Они молча зашагали под дождем и остановились в конце одной из улиц, у самого Люксембургского сада. На углу возвышался дом с балконами, к нему примыкал более скромный дом, судя по внешнему виду, и Бурген, как генерал, выбирающий поле для битвы, остановил свой выбор на нем.
— Для начала он нам больше подойдет.
Они поднялись на пятый этаж, не встретив ни души. На площадку выходило три квартиры. Студент без раздумья позвонил в первую дверь. Жаклина машинально пригладила свои черные локоны и прикусила губу. Жак посмотрел на часы: было ровно восемь часов тридцать минут. На звонок никто не отзывался.
— Может быть, слишком рано? — сказал Жак.
Бурген дал более продолжительный звонок.
— Да, начало неважное, — рассмеялась Жаклина.
— Позвоним в соседнюю дверь, — невозмутимо сказал Бурген. В этот момент на лестнице послышались шаги. Появился человек лет сорока, типичный холостяк, с батоном хлеба под мышкой, в неглаженой рубашке. Он остановился и, слегка запыхавшись, спросил:
— Вы ко мне?
— Да, — ответила Жаклина.
Жак, несмотря на свое смущение, все же заметил, что холостяк ничего не имеет против гостей. Он не спеша достал ключ из кармана, приговаривая при этом, что невежливо принимать людей на лестнице, тем более даму.
Они прошли в большую комнату, где царил неописуемый беспорядок. Хозяин с тем же спокойным видом схватил кресло за спинку, вытряхнул из него кошку, которая спала, зарывшись в газеты, и пододвинул его Жаклине, предлагая молодым людям самим очистить себе стулья.
— Мадам или мадемуазель, не знаю, как к вам обратиться…
Жаклина, поколебавшись секунду, сказала: «Мадемуазель».
— Итак, мадемуазель, я вас слушаю…
Жаклина бросила на Бургена взгляд тонущего человека, но все же невнятно пробормотала:
— Так вот… мы по поводу ЕОС… мы собираем подписи тех, кто против…
— А что это за ЕОС?
Жаклина окончательно растерялась, но Бурген пришел ей на помощь. Он пустился в пространное объяснение, а хозяин слушал, покачивая головой, и наконец прервал его:
— Значит, мадемуазель, вы считаете, что ЕОС опасная штука?
— Да, она может нас вовлечь в войну.
— Вот тебе и на! Только этого не хватало. Знаете, меня давно уже не интересуют женщины, но все-таки совсем не хочется становиться под пули.
Лед тронулся. Этот в общем чужой человек, с которым они всего несколько минут тому назад встретились, рассказал им всю свою жизнь. У него была невеста… [ «Пожалуй, такая же прелестная, как и вы… она была еврейка… ее арестовали, как и всю ее семью. Потом Дранси, лагеря, и она не вернулась…»]
Молодые люди не знали, что ему на это ответить.
В комнате порядок был наведен только на маленьком столике у окна, на нем стояла фотография улыбающейся девушки и перед снимком, в вазочке, три маргаритки…
— Конечно, я вам дам свою подпись…
На лестнице Леон Бурген сказал:
— Замечательный парень, он просто создан для нашего комитета.
У Жака стоял комок в горле…
Соседнюю дверь открыла маленькая женщина с круглым, милым лицом. Первой заговорила Жаклина:
— Доброе утро. Мы пришли поговорить с вами об одном очень важном деле и попросить вас подписать…
Женщина отпрянула.
— Я ничего не подписываю…
Вмешался Леон.
— Мадам, вы, наверное, замужем… если ЕОС будет создано, вашего мужа могут услать далеко от дома…
— Мой муж в погребе. Да вот и он сам.
Огромный детина, настоящий геркулес, оглядел их и не ответил на приветствие.
— Они пришли, чтобы ты подписал… сейчас они тебе объяснят… Простите, но мне надо на кухню…
Леон только успел сказать несколько слов, как атлет, побелев, угрожающим жестом показал им на дверь и крикнул:
— Вон!
— Свихнулся малый, — сказал Леон, когда они вышли на площадку.
Жаку нанесенное оскорбление придало решимости, и он позвонил в третью дверь… Толстая женщина с засученными до локтя рукавами возмущенно посмотрела на них, говоря всем своим видом, что она не выносит незваных гостей.
— Мы хотим попросить вас подписать… — начал Жак. — Надо сорвать ЕОС…
— Очень сожалею, но мужа нет дома… А я не разбираюсь в политике…
— Сударыня, создание ЕОС даст Германии право перевооружиться… И может снова вспыхнуть война…
Толстуха убежала подкрутить газ под баком с бельем и вернулась, вытирая руки.
— Ну, раз это против войны, так дайте мне вашу бумагу… Мы были в эвакуации… наш дом разрушен бомбежкой…
Увидев одну только подпись холостяка, она заколебалась. Леон Бурген показал ей другие листы, заполненные фамилиями, и объяснил:
— Ваш дом мы только начали обходить.
— Надеюсь, вы не были у моих соседей? Этот жилец сотрудничал с оккупантами.
— Мы только что от него…
— Ну, детки, вы достойны уважения, если такие мерзавцы не отбивают у вас охоты… Ладно, раз вы боретесь против войны, я подпишу, чтобы вы не ушли с пустыми руками. А уж за подписью мужа вам придется еще раз прийти. Да вам, наверное, не привыкать?
— Конечно, — ответил Жак.
Он вышел с торжествующей улыбкой. Это была его первая победа.
— Видишь, не так уж это трудно, — сказал ему Леон. — С женщинами всегда так: они или подписывают, или просят зайти попозже, чтобы застать мужа.
Они спустились этажом ниже. Им открыла маленькая старушка, которую так и хотелось назвать бабушкой. Она любезно пригласила их:
— Входите, дорогие. Чем могу быть вам полезна?
Леон подмигнул Жаклине, предлагая отвечать.
— Сударыня, над нами нависла огромная опасность, — начала девушка.
— Деточка, говорите громче, я глуховата.
— Над Францией нависла большая опасность… Районный комитет защиты мира поручил нам собрать подписи против ЕОС… ЕОС — это…
— Я знаю, что это такое.
— Ну, раз вы знаете, вы не откажетесь подписать наш протест.
Старушка с сомнением покачала головой.
— Вы очень молоды и, по-видимому, мужественная девушка, раз вас не отпугивает хождение по этажам. Значит, вы в это верите, вы и ваши друзья?
— Верим.
— А я, видите ли, старая женщина и знаю, что подписями ничего не добьешься. Мой муж погиб в шестнадцатом году. Он знал, что воевать люди будут всегда. Мой сын был убит в сорок четвертом году, в момент освобождения… Вы не обратили внимания на мемориальную доску на воротах Люксембургского сада? Там его и подобрали… Так вот, несмотря ни на что, все повторяется… дурные люди живы, они жаждут мести… они хотят получить в свое распоряжение весь мир, да еще и луну и звезды в придачу…
Старушка взяла листок с текстом протеста. Бургену показалось, что она собирается его вернуть, и он поспешно сказал:
— У нас есть еще подписи… заполненные уже листы, мы можем вам их показать… у нас тысячи подписей… Этот протест мы подадим депутатам, и если все его подпишут, они вынуждены будут считаться с нашей волей…
— Значит, вы их пошлете депутатам? Неплохая мысль. Я думала, вы собираетесь оставить эти листы у себя, а общий итог напечатать в газете.
«Видимо, она читает «Юманите», — решил про себя Леон и добавил:
— Я убежден, что ваш муж и ваш сын, который погиб героем, посоветовали бы вам дать свою подпись.
— Я и не отказываюсь. Пройдите в гостиную, я возьму очки.
Она подошла к окну и попросила Жаклину:
— У вас хорошее зрение, посмотрите, не играют ли дети на тротуаре?
— Нет, никого не видно.
— Жалко, один мальчик всегда выполняет мои поручения, мне ведь трудно ходить…
— Если вам нужно что-нибудь купить, я могу сбегать…
— Очень хорошо, принесите мне хлеба. Подождите, вот деньги.
Жаклина проворно спустилась вниз и столкнулась с консьержкой.
— Вы откуда?
По ее виду Жаклина сразу догадалась, что кто-то ей пожаловался. По-видимому, геркулес с пятого этажа. И она откровенно рассказала о цели своего прихода…
Консьержка зазвала девушку в свою комнату и предупредила ее:
— Говорите потише. Наш Адольф уже поднял крик.
— Ваш Адольф? Кто это?
— Так его прозвали жильцы. Болван, с которым никто не разговаривает.
Жаклина рассмеялась.
— Да, этот господин не отличается любезностью.
— Вы снисходительны. Во время войны он был любезен и даже слишком, поверьте мне. Он перекинулся к фрицам и носил их форму. А сейчас работает шпиком или чем-то вроде этого…
Жаклина ушла за хлебом и на обратном пути снова встретилась с консьержкой.
— Кстати, перед уходом зайдите ко мне с вашим листом, — сказала та. — Боже мой, не стучите каблуками по лестнице. Адольф способен вызвать фараонов… я хочу сказать — полицейских.
— Мы можем продолжать?
— Только действуйте тихо. Ну а в случае чего — я вас не видела…
Старушка горячо поблагодарила Жаклину. Она не только дала свою подпись, но еще обещала принять участие в какой-нибудь делегации при условии, если не надо будет далеко идти и если за ней зайдут. Когда они уже вышли из квартиры, старушка неожиданно открыла дверь и тихо предупредила:
— Только не ходите к Адольфу. Он живет этажом выше, средняя дверь.
— Мы знаем, спасибо. А с вашим соседом вы знакомы?
— Тоже не сахар.
— Нас выставят?
— Нет, но у него вы ничего не получите. Он читает «Фигаро».
Посоветовавшись, они решили оставить этого жильца напоследок. Предстояло еще побывать в семи квартирах. Особых происшествий у них больше не было. Две молодые женщины приняли их довольно любезно, но попросили зайти попозже, когда мужья вернутся с работы. В двух квартирах им не открыли — наверно, никого не было дома. В остальных трех все подписали без разговора: двое стариков, одинокая женщина и инвалид, который подписал не только за себя, но и за своих двух сыновей. После этой удачи они решили отправиться к читателю «Фигаро».
Им открыла дверь изящная девушка и провела их в комнату.
— Прошу вас подождать, вы пришли слишком рано. Мсье сейчас вернется.
Они с недоумением переглянулись и еле удержались, чтобы не расхохотаться. Комната напоминала зубоврачебный кабинет. Стояло какое-то странное кресло, на столе были разложены всевозможные инструменты; в застекленном шкафу красовалась масса флаконов и сосудов; на стене висели дипломы. Жаклина вспомнила о вывеске «Педикюр» на дверях, вызвала горничную и объяснила ей, что, по-видимому, произошло недоразумение, они пришли поговорить и не собираются делать педикюр.