— Они меня еще учат! — не ответил ей Кашин. — То не так, это не так. Идей у каждого дурака целая голова. Благородным тоже не трудно быть. А ты стань на мое место, дай по шестнадцати тонн отливок на трудягу, а тогда мели языком, хоть распояшись.
— Снова Сосновский? — готовая возмутиться вместе с мужем, спросила Татьяна Тимофеевна.
— А кто вздумает.
— Людям нельзя делать добро. Им все мало.
Установить, что Севка подбил хулиганов на драку, не удалось, и после короткой размолвки дружба между Верой и Татьяной Тимофеевной возобновилась.
— Хочешь, я с Верой поговорю? — предложила она.
— Гонору много! Не одного пережил такого. Плохо-плохо, а я их всех одной анкетой могу убить! — прокричал Кашин и, чтобы не пить одному, чокнулся с сыном.— Шарупич нос поднял, кичится — подпольщик! А с кем их самодеятельный горком официально был связан? Ни с кем. Я же по заданию присланных из-за линии фронта товарищей действовал. А потом — и совсем отрядом командовал!..
Севка покосился на отца, который перестал потеть и заметно бледнел, хотя глаза все шибче мутнели. У Кашина-младшего мелькнула озорная мысль, что сам он не так опьянел, и это придало ему уверенности.
— У тебя, папа, уж больно много сволочей, — вставил он, словно невзначай.
Кашин вылупился на сына, как на незнакомого.
— А ты молчи, нахлебник! — стукнул он по столу кулаком, от чего вилки, ножи и даже тарелки подскочили.— Что ты значишь пока? Пшик! Бегаешь, как бычок, за девчонками, и всё. Вчера опять Докин звонил, предупреждал. Понятно?
— Иди погуляй, сынок, — попросила его Татьяна Тимофеевна.
Иронически улыбаясь, Севка поднялся из-за стола, надел в передней длиннополый голубой пиджак. На лестнице пощупал боковой карман — все было в порядке: деньги на праздник мать, как всегда, положила.
Но на душе было скверно. Всё надоело, опротивело: и домашние дрязги, и институт — всё. Отец сейчас напьется и начнет приставать к матери. Послезавтра обязательно вызовут в комитет комсомола. Долго, нудно будут выговаривать, пугать сессией, ставить в пример других. Тимох — тот просто будет не замечать. Женя Жук — смотреть как на пустое место. Васин — презрительно кривиться, точно его обидели лично. Юрка — этот желторотик — будет избегать встречаться с ним взглядом, а оказавшись поблизости, делать вид, что должен срочно куда-то идти. Конечно, не забудет о своем и Докин… Всё это известно заранее. Как они этого сами не замечают? А может, и замечают, но не осмеливаются признаться, скрывают от самих себя, потому что так легче, и кому-то нужно, чтобы было так. Балаган, театр кукольный!..
С намерением встретить кого-нибудь из дружков Севка подался по улице, обсаженной старыми тополями, стволы которых были аккуратно, в рост человека побелены. Шагал свободно, развинченно, не скрывая, что выпил. Хотелось обратить на себя внимание, пристать к кому-нибудь, поиздеваться. Однако навстречу попадались пожилые, шли группами, и задираться с ними не стоило. Дойдя до заводских ворот, он постоял с минуту, раздумывая, что делать, и с пьяным упорством, которое было сильнее его, свернул на стадион ручных игр.
Соревновались волейбольные команды автомобильного завода и автотракторного факультета Политехнического института. Автозаводцы — в голубых майках и белых с голубыми полосами трусах, студенты — в красном и синем. Игра шла слаженно, в быстром темпе. Мяч летал стремительно над вытоптанной площадкой. Слышались знакомые слова: «Взял!», «Пас!», «Сюда!» — и резкие удары по срезанному мячу.
Недавно прошел дождь, небо было будто вымытое, солнце не светило, а сияло, как сияет только после дождя. Держась руками за проволочную ограду, Севка скользнул равнодушным взглядом по площадке, остановился на фигуре судьи, что сидел на вышке у сетки, и с надеждой стал осматривать зрителей.
Вдруг лицо его расплылось. Севка щелкнул пальцами и подмигнул себе: он увидел Раю. Она тоже заметила его, но не обрадовалась, хотя и показала на незанятое возле место. «Вот это сила! — весело подумал он,— Повезло все-таки!..»
Поправив юбку, Рая помогла ему сесть, взяла под руку.
— Смотри только, держись, — шепотом предупредила она.— Тут ваш Докин.
Севке было известно, что декан заядлый болельщик, опекает спортсменов-студентов, делает им скидки и гордится их достижениями. Когда намеченные Советом физкультуры и спорта соревнования совпадают с производственной практикой, устраивает так, чтобы спортсмены проходили практику в Минске, и вмешивается в работу судейской коллегии, если та обижает его любимцев.
— А черт с ним! — презрительно сплюнул Севка. Дурашливо обнял Раю и привлек к себе. Однако девушка торопливо отвела его руки.
— Не нужно, Севочка, здесь и мой отец. Вон рядом с твоим деканом сидит. Пойдем лучше отсюда.
Неподалеку действительно сидели Димин с Докиным — без пиджаков, в расстегнутых рубашках, как на маевке. Димин комично чесал затылок, а Докин хлопал его по коленке и победно хохотал.
— Кукольный театр, — скривился Севка и, зачесываясь, пропустил сквозь растопыренные пальцы свои длинные волосы. — Пойдем, рас-про-единственная…
Стараясь етупать твердо, он стал пробираться к выходу.
А когда сзади над стадионом послышались аплодисменты и взрыв разноголосого гомона, выругался:
— Не надоест же!..
Рая, видимо, была чем-то смущена. Обычно на людях держала она себя с подчеркнутой независимостью, вызывающе. На косые взгляды отвечала капризным поворотом бедер и плеч. Нарочно остановившись где-нибудь на углу людной улицы, громко смеялась и разговаривала с Севкой, словно они были одни. Интерес прохожих только подогревал ее, прибавляя желания делать всё наперекор, по-своему. Но сегодня она шла вялая, приунывшая, уклонялась, когда Севка намеревался взять ее под локоть или дотронуться до спины. И чем больше он позволял себе, тем больше Рая становилась чужой.
— Вчера я прочла в газете, — видимо, не без задней мысли начала она, когда вышли на площадь,— что выпускники Бакштанской школы, из Западной, коллективно поехали на строительство в Карагандинскую область...
— Ну что ж, похвально, — издевательски одобрил Севка,— Алё, не собираешься ли и ты с ними катануть?
— Тебе хорошо смеяться. А я намедни заполняла карточку в зубопротезной и вынуждена была писать — иждивенка. Не студентка, не работница, а иждивенка. Встретила Лёдьку потом, разговорились про экзамены, так я, оказывается, всё перезабыла. Меньше знаю, чем после школы. А она…
— Не бойся, обе провалитесь, — жестко бросил он.
Остановившись, Рая помотрела на него в упор и прищурилась.
— В том-то и дело, что провалюсь. И в будущем году провалюсь, а она поступит. Отец настойчивостью ее не нахвалится. В пример ставит. Говорит: скоро можно пятый разряд давать.
— Я тебе шестой присвою…
— Папа говорит, что лучше уж честолюбие, чем равнодушие…
— Чушь!
Но какие-то сомнения, видимо, грызли и Севку.
— А учиться, думаешь, сплошной рай? — спросил он.— Люди моря бороздят, открывают что-то. Хотя… что другие едят, всегда со стороны вкуснее кажется. А попробуешь — та же касторка!.. Ну ладно, не будем об этом.., Предположим, я выдержу, окончу. А дальше что? Лёдька тогда обязательно шестой разряд заимеет, бригадиром станет. Она и денег в два раза больше отхватывать будет. А почет? Ого! Формовщица, от станка. А вообще, и это… дас ист дрек!
Рая отступила от него, огляделась. Узнав Арину, нагонявшую их, быстро засеменила в своих модных шпильках на другую сторону площади. А когда услышала, что Севка гонится за ней, побежала. Озадаченный, он остановился, подождал, пока она затерялась в праздничной толпе, и удрученно махнул рукой.
Зная, что вряд ли кого встретит здесь из знакомых, Севка зашел в закусочную и заказал вина. В нем жило еще мальчишеское убеждение: выпить — значит совершить поступок, свидетельствующий, что ты взрослый и у тебя серьезные нелады с жизнью. Он сел за столик и неторопливо, как завсегдатай, начал пить, цедя вино сквозь зубы и наблюдая за окружающими. Когда стало жарко, расстегнул воротник, ослабил галстук и сдвинул набок. Из закусочной он вышел пьяным в стельку, с растрепанными волосами, и, шатаясь, потащился по тротуару, сам не зная куда. Но, поравнявшись с домом, где жили Димины, почувствовал — сюда, только сюда!
Дверь ему открыла Рая. Увидев Севку, ужаснулась и, не выпуская ручки двери, как-то обессиленно попросила:
— Будь добр, ступай отсюда. Пожалуйста. Если я так нужна, я сейчас выйду. Ну иди!
Он по-глупому ухмыльнулся и отрицательно помотал пальцами. Скорее всего, в этом таилась своя девичья дипломатия, только Рая не обиделась, отпустила ручку двери и подошла к Севке вплотную.
— Ты прости, что я убежала, — заискивающе зашептала она, проводя ладонью по его щеке. — Я не могла видеть тебя таким… Ты не знаешь, что у нас творится. Мама говорит, что я отца позорю. А она принципиальная. Ступай же, я сейчас…
— Рая, кто там? — послышался из-за двери голос Димина.
— Умоляю тебя! — рванулась девушка, но Севка обхватил ее запястье и удержал.
— Алё! Мне некуда идти… Ну понимаешь ты — некуда…
Увидев Димина, он отпустил Раю и решительно шагнул к нему.
— Я пришел к вашей дочери… Можно войти?..
Димин опешил. Потом, преодолев замешательство, строго приказал:
— Рая, домой! — И повернулся к расхлебяненной двери, за которой стояла жена. — Вот к чему приводят твои теории. Полюбуйся, будь ласкова, на освобожденных от перегрузок! Вот они! А вам, Кашин, надо проспаться. Не срамитесь и не срамите других.
Эти слова будто стегнули Севку.
— Что значит «не срамить других»?.. Кого это? И какое, собственно, ваше дело?.. Привыкли учить и наказывать. Я сам знаю, что делаю… Пустите-ка лучше! — гневно крикнул он и попытался войти в квартиру.
Открылись соседние двери. На площадке показался Михал Шарупич, за ним Евген. Они, очевидно, слышали перепалку, потому что Евген молча оттолкнул Севку и, обдавая Раю светом своих глаз, заслонил Димина собой.