно кидаются друг к другу влюбленные, со всех сторон слышатся веселые возгласы и одни и те же слова:
— Как ты доехал?
— Дай мне чемодан.
— Как здоровье мамы?
Жак Одебер влез на тележку, чтобы его было видно, и обеспокоенно оглядывал все увеличивающуюся толпу. Поток пассажиров казался неиссякаемым, и Жак уже стал опасаться, что Жаклина не приехала. Неделю назад, воспользовавшись выходным днем, он вечером выехал из Парижа на машине отца и на следующий день был уже в Бордо у Жаклины. Он собирался отвезти малолитражку в Бержерак и вернуться поездом вместе со своей невестой. Но из этого ничего не вышло. Хотя Леру снова работал и получил небольшую надбавку, Жаклина боялась оставить мать. Дениз Леру благодаря внимательному уходу за ней рыбаков-коммунистов прибавила несколько кило и выглядела хорошо, но она вынуждена была носить теперь специальный корсет и избегать тяжелой физической работы, чтобы не произошло смещения позвонков. Она очень сочувственно отнеслась к рассказу дочери о ее любви к Жаку.
— Как ты считаешь, он меня действительно любит? — спросила Жаклина.
— Думаю, что любит.
— А если его родители будут возражать против нашей женитьбы?
— Решаете вы, а не родители.
— Как тебе кажется, он достаточно меня любит, чтобы не посчитаться с родителями?
— Тебе виднее.
— Ты с ним познакомишься, и я уверена, что он тебе понравится.
У Жака с Жаклиной произошел длинный разговор. Жак хотел немедленно назначить день свадьбы, Жаклина, более благоразумная, напомнила ему об истинном положении вещей. У них нет ни денег, ни квартиры — словом, ничего, чтобы начать семейную жизнь.
Нужно было отложить все — и женитьбу и следующую встречу. Жаклина вернется в Париж, только если она найдет работу. В «Лютеции» ее место давно уже занято. Кроме того, у ее бывшей квартирной хозяйки все сдано, и в ожидании чего-нибудь получше нужно снять комнатку в гостинице. Это Жак брал на себя. С работой ей повезло. Сюзанна нашла более выгодное место и уступала свое Жаклине. Последнее обстоятельство все решило.
— Жак!
Он бросился навстречу Жаклине, и они обнялись.
Какой-то человек, сопровождавший Жаклину, поставил ее чемодан на землю и неловко раскланялся.
— Что это был за субъект? — спросил Жак, когда они сели в такси.
— О ком ты говоришь?
— Да тот, что нес твой чемодан.
— Попутчик, он предложил мне помочь. Я отказывалась, но он настоял на своем.
— И ты ничего не сказала?
— Сказала: «Мсье, меня встречает муж».
Жак снова ее поцеловал. От наплыва счастья у него закружилась голова.
— Послушай-ка, — сказала Жаклина, — куда ты меня везешь?
— К тебе.
— Как ко мне?
— Увидишь. При помощи Томасен я нашел недалеко от Монпарнаса небольшую гостиницу, совсем близко от меня. Комнатка крошечная, но милая. Там сдают семейным и девушкам и запрещают им приводить молодых людей. Пришлось сказать, что ты моя сестра, и дать ряд сведений о себе: где я работаю, сколько получаю и так далее.
— Но ведь у меня другая фамилия.
— Я сплел целую историю о том, что у нас разные отцы, но зато мать дала нам одинаковые имена.
Жак не рассказал ей, что ему пришлось внести двенадцать тысяч франков, заплатив за месяц вперед. Эта сумма составляла больше половины его заработка, но, к счастью, отец, возвращая стоимость горючего для машины, округлил сумму и дал ему десять тысяч франков.
— А как с работой?
— Ты приступаешь в понедельник на прежних условиях.
— Сколько я должна платить за комнату?
— Я уже внес за весь месяц.
Гостиница оказалась очень скромной. Вместо вывески на стене была прикреплена мраморная дощечка с надписью:
Сдаются помесячно
меблированные комнаты и квартиры.
Все удобства. Цены умеренные.
Гостиницу содержали две старые девы, удивительно похожие друг на друга, но, несмотря На сходство, различие их положений сразу бросалось в глаза.