– Непременно.
– То есть вы ее не увидите, но через дверь поговорить можно.
– Замечательно! Поеду к ней с женой.
– Вы говорили, что не женаты.
– К тому времени женюсь.
– На Терри?
– На ком же еще?
– Это хорошо. Она мне нравится.
– А уж мне!
– PARLEZ FRANÇAIS! – взревел комиссар. Клаттербак приветливо ему улыбнулся и оптимистично взмахнул рукой. Потом он снова стал серьезным.
– А эти ваши штуки сработают? – засомневался он.
– До сих пор не отказывали.
– Большой он очень…
– Бывали и побольше.
– Поймите меня правильно, – сказал Клаттербак, – я всецело за то, чтобы вывести его из строя. В жизни не видел человека, который бы в этом так нуждался. Даже среди авторов, и то… Я просто подумал, не попробовать ли сперва чего-нибудь другого.
– Чего именно?
– Прежде всего, тут требуется такт.
– Такт?
– Помните этого бармена, моего земляка? Он рассказал мне: часто, особенно по субботам, посетители несколько распускаются. По его словам, лучше всего на них действует такт. Сперва умягчаем жертву спиртным напитком. Я далеко не уверен, что шампанское не зачарует нашего противника.
Джефу показалось, что Клаттербак – наивный оптимист (если помните, именно так подумал издатель о маркизе). Кто-кто, а комиссар вряд ли поддастся шампанскому.
– Что ж, попробуйте, – равнодушно отвечал он.
– Пробовать нужно все, – назидательно промолвил Клаттербак, – это мой девиз.
И, налив бокал шампанского, он поднес его комиссару, который тихо сидел, сложив на животе руки.
– Шампань, мусье? – осведомился издатель. – Вулеву? [91]
Комиссар удивился. Конечно, он заметил вино, они все замечают, но не надеялся на угощение. Лицо его смягчилось; неприязнь к американцам дала первую трещину. Выпив бокал до дна, он отдал его Клаттербаку, а тот налил ему снова.
Джеф недоверчиво смотрел на пиршество любви.
– Ничего не выйдет, – сказал он.
– Может, смягчится?
– Нет.
– А вы посмотрите, что сейчас будет, – заметил издатель. – Сюда я бросил таблетку.
Джеф охнул, понимая, что недооценил находчивость дивного издателя. Вот так всегда. Пылкая юность мыслит о насилии, мудрая зрелость знает и другие способы.
– Тот бармен дал мне вчера две штучки. Когда вы достигнете моих лет, – назидательно сказал Клаттербак, – вы узнаете, что нет дилеммы, которой не решит снотворное. Дали бы мне власть, каждый ребенок, с самых ранних лет…
Он прервал свою речь. Комиссар соскользнул на пол и удобно залег там, отрешившись от земной суеты. Клаттербак оглядел его, как Микеланджело оглядывал свои шедевры.
– Говорил я вам? Такт. Что лучше такта?
Он развил бы тему, если бы не зазвонил телефон и он не кинулся к нему, как подобает примерному мужу.
– Алло? Да? Что? А, здравствуй, душенька! Как ты там? Что-о? Пыталась дозвониться в «Ритц»? Но я не в Париже! Я в Ровиле. Да, такое местечко. Приехал сюда к автору. Выехали с ним из Парижа вчера днем, всю ночь провели в дороге.
Краем глаза он увидел Терри и нежно помахал ей рукой.
– Пока, Расс, – сказал Джеф.
– Увидимся в Америке, Джеф, – отвечал издатель. – Почему я называю тебя Джеф, душенька? Это не тебя, лапочка, это автора. – Он оглянулся, все ушли. – Слушай, знаешь, кого я встретил? Терри Трент. Ну, из этих, с медом. Помнишь ее, да? Она выходит за автора. Его зовут граф д′Эскриньон, а отец у него – маркиз какой-то. Летят сегодня в Америку, зайдут к тебе… – Дверь тихо открылась. – Я позже позвоню. Тут пришла старшая сестрица – да-да, Кейт, – и я ей должен объяснить, почему на полу лежит полицейский. Целую, целую! Еще позвоню.
Он положил трубку, поправил очки и приготовился объяснять положение дел несколько изумленной даме.
Глава XII
Мистер Клаттербак сидел в своем офисе на Мэдисон-авеню и ждал Терри, чтобы пойти с ней в ресторан.
Девять месяцев, истекшие с того дня, когда он так удачно проявил такт в ровильском отеле, несколько увеличили его объем. Войдя и увидев его, Терри подумала: «Нет, как он это делает?» Сам Шекспир, и тот спросил бы: «Какою пищей добрый Клаттербак довел себя до толщины такой?»
– Следите за фигурой, Расс, – с материнской заботой сказала Терри.
– Кому бы говорить! – откликнулся обиженный издатель. – Между прочим, вы опоздали.
– Минуты на две. Джеф позвонил из Бостона. Он там с пьесой.
– Как, получается?
– Будет гвоздем сезона.
– И в Нью-Йорке тоже. Всегда так, – печально сказал хозяин. – Нет в мире справедливости. Я сгораю тридцать лет на работе, а что толку? Ваш драгоценный Джеф пишет книжку за несколько недель, Сэм Берман ее инсценирует, тоже недели за две, и она идет год за годом, это я вам обещаю. Кроме того, он получит четыреста тысяч долларов за экранизацию.
– Он не все получит.
– Вполне достаточно. Нет, более чем достаточно. Наживаются только авторы. Вскоре вы увидите, как я торгую на углу карандашами. Если смогу их купить.
Терри погладила его по лысине.
– Не узнаю Рассела Клаттербака! – сказала она. – Я понимаю, что с вами. Подсознательно, неосознанно вы хотите есть. По своей духовности вы этого не видите. Оставь вас без присмотра, вы будете нюхать розу и думать о возвышенном. Куда мы, кстати, идем? Не скупитесь. Можно подвести под графу «Развлечения».
– Мы идем в «Мазарэн». Лучшее место в городе. Я – один из владельцев. Пошли, пошли! Не сидеть же нам тут до вечера! Женщины – страшные копуши. Суетятся, мечутся… Миссис Клаттербак точно такая же. Да, кстати. Не придумаете, почему меня не будет завтра вечером? Для жены, естественно.
– Нет, не придумаю.
– Придется спросить Джефа. Где он там, в Бостоне? В «Ритце»? Позвоню из ресторана. Завтра большая игра, без меня не обойдутся. Бессмысленно садиться за покер, если не готов играть до утренней зари. Джеф что-нибудь придумает. Он человек надежный. Прямо не верится, что он француз!
– А что в них плохого?
– Ну, чешут по-своему. Бородки носят.
– Джеф бреется.
– Да, – признал честный Клаттербак, – бородки у него нет. Хотя кто его знает, может отрастить… Скучаете без него, а?
– Еще как! Знаете стихи про эту тетю, которая тосковала по роковому возлюбленному? [92]
– Нет.
– А надо бы. Издатели вообще-то читают?
– Не больше, чем требуется.
– Словом, эта тетя – я.
– Так что от брака не устали?
– О нет!
– Еще рано судить. Сколько вы женаты?
– Восемь месяцев три недели и два дня. Это – рай, и все лучше и лучше.
– Да, брак – вещь неплохая, но есть у него и изъяны. Вот подождите ветрянки.
– Ветрянки?
– Очень хлопотно. У моей жены была.
– Правда?
– Еще бы! Вся в розовых пятнышках.
– Да у нее же недавно была корь!
– Да, была.
– У нее что хочешь бывает.
– Это верно. Подхватывает любую заразу. Корью болела дважды.
– Я думала, так нельзя.
– Ей можно. Ну, спрашиваю в последний раз, идете вы или нет?
«Мазарэн» был одним из тех роскошных ресторанов, которые кишат между Мэдисон и Парк-авеню. Он, несомненно, процветал. Сперва казалось, что мест нет, но для мистера Клаттербака отыскали уютный уголок. Вообще принимали его, как царя, официанты кидались к нему по первому знаку. Когда толпа поклонников поредела, Терри и Рассел начали свой пир.
Великий издатель никогда не начинал пиров с духовных радостей и душевных излияний; поначалу он ел в сосредоточенном молчании. Наконец настал миг, благоприятный для беседы.
– Ну вот, любезная Терри, – сказал он.
– Ну вот, любезный благодетель.
– Я хочу поговорить об издателях и писателях. Уинч и Клаттербак издали книжку вашего избранника. Почему же они – в стороне? Где наши права, где наши выгоды? Все – у писателей.
– Так их, Расс! Бей бедняков!
– Ха-ха, бедняков! Да они все как один, богаче меня. Кто зимует во Флориде? Писатель. Чей лимузин окатывает грязью издателя, который тихо ждет автобуса? Посмотрите на своего супруга. Купается в золоте. Я думаю, он всем доволен?
– Д-да, он рад, что книжка расходится…
– Хорошо издана!
– …и пьеса имеет успех…
– Дополнительные права. Мы их тоже когда-нибудь получим.
– …но он скорей огорчен…
– Чем же это?
– Понимаете, его отец…
– Маркиз?
– Да-да. Так вот, он исчез куда-то.
– Передайте, что с маркизом все в порядке.
– Откуда вы знаете? Вы о нем слышали?
– Мало того, я его видел. Точнее, я с ним вижусь довольно часто.
Терри удивилась.
– Он здесь, в Нью-Йорке?
– Да.
– Почему же вы нам не сообщили? А ему вы передали наш адрес?
– Конечно. И он сказал, что заглянет, когда будет в тех местах. Тут он был недельку, не больше, сами понимаете, дела…
– Я бы очень смутилась, если бы его увидела. Как будто Джон знакомит меня с мамой.
– Кто-кто?
– Джон. Вы не слышали этой песни?
– Нет.
– Значит, вам ведомо не все. Отец ее вечно пел. Жених повел невесту к матери, та оглядела ее, покачала головой и говорит: «Бедный Джон, ах, бедный Джон!»
– А кто такой Джон?
– Господи, Расс! Вы поглупели от еды. Жених, конечно. Я хочу сказать, что маркизу не понравится брак с нищенкой.
– Не ему судить. Его жена еще беднее.
– Жена? Разве он женился?
– Конечно. Месяц назад. Надо было вам сказать, да вот, запамятовал. Очень милая женщина. Француженка, это да, но должен же кто-то быть французом. Раньше она служила кухаркой.
– Кухаркой?!
– Да. И какой! Раза два я ел ее обеды… А, вот и он, маркиз!
Терри обвела глазами зал.
– Где он? Не вижу.
– А вон там, у столика, где официант накладывает кому-то омлет с куриным фаршем. Ах, надо было взять! Хорошая штука.
Терри с удивлением увидела высокого, элегантного господина, на которого показывал Расс.